Стреляй, я уже мертв (ЛП)

— Улицы Старого города наводнили проститутки, — пояснил Хасан. — Многие вдовы продают себя за пару пиастров.

— И почти все они — еврейки, — добавил Салах, его старший сын.

— Не обманывайся, сынок, у большинства из них мужья погибли на фронте, — возразил Хасан. — Такое несчастье может произойти с любой женщиной, а не только с еврейкой.

— А сколько стариков бродит по улицам, прося подаяния, — добавил Омар.

— А Кемаль-паша, как ни в чем не бывало, пускает деньги на ветер. Каждый вечер у него то попойка, то вечеринка, где собираются турецкие беки и даже кое-кто из наших — скажем, градоправитель Хусейн Хусейни частенько там появляется, — возмущался Хасан.

— Мне рассказывали, что несколько дней назад Кемаль устроил прием в честь вступления на престол султана Мехмеда, и все турецкие офицеры явились туда в сопровождении проституток. Этот человек понятия не имеет, что такое уважение: к кому-либо или к чему-либо.

— Думаю, нам не стоит сплетничать, — осторожно возразил Ахмед.

— Но, дядя, об этом и так весь город знает, — ответил Салах. — Нигде больше нет такого количества проституток, как в Иерусалиме, а турки никогда не отличались особым целомудрием.

— Ахмед прав, не стоит навлекать на себя беду подобными разговорами, — поддержал Ахмеда Омар. — Хотя ты тоже прав: слишком много народу знает об этих сборищах, которые Кемаль-паша устраивает, чтобы развеять скуку. У меня есть друзья в Дамаске, и они уверяют, что Кемаль и там вел столь же беспутную жизнь.

— Ну конечно, он устраивает праздники, а умирают от голода, — не унимался Салах.

— А что мы можем сделать? — спросил Халед, как всегда рассудительный.

— Как это что? Ты же слышал, что в прошлый раз говорил Юсуф: шариф Хусейн пытается заключить соглашение с британцами. Если они помогут нам создать собственное арабское государство, мы окажем им помощь в войне, — ответил Омар.

— Государство, простирающееся на весь Машрик [11], — с энтузиазмом вставил Хасан.

— Вот поэтому шfриф разослал своих доверенных людей по всей империи, чтобы они вступили в переговоры с шейхами различных племен. Вот только боюсь, что на поддержку саудовских племен не стоит особо рассчитывать, — заметил Омар. — Слишком уж они амбициозны.

Тем временем слуга напомнил хозяину дома, что пора накрывать на стол. Гости надолго замолчали, отдавая должное жаркому из ягненка. И лишь под конец ужина, уже потягивая мятный чай, Омар вновь окинул взглядом гостей. Все они знали, что сегодняшняя встреча была особенной.

Хозяин дома слегка откашлялся, прежде чем заговорить.

— Итак, — начал он, — пришло время оставить жалобы и перейти от слов к делу. Вчера я навестил одного дальнего родственника, живущего в Бейруте. Он рассказал, что происходящее в их городе мало чем отличается от того, что мы терпим в Иерусалиме. Паша приказал вешать всех, кто попадет под подозрение, даже членов самых почтенных и знатных семей. Этот мой родственник тоже состоит в группе патриотов; они, как и мы, считают, что настало время сбросить турецкое иго. Он хотел бы знать: если в ближайшее время вспыхнет восстание, примем ли мы в нем участие.

— Восстание? — в голосе Ахмеда сквозил страх.

— Да, восстание, — пристально посмотрел на него Омар. — Вопрос стоит так: если британцы окажут нам поддержку, сможем ли мы выступить против армии султана?

— Я готов умереть, — пылко заявил Салах, прежде чем Ахмед успел что-то ответить.

— Чего они ждут от нас? — спросил Хасан, обеспокоенно взглянув на сына.

— Мы должны быть готовы к войне и, если призовет шариф, выступить на его стороне.

Ответ Омара рассеял последние сомнения.

— Даже не знаю, что и сказать... — произнес Ахмед, чувствуя устремленные на него враждебные взгляды. — Это не так-то просто — выступить против империи. Мы всегда жили под властью Стамбула. Кроме того, я не уверен, что мы, арабы, должны помогать англичанам в войне с турками: в конце концов, и мы, и турки — мусульмане.

— Но если ты не согласен с политикой шарифа Хусейна, что ты тогда делаешь здесь, среди нас? — слова Омара прозвучали, словно удар кинжала, пронзающего шелк.

— Ну... Я, конечно, не согласен с политикой Стамбула. Но, в конце концов, какое нам дело до султана и каких-то других пашей. Сейчас мы страдаем конкретно от Кемаля-паши, и я считаю, что с этим надо что-то делать. Мне казалось, что молодые офицеры из комитета «За прогресс из единство» все же лучше, чем гвардия султана, но на поверку они оказались еще хуже, — попытался объяснить Ахмед, стараясь побороть чувство вины, что он не разделяет революционный энтузиазм друзей.

— В таком случае, что ты делаешь среди нас? — грозно спросил один из гостей Омара. — Может быть, ты шпион?

— Я ручаюсь за зятя! — заявил Хасан, поднимаясь.

— Сядь! — приказал Омар. — Пусть Ахмед сам все объяснит.

— Я — простой человек, привыкший работать от рассвета до заката, — повинился Ахмед. — У меня нет ничего, кроме рабочих рук, честного имени и детей.

— Друзья считают тебя хорошим человеком, у которого можно попросить совета. Семьи, живущие рядом с вами, считают тебя примером, — добавил один из присутствующих.

— Но я не такой. Может, мне просто больше повезло, мой дом больше, а сад обширней, и я могу работать в карьере бригадиром, но я такой же, как и все остальные.

— Жители твоей деревни к тебе прислушиваются, а в карьере тебя уважают и считаются с твоим мнением. Потому ты и здесь, Ахмед, потому мы и попросили Хасана пригласить тебя, чтобы ты к нам присоединился, — подтвердил Омар.

— Дядя, для тебя нет пути назад, — упрекнул его Салах.

— Брат, уж позволь дяде самому решать, что ему делать, — вмешался Халед, заметив мелькнувшее в глазах Ахмеда беспокойство.

— Мы не призываем тебя воевать, да твоя нога и не позволила бы этого. Но ты мог бы помочь найти людей, которые согласились бы встать под знамена шарифа и бороться за наше дело. Людей, которые готовы сражаться. Людей, которые хотят быть свободными, — торжественно произнес Омар.

— Работники карьера тебя уважают. Ты мог бы поговорить с теми, кто больше тебя доверяет и создать группу, чтобы в нужный момент, когда попросит шариф Хусейн, присоединиться к борьбе за арабское государство, — с энтузиазмом произнес Хасан.

— Дядя, у тебя нет пути назад, — повторил Салах.

— Человеку свойственно сомневаться, — поддержал дядю Халед. — Мне тоже совсем не хочется воевать с нашими мусульманскими братьями, пусть даже у нас и есть с ними какие-то счеты. Но если долг велит мне воевать с ними — я буду воевать, пусть даже мое сердце разорвется от боли.

Они еще долго спорили по этому поводу, и в конце концов Ахмед вынужден был сдаться. Он ненавидел Кемаля-пашу, но при этом не имел ничего против турок как таковых. Он с детства привык жить, зная, что его жизнью из Стамбула управляет султан. Так же жили и все его предки. Он уже начал жалеть, что позволил шурину заморочить ему голову своими идеями.

«Я сам виноват, — думал он. — Ишь, обрадовался, что меня принимают в доме такого человека. А ведь стоило бы подумать, с какой стати они вдруг стали искать моего общества».

Когда он вернулся домой, Дина принялась было его расспрашивать, о чем говорили за ужином в доме Омара. Она очень гордилась, что ее мужа принимаются в доме такого человека, и хотя не слишком этим хвасталась, но иной раз все же не могла удержаться, чтобы не упомянуть в разговоре с соседками, что ее Ахмед запросто бывает в доме Омара Салема.

Теперь же Дина не на шутку встревожилась, увидев, что Ахмед вернулся домой с каменным лицом и, не сказав ни слова, лег в постель и повернулся к ней спиной. Тем не менее, Дина знала, что он так и не смог уснуть, угнетенный тяжелыми думами.

— Почему ты не хочешь мне рассказать, что случилось? — прошептала она ему на ухо.