Бабур (Звездные ночи)

Хурраму не исполнилось еще и семи лет, когда отец провозгласил его своим наместником в Балхе. Должность исполнял, конечно, попечитель, Махди Султан, но Хуррам быстро привык к тому, что большие в чинах и возрасте люди низко кланялись ему, мальчику.

Мать, указав сыну на Бабура, сказала, что это — дядя. Хуррам не сразу, однако, преодолел отчуждение к незнакомому человеку, в душе отнесся к нему пренебрежительно — и не только из-за простоты его одежды. Нехотя, одним кивком головы поздоровался с Бабуром. Не встал, не подошел к нему, ничего не сказал.

Ханзода-бегим, слегка подтолкнув сына в плечо, тихо и строго напомнила:

— Опомнись! Мы на приеме у мирзы Бабура! Шах Исмаил освободил нас всех лишь по его просьбе!

Мальчик будто прозрел. Широко раскрыл глаза. С удивлением и благодарностью воззрился на дядю: Бабур увидел — глаза мальчика большие, живые — как у матери.

Хуррам не забыл преподанных ему уроков поведения при дворе властелинов. Выставив согнутую левую ногу вперед, он опустился на колено правой перед Бабуром, приложив ладони к груди, низко поклонился и произнес трогательно, по-мальчишески звонким голосом:

— Повелитель, я… я здесь, чтобы служить вам.

Бабур заметил, что нос Хуррама тоже совсем как у Ханзоды-бегим. И внезапно он ощутил в своем сердце теплую привязанность к племяннику, видимо, гордому мальчику, пусть теплая привязанность эта повита еще горьковатым дымком от недавно потухшего пожара.

— Если прибыл служить, то с приездом, племянник! — сказал Бабур и усадил Хуррама направо от себя…

Полная женщина лет пятидесяти — смотрительница гарема, — испросив разрешения, вошла и сказала, что Мохим-бегим хотела бы свидеться с высокородной сестрой своего мужа и повелителя.

Бабур взглянул на сестру, улыбнулся как-то многозначительно и приказал смотрительнице:

— Скажите, пусть она приведет с собой мирзу Хумаюна.

Мохим-бегим, молодая жена Бабура, стеснялась запросто зайти в комнату, где были чужие мужчины. Касымбек и Мухаммад Кукалдаш, с позволения Бабура, тихонько вышли.

У дверей покоев, отведенных для Ханзоды, собралось немало людей. Ходжа Калонбек из Маргилана, Тахир из Кувы, ташкентский Саид-хан, самаркандский Маджид Барлас, нукер Юсуф Андижани — все хотели увидеть Ханзоду-бегим, услышать весточку с родины. Касымбек велел им всем разойтись.

— Пусть она наговорится сперва с родными, потом попросим разрешения и для вас.

Молодая женщина в персикового цвета платье, плотно облегавшем ее тонкую фигуру, вошла в комнату, ведя за руку трехлетнего сынишку, богато разряженного («наследник престола!»). Ханзода сразу заметила, как похож мальчик на Бабура. Быстро поднялась, устремилась навстречу. Мохим-бегим поклонилась скромно, достойно, изящно. Золовка подошла, положила руку на нежные, круглые плечи. Мохим на миг приподняла белую шелковую вуаль. Ханзода взглянула на лицо («прелестна, прелестна!»), обернулась к Бабуру и, сияя радостью, воскликнула:

— Поздравляю! Ах, как вы подходите друг другу! Будьте счастливы, милые вы мои!

Маленький Хумаюн, держась ручонкой за подол материнского платья, с интересом смотрел снизу вверх на чужую красивую тетю. Ханзода-бегим взяла его на руки, и мальчик — вот странность! — не стал чуждаться ее. А когда Ханзода ласково прильнула щекой к его щеке, мальчик заулыбался.

Ханзода-бегим с Хумаюном на руках подошла к своему сыну и, опустив Хумаюна на землю, сказала:

— А ну-ка, знакомьтесь, маленький брат с большим братом!

Трехлетний «наследник престола», отпрыск Бабура, и десятилетний отпрыск Шейбани сперва молча уставились друг на друга. Потом Хумаюн заинтересовался нарядным кинжальчиком, что красовался на поясе Хуррама, протянул руку к ножнам. Хуррам перехватил ручонку, осторожно пожал ее, поздоровался, но отдавать кинжал явно не пожелал. Сделал шаг назад.

Взрослые невольно рассмеялись. Бабур подумал: «Свое отдавать никому не хочется». А Ханзода-бегим не думала — она радовалась. Страхи и предчувствия каких-то неизведанных опасностей, что повергали ее в дрожь на пути в Кундуз, сменились теперь радостью. Радостью видеть этих мальчишек, не юных венценосцев, а просто детей, желание улыбаться в ответ на смущенные улыбки очаровательной Мохим, радостью сопереживания брату, горячо любимому ею с тех дальних времен, когда они и сами были такими же, как вот эти ребятишки, с тех времен и по сию пору любимым… Прекрасная радостная весна наступила в ее душе после лютой темной зимы.

Ханзода-бегим еще раз взглянула на Мохим, затем бросила озорной взгляд на Бабура:

— Судьба улыбнулась вам, мой повелитель! Как вы сумели завоевать такую красавицу? Откуда вы, Мохим-бегим?

— Из Хорасана, высокородная бегим.

Мохим всем видом своим умоляла мужа: «Не смущайте меня, не рассказывайте, как я в Герате бросила вам цветок через стену…» В душе Бабура все пело от радости, но он нарочито скучным голосом, будто зачитывая деловую бумагу, сообщил, что упомянутая выше бегим, его супруга, доводится родственницей султану Хусейну Байкаре, но четыре года назад ее отец, не поладив с Бадиуззаманом, вынужден был переехать в Газни. Он же, Бабур, пригласил отца и братьев Мохим из Газни в Кабул, после чего они снова увиделись с бегим здесь, в Кабуле.

И вдруг, сменив тон, спросил у сестры:

— Между Гератом и Мургабом есть город Хазрати Джам, вы видели?

— Видела. Я знаю, что он назван так в честь поэта Джами, не правда ли?

— Верно. Но я хочу сказать о другом: потомки моей бегим по матери, оказывается, родственники Джами, — И шутливо прибавил: — А эти сведения привожу, чтоб сказать: моя бегим такой знаток поэзии и такая поклонница поэтов, что знает наизусть все газели великих мастеров — Абдурахмана Джами и Мир Алишера. Потому, когда я напишу какую-нибудь газель, о, только держись — она изыскивает в ней одни недостатки.

На шутку мужа Мохим ответила шуткой:

— Приходится стараться: мой повелитель чрезмерно преувеличивает мои способности быть критиком!

Ханзода-бегим поддержала их шутливый поединок.

— А я нахожу, что, сколько бы Бабурджан ни хвалил вас, все будет мало!

— Благодарю вас, милостивая! — И, помолчав, молодая женщина вдруг заговорила о самой Ханзоде: — Я много слышала о вашей отваге, вашей самоотверженности и всегда мечтала увидеть вас. Благодарю всевышнего за то, что сегодня эта мечта исполнилась. Милостивая бегим, я представляла вас героиней из сказки, а увидела и подумала, что с такой, как вы, не стоит и сравнивать выдуманных героинь… Самое почетное место нашего дома и нашей души принадлежит вам.

Ханзода-бегим почувствовала, с какой искренностью произнесены были эти слова, невольно вспомнила Айшу-бегим («Пожалуй, и лучше, что Бабурджан развелся с прежней женой») и пожалела себя — такого счастья, как брату, всевышний ей не дал, он обрек ее на страдания в гареме Шейбани-хана.

Бабур только сейчас заметил, что у тридцатичетырехлетней Ханзоды-бегим появились в волосах седые пряди. Сестра напомнила Бабуру облик матери, когда та осталась вдовой. Ныне вдовой была и Ханзода-бегим!

Бабур растроганно сказал сестре:

— Я ваш должник навеки, бегим!.. Не забуду я благородства шаха Исмаила, который доставил вас в нашу обитель живой и здоровой!

— Если позволите, я расскажу вам кое-что о шахе, — Ханзода-бегим еще больше посветлела лицом. — У шаха есть жена по имени Таджли-ханум, необычайно красивая, скажу я вам. Привела она меня к шаху. А до того я слышала много страшных слухов: мол, шах Исмаил убивает суннитов, сдирает с них кожу. До обморока боюсь его, но иду. Вошла, ищу глазами чудовище, дэва из сказки. И вдруг вижу, сидит на троне джигит лет двадцати пяти с приятными чертами лица.

Без бороды, только с длинными, тонкими усами. Нос тоже длинный. Глаза же пребольшие… Говорил он по-азербайджански, но я разобрала все слова. Он почитает дочь пророка Фатиму, мать святых… поэтому, оказывается, у них особое уважение к женщинам, я это почувствовала и в дороге.