Звучит повсюду голос мой

Шахбике-ханум очень хотелось походить на городских аристократок. Ее шею украшало множество золотых ожерелий, среди них странно выделялся пучок засохшей полевой гвоздики, за нитку привязанный к ожерелью.

Время от времени Шахбике вдыхала гвоздичный аромат, поднося пухлую руку с пучком к носу. Золотые украшения перекатывались по ее могучей полной груди, обтянутой шелком. Ханум с притворным гневом накинулась на слугу:

- Ах ты, лентяй! До сих пор не разделал барана? Сейчас же убирайся с моих глаз долой!

Гулу убежал.

Начали собираться гости. Молодые девушки с веселым смехом сбрасывали с себя теплые шали, стряхивали с себя снег. Никого не испугал холод и ветер, никто не захотел отказаться от проводов последней среды года.

- А Гулу, негодник, говорил, что никто не придет в такой холод!

- Да примет аллах твой обет, сестра!

- Поздравляю с наступающим праздником!

- Поздравляю с последней средой года!

- И вас также, да будет принят и ваш обет!

- Помоги аллах!

- Я еще в жизни не видела такого начала весны - снег с дождем!

- Сколько тебе лет, цыпленок? Сколько раз в новый год мы неделями не могли высушить белье?

- Я не цыпленок уже!

- Не обижайся, дурочка, не называть же тебя верблюдихой?

Девушки перебрасывались шутками и шлепками, звенел беспричинный смех. Придирчиво разглядывались праздничные туалеты и прически. Постепенно гостьи заполонили весь дом Шахбике-ханум.

Сегодня мужчин в доме не было. В день весеннего равноденствия 21 марта наступает шиитский мусульманский Новый год - у шиитов новруз-байрам. Мужчины встречали мусульманский Новый год отдельно, в чьем-нибудь доме, откуда жена хозяина пришла на женский праздник к Шахбике-ханум. Мужчины тоже насладятся вкусной едой и игрой в нарды и другие азартные игры. Им не будут мешать женщины. Алияр-бек отправился на свой праздник загодя.

Шахбике-ханум сидела на мягкой подушке на главном месте в комнате, опираясь на многочисленные мутаки. Широкие шелковые юбки, надетые одна поверх другой, не могли скрыть очертаний толстых ног, холмами возвышающихся над тюфяком. Шахбике-ханум опиралась округлыми локтями на колени, подперев пухлыми короткими пальцами подбородок. Пальцы были унизаны золотыми кольцами, блеск драгоценных камней слепил глаза. На полных запястьях позванивали браслеты. Алая шаль с кистями была накинута на плечи.

Гостьи тоже выставили напоказ все свои драгоценности и украшения, щеголяя друг перед другом своими праздничными нарядами.

Шахбике оглядела усевшихся в круг девушек и женщин и открыла праздник:

- Смотрите, негодницы, сегодня ночью никто из нас не должен спать! Будем есть, пить, танцевать и петь. Каждый может делать то, что пожелает! Мужчин дома нет, если не принимать во внимание слуг.

- Э-э-э, кто принимает слугу за мужчину?

- У каждой из нас в доме слуги, ну и что... Раздался дружный смех.

Чеменгюль и Сона расстилали перед женщинами скатерти, обнесли всех водой для мытья рук, потом внесли душистое, тушенное с зеленью мясо. Блюда сменяли одно другое. Раз пять менялись тарелки. Слуги, мужчины и женщины, споро выполняли все приказания хозяйки, следя за тем, чтобы на столе всего было вдоволь. Сона не замечала усталости. Она запоминала обычаи, прежде незнакомые ей.

Наконец скатерти и посуда были убраны. По знаку Шахбике-ханум в центре комнаты появилась одна из служанок, которая заиграла на маленькой гармонике. Гостьи начали танцевать. Слуги столпились в дверях, наблюдая за танцующими. Сона стояла рядом с Чеменгюль. Мелодия напоминала ей былые времена, вернее, увела ее от сегодняшнего дня, от положения служанки, от переживаний и забот, выпавших на ее долю. Она невольно поддалась ритму звучащей мелодии, неосознанно повторяя движения танцующих женщин... "Как хорошо танцуют эти девушки, хоть они и не обучались танцам, как мои подружки Малейка, Иззет, Ниса... Как много людей, чувствующих танец, увлеченных им, о аллах!..." Она запоминала новые для себя движения рук, повороты головы, вибрации плечами, изящные изгибы шеи... Она вспоминала, как Махмуд-ага рассказывал ей, что на свете есть страны, в которых танец считают священным ритуалом. Даже молитву творят в танце, избави аллах! "Почему я не родилась в такой стране, где танцевать можно всегда, где это не является зазорным! Вот если бы наши обычаи переменить на подобные. Неужели когда-нибудь придет время, когда танцовщиц не будут называть "чанги"? Когда их искусство, их труд будет вызывать не ненависть, а уважение? Когда танцовщиц станут принимать за людей, у которых то же сердце, что и у других людей, а может быть, еще более чувствующее... О аллах! Помоги!"

... Шахбике-ханум зорко следила, все ли ладно на ее празднике. От нее не укрылось, что Сона невольно повторяет движения танцующих. В тот момент, когда угас пыл господских танцев и еще не пришел черед танцев слуг и служанок, призванных услаждать взор госпожи и смешить ее, она вызвала Сону:

- Эй, Сона! А ну-ка, выйди на середину, станцуй, как умеешь!

Сона вздрогнула. В первую секунду она решила отказаться, хотела сказать Шахбике-ханум, что не умеет танцевать, но не смогла. Она не хотела отказывать хозяйке, которая была добра к ней, которой она обязана своей спокойной жизнью, а главное - не могла отказать самой себе в желании слиться с музыкой в танце, в движении выразить то, что иным путем удавалось ей хуже. Она и не заметила, как поднялись ее руки, музыка приняла ее на свои крылья... Только в первые мгновения зрители замечали, что Сона перебирает маленькими ступнями в стареньких заштопанных носочках, что на ней поношенное платье. Шутки и смех умолкли. Изумление, радость, восторг овладели зрителями. В центре комнаты плыл лебедь с глазами гурии, миндалевидный разрез которых еще более подчеркивал их прелесть. Шахбике-ханум мгновенно оценила сокровище, которое попало в ее дом. Она понимала, что Сона словно драгоценный камень блеснула среди всего ожерелья девушек, показавших сегодня свое искусство в ее доме. Столпившиеся в дверях слуги с удивлением и одобрением следили за танцем своей товарки. У Иси забилось сердце: "О аллах! На беду или на радость появилось среди нас такое чудо? Как будто это не девушка, а пери из сна..."

А Соне чудилось, что она плывет в танце в доме Махмуда-аги на одном из музыкальных меджлисов. Она словно слышала сопровождение музыкантов и голос Наджафгулу. Ждала, что зазвучит голос Ганди, сопровождаемый прищелкиваниями ее пальцев... А напротив, в дверях, стоит Тарлан, глядя на нее восторженно горящими глазами. "Ага Тарлан!... Да буду я твоей жертвой! Почему ты молчишь? Глаза твои пожирают мое тело, зов твой пронизывает меня до самых кончиков волос..." Она не видела, что на нее смотрит Иси, перед ее взором высилась стройная фигура ее Тарлана...

Внезапно девушки вытолкнули на середину Иси. Дыхание парня обожгло Сону. Он раскинул руки над девушкой, словно коршун над лебедем. В комнате послышались крики одобрения. Сона очнулась. Исчезли воспоминания, люди, близкие и дорогие. И неожиданно Сона расплакалась: закрыв лицо руками, она убежала из комнаты. Звуки гармоники оборвались, Иси застыл в недоумении.

- Ой, что это с ней? Парня никогда не видела?

- Наверно, она испугалась Иси... Но как она танцевала! Как танцевала!

- Но плакать зачем? Будто ее обидели!

- Парень прыгнул в круг, словно ястреб на курочку напал, вот она и заплакала...

Шахбике-ханум решила переменить тему, чтобы не испортить так хорошо начавшийся праздник:

- А ну, девушки, бейте в ладоши, я сама буду танцевать!

Как гора поднялась с места. Девушки, окружившие Шахбике-ханум, помогли ей подняться и войти в круг.

- Шахбике, потряси телесами, а то совсем разжирела! - поддела сестру худющая как жердь сестра Шахбике-ханум Чимназ-ханум.

- Не злись, тощая, моему мужу моя толщина не помеха! - Ханум с не свойственным толстухам изяществом и сноровкой начала свой медленный танец. Ее белое полное лицо разрумянилось, золотые украшения заколыхались вместе с движениями могучего торса, но все обратили внимание на то, что танец ее не лишен своей прелести. Внезапно она приложила толстый палец к губам: