Век просвещения

– Седловина Каракаса, – пояснил капитан Декстер. – Мы в тридцати милях от материка.

На корабле все пришло в движение, как это обычно бывает перед близкой стоянкой: свободные от вахты матросы приводили себя в порядок, брились, стриглись, чистили ногти, отмывали руки от въевшейся в кожу грязи. На палубе появились бритвы, гребешки, мыльницы, принадлежности для шитья и штопки. Один лил себе на голову какую-то пахучую эссенцию; другой чинил порванную рубаху; этот ставил заплату на прохудившийся башмак, тот придирчиво разглядывал свою загорелую физиономию в маленьком зеркальце. Всеми владело возбуждение, и объяснялось оно не только тем, что судно после удачного перехода приближалось к суше: у подножия горы, которая четко вырисовывалась на фоне высокого хребта, тянувшегося вдоль побережья, ожидала Женщина – Женщина, еще не знакомая, почти абстрактная, не имевшая лица, но чье присутствие уже возвещал порт. Казалось, над кровлями города встает зовущая фигура женщины, и, будто предупреждая ее о приближении мужчин, на устремленных ввысь мачтах корабля надувались паруса. Паруса эти были уже замечены на берегу, и в портовом квартале началась суета, его обитательницы спешили к колодцам и возвращались с полными ведрами, колдовали над помадой и притираниями, надевали юбки, примеряли украшения. Между берегом и морем уже завязался безмолвный диалог, по воде сновали рыбачьи лодки. Переменив галс, «Эрроу» теперь шел вдоль горного хребта, который так стремительно сбегал от облаков к воде, что на его склонах трудно было различить возделанные полоски. Иногда громадная стена расступалась, и глазам представал ровный тенистый берег, стиснутый каменными громадами, поросшими густой и темной растительностью, – чудилось, будто в их расселинах притаились обрывки ночи. С этого еще девственного материка тянуло неистребимой сыростью, она поднималась над бухтами, куда шумный прибой заносил морские семена. Но вот горы начали отступать от кромки воды, они теперь шли сплошной цепью, не позволяя увидеть, что за ними скрывается, оставляя свободной только узкую полосу берега, пересеченную дорогами и усеянную домами, поросшую лохматыми кокосовыми пальмами, морским виноградом и миндальными деревьями. Корабль обогнул высокий мыс, казалось, вырубленный из глыбы кварца, и сразу же показался порт Ла-Гуайра, – он расположился у самого океана, точно громадный амфитеатр, крыши домов ступенями уходили вверх… София охотно побывала бы в Каракасе, но дорога туда была длинная и утомительная. А корабль должен был пробыть в гавани недолго. Свободные от вахты матросы, торопившиеся на берег, где их уже ждали женщины, спустились в шлюпки; затем спустилась в шлюпку и София в сопровождении капитана Декстера, который спешил выполнить некоторые формальности в порту.

– Вы вовсе не обязаны меня опекать, – сказала молодая женщина, заметив, что и капитан был не чужд нетерпения, владевшего его матросами.

И она стала подниматься вверх, туда, где начинались крутые улицы, тянувшиеся вдоль русла высохшего потока; ей попадались живописные площади и скверы, украшенные статуями, а стоявшие вокруг дома с деревянными решетками на окнах и узкими галереями напомнили молодой женщине Сантьяго-де-Куба. Опустившись на каменную скамью, София смотрела, как вереницы навьюченных мулов поднимались по горным тропинкам, затененным зарослями акации: тропинки эти убегали к туманным вершинам, туда, где виднелась увенчанная дозорными башнями крепость; много таких крепостей защищают испанские порты в Новом Свете, и все эти крепости похожи как две капли воды, так что можно подумать, будто их возводил один и тот же зодчий.

– Там до последнего времени сидели франкмасоны, привезенные из Мадрида. Их называли «бунтовщиками из Сан-Бласа», они задумали устроить революцию в Испании, – сказал Софии бродячий торговец, настойчиво предлагавший ей атласные ленты. – Вы мне, должно быть, не поверите, но даже в темнице они все еще готовили заговоры…

Стало быть, назревали грозные события. Она не ошиблась, предчувствуя их близость. И теперь Софии еще сильнее, чем прежде, хотелось как можно скорее достичь конечной цели своего путешествия, она даже боялась, что приедет слишком поздно, когда человек, который вынашивал великие замыслы, уже начнет действовать, заставляя расступаться зеленые кущи тропического леса, подобно тому как древние евреи заставили расступиться волны Красного моря. Подтверждалось то, о чем ей столько раз говорил Эстебан: Виктор еще до начала термидорианской реакции наводнил листовками с переведенным на испанский язык текстом французской Конституции и американских карманьол эту область Южной Америки, раздувая тут огонь революции, уже угасавший в Старом Свете. Чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на розу ветров: с Гваделупы вихрь устремлялся к Гвиане, а оттуда обрушивался на Венесуэлу, через которую пролегал естественный путь к противоположному побережью материка, к пышным дворцам королевства Перу. Ведь именно там из уст иезуитов – Софии были знакомы сочинения некоего Вискардо Гусмана – впервые раздались требования независимости этих земель, а добиться ее можно было лишь с помощью революции. Все становилось ясным – присутствие Виктора Юга в Кайенне говорило о том, что вскоре произойдут грандиозные события: помчатся по равнинам отважные всадники, их единомышленники поплывут по течению легендарных рек и двинутся через перевалы гигантских горных хребтов. Готовилась новая эпопея, и революция, которая закончилась неудачей в одряхлевшей Европе, должна была восторжествовать здесь, на просторах девственного материка. А тогда родственники, оставшиеся в Гаване, которые, конечно же, теперь осуждают Софию, поймут наконец, что ее устремления не имели ничего общего с обычными устремлениями женщин, думающих только о нарядах да пеленках. Они, без сомнения, толкуют о том, что ее скандальное бегство поднимет в обществе целую бурю, не подозревая, какая буря поднимется на самом деле. На этот раз игра пойдет ва-банк, стрелять будут в генералов и епископов, высших должностных лиц и королевских наместников.

Корабль капитана Декстера снялся с якоря два дня спустя и, взяв курс на Барбадос, вскоре обогнул остров Маргарита, с тем чтобы пройти между островами Гренада и Тобаго: здесь, в английских владениях, было безопаснее. И после спокойного путешествия София очутилась в Бриджтауне, где ей открылся новый мир, – до сих пор ничего похожего в остальной части Карибского моря она не видала. В этом городе, походившем на голландские города, царила совсем особая атмосфера, здесь была своя архитектура, ничем не напоминавшая испанскую, ничем не напоминали испанские суда и широкие шлюпы, привозившие лес из Скарборо, Сент-Джорджа или Порт-оф-Спейна. Здесь имели хождение монеты недавней чеканки с забавными названиями «ананас-пенни» и «нептун-пенни». Молодой женщине показалось, что она попала в какой-то город Старого Света, когда она увидела, что тут есть Улица масонов и Улица синагоги. По совету Калеба Декстера София остановилась в чистенькой гостинице, – ее содержала мулатка с лоснившимся от пота лицом. После прощального завтрака, во время которого София перепробовала все кушанья – так велика была владевшая ею радость – и даже отдала дань портеру, мадере и французским винам, молодая женщина и капитан решили прогуляться в коляске по окрестностям города. Несколько часов они катили по дорогам этого самого обжитого из Малых Антильских островов; кругом простиралась равнина, лишь кое-где пересеченная невысокими холмами, – на острове не было ничего слишком крупного, давящего, угрожающего, и землю тут обрабатывали вплоть до самой кромки моря. Сахарный тростник походил на зеленеющие хлеба; луга, поросшие мягкими травами, напоминали газоны; даже пальмы и те не казались тропическими деревьями. В густой зелени прятались тихие жилища, их колонны, точно колонны греческого храма, тянулись к увитым плющом фронтонам; в нарядных гостиных с большими окнами обитали портреты, покрытые лаком, который сверкал при ярком солнечном свете; попадались тут домики под черепичной кровлей, такие маленькие, что достаточно было ребенку высунуться в окно, и он загораживал от постороннего взгляда обеденный стол, за которым сидела целая семья, – но там при всем желании уже нельзя было пристроить даже шахматную доску; встречались здесь и развалины, утопавшие в густых вьющихся растениях: там собирались призраки – по словам кучера, на острове просто проходу не было от привидений – и жалобно стонали в ветреные ночи; а возле моря, у самой воды, простирались всегда пустынные кладбища, осененные кипарисами; надгробья из серого камня казались особенно скромными при сравнении с пышными мавзолеями испанских усыпальниц, они говорили о некоем Эудольфе и некоей Эльвире, погибших во время кораблекрушения, и люди эти почему-то рисовались героями романтической идиллии. Глядя на эту надпись, София вспомнила «Новую Элоизу» [145]. А капитан Декстер подумал о «Ночах». Несмотря на то что они находились далеко от города, несмотря на то что лошади устали и нельзя было рассчитывать на скорое возвращение, так как предстояло еще найти свежую упряжку, София с ласковой настойчивостью, которая показалась Декстеру чрезмерной, упрашивала его непременно поехать и осмотреть построенный на скале бастион Сент-Джон: там, за церковью, надпись на могильной плите сообщала о внезапной кончине на острове человека, древний род которого не раз упоминался в истории. Надпись гласила: «Здесь покоятся останки – Фердинанда Палеолога – потомка императорской династии – отпрыска последних императоров Византии – капеллана сей церкви – с 1655 по 1656 год». Калеб Декстер, слегка размякший после бутылки вина, выпитой им по дороге, почтительно обнажил голову. Солнце садилось, окрашивая багряным цветом волны, с пеной разбивавшиеся о скалистые громады; София украсила могилу срезанными в саду священника бугенвиллеями. Когда Виктор Юг впервые пришел к ним в дом в Гаване, он долго и подробно рассказывал об этой могиле, где покоился забытый потомок того, кто пал в последние дни Византии, избежав надругательств, которым победоносные турки подвергли вселенского патриарха. Теперь София обнаружила надгробье в указанном месте. И она проводила рукой по серому камню, отмеченному знаком Константинова креста, повторяя движение другой руки, которая много лет назад точно так же ощупывала кончиками пальцев ложбинки от букв… Желая прервать эту неожиданную церемонию, которая, по его мнению, слишком затянулась, капитан Декстер заметил: