Митридат

Митридат не стал ее удерживать.

«Так вот почему Гордий и Ариарат так осмелели,- размышлял Митридат наедине с самим собой.- Они теперь друзья римлян и почти родственники парфянского царя!»

Две пока еще смутные угрозы виделись Митридату за всем происходящим: одна с востока- из Парфии, другая с запада-от Рима.

Парфяне в трудной и упорной борьбе одолели теснивших их саков, затем отвоевали у Селевкидов Месопотамию, Мидию, Перейду и Элимаиду. Цари-селевкиды с трудом остановили парфян на могучей реке Евфрат и больше не пытаются вернуть потерянное. Парфяне вышли к верховьям Тигра, за которыми лежат отделяющие их от Понта Софена и Великая Армения. По Евфрату парфяне также граничат с Каппадокией, долины которой при случае легко выведут тяжелую парфянскую конницу к Понтийскому царству.

За римскими ростовщиками и торговцами, как правило, появлялись орлы римских легионов, стоило местным жителям возмутиться вымогательством непрошеных гостей. Так уже было в приморской Киликии и в Пергаме, ставших в конце концов римскими владениями в Азии.

От Лаодики наконец пришло письмо.

Она писала брату, что уговорила Никомеда выступить в поход против каппадокийцев, сообщала, сколько тысяч всадников и пехотинцев намерен взять с собой вифинский царь. Ниже стояла приписка не рукой писца, а рукой Лаодики. В ней она просила Митридата помнить их уговор и не оказывать поддержки Никомеду. «Тогда, быть может, каппадокийцы разобьют войско Никомеда и он сам сложит голову в битве к моей великой радости!»- писала Лаодика.

Митридат горько усмехнулся: «А у этой одно на уме! Ох уж эти женщины!»

Он был бы рад выступить вместе с Никомедом, но на беду у него под рукой было всего шесть тысяч пехоты, разбросанной по гарнизонам, и меньше тысячи всадников. Волей-неволей приходилось ждать, когда Тирибаз и Диофант окончательно разобьют Тиграна и приведут назад все понтийское войско.

Из расспросов евнуха-соглядатая Митридат так и не смог понять, сколь боеспособно войско царя Ариарата. Много ли в нем конницы и боевых колесниц, есть ли эллинские наемники. И самое главное- что станут делать римляне и парфяне, если в Каппадокию произойдет вторжение из Вифинии и Понта.

– В общем-то Рим далеко и поэтому мне не страшен, а вот парфяне близко…- делился с Роксаной своими соображениями Митридат.

Теперь по ночам Митридат больше рассуждал о предстоящей войне с Каппадокией и, возможно, с Парфией. К обладанию супругой он стремился все меньше и меньше.

Роксане все эти разговоры были не просто неинтересны, они тяготили ее. Ей казалось, что мужчины, как дети, отдают все силы бессмысленным затеям, к которым она причисляла прежде всего завоевательные походы.

– Вспомни египетских фараонов, воздвигнувших гигантские усыпальницы-пирамиды для своих бренных тел,- говорила Роксана Митридату.- Эти толщи из камня с хитроумными закоулками и ловушками внутри тем не менее не спасли мумии фарао нов и их сокровища от разграбления. В то время как небольшие гробницы фараоновых жен и слуг, занесенные песком из пустыни, избегли печальной участи. Эти пирамиды фараонов не вызов вечности и богам, но символ необъятней мужской спеси! А твой обожаемый Александр, потративший всю жизнь на завоевание огромной державы, пройдя из конца в конец всю Ойкумену, чего добился в конце концов? Он умер, не позаботившись о наследниках, и вся его держава развалилась за несколько лет! То же самое можно сказать и про нашего деда, царя Фарнака. Имея все для того, чтобы безбедно жить и славно царствовать, он потратил полжизни на завоевание сопредельных земель. Но вмешался Рим, и наш дед лишился всех своих завоеваний и потом до конца дней не находил себе места от переполняющей его злобы и обиды. Как будто мир и покой для царя есть нечто постыдное! Жажда военной славы не дает покоя никому! Все стремятся подражать великому Александру или великому Киру, равняя свои – пусть даже мелкие деяния! – с их великими замыслами и громкими победами. Зачем кому-то подражать, Митридат? – спрашивала Роксана.- Зачем пытаться превзойти славой того же Александра? Это все равно что на избитый мотив пытаться сложить новую песню. Не лучше ли, оставаясь собой, избрать свой особенный путь в этом мире, избегая крови и слез?

– Ты не понимаешь главного,- волнуясь, возмущался Митридат. – Царь Александр стремился к завоеваниям не ради славы, но имея целью создание на всей земле единого государства, подчиненного ему одному. Завоевав все страны и царства, Александр тем самым утвердил бы мир во всей Ойкумене. С кем воевать, если вся Ойкумена – одно царство? Вот в чем величие Александра!

– Любой здравомыслящий человек скажет, что подобный замысел – бессмыслица!- упрямо произнесла Роксана.- Твой обожаемый Александр был попросту глупцом!

После таких откровенных бесед отношения супругов снова разладились.

Роксана не видела в возвращении Нисы домой никакого оскорбления Митридату и старалась уверить в том же брата. Более того, ей почему-то казалось, что война с Каппадокией может обернуться для Митридата тяжелыми последствиями. Роксана не могла объяснить, какими именно, и придумывала всевозможные отговорки, лишь бы удержать Митридата от этой войны.

Митридат злился на Роксану, полагая, что ею движет самая обыкновенная похоть. Войдя во вкус ночных утех, она не желает отпускать его от себя.

– По-твоему, царствовать на ложе достойнее, чем царствовать на коне,- язвительно упрекал сестру Митридат.- Думаешь, вид твоих раздвинутых ног заслонит от меня все остальное! Даже богиня любви не удержит меня подле себя надолго, тем более смертная женщина! Роксана еле сдерживала слезы после таких упреков.

Лето подходило к концу, а война в Армянских горах не прекращалась. Никомед, разбив войско каппадокийцев, дошел до Мазаки, но взять город не смог. Вифиняне держали Мазану в осаде, предпринимая время от времени безуспешные штурмы. Никомед слал к Митридату гонцов, требуя помощи.

Митридат в свою очередь засыпал гневными приказами Тирибаза и Диофанта, тоже застрявших под одной из армянских крепостей. В самом начале осени до Митридата дошло печальное известие: каппадокийцы во время вылазок нанесли большой урон войску Никомеда. Спасаясь от разгрома, вифинский царь ушел за реку Галис и скорыми переходами устремился в свои пределы. По пути вифиняне бросили свой обоз и всю захваченную добычу, что задержало преследовавших Никомеда каппадокийцев.

Терпение Митридата лопнуло. Во главе небольшого отряда всадников он поскакал к своему войску.

Тирибаз и Диофант удивились, когда увидели в своем стане Митридата, похудевшего, с красными от недосыпания глазами и недельной щетиной на щеках.

– Никомед разбит в Каппадокии, не дождавшись от меня помощи, и это по вашей вине, клянусь богами!- набросился на полководцев Митридат.- Диофант, может ты, как Агамемнон, будешь десять лет осаждать эту крепость? А ты, Тирибаз, всегда учивший меня действовать быстро, видимо, нынче позабыл про свои наставления!

– Крепость неприступна со всех сторон,- хмуро промолвил Тирибаз,- в нее можно взлететь только на крыльях.

– Мы решили взять крепость измором,- сказал Диофант.

– Неправильно решили!- негодовал Митридат. – К Каппадокии уже протягивают руки римляне и парфяне, а вы тут возитесь с какой-то жалкой крепостью!

– Жалкой?- хмыкнул Тирибаз.- Да в ней десять тысяч войска!

– А у вас сорок тысяч!- воскликнул Митридат.

– Да, но мы-то в долине, а воины Тиграна на скале,- вступил в разговор Сузамитра.- Спускаться вниз они не собираются, так как прекрасно знают, что крепость запирает единственную в этих горах дорогу к столице Тиграна. Несмотря на вечерний час, Митридат отправился под стены крепости, желая сам удостовериться в ее неприступности.

Он вернулся в стан уже затемно и, не сказав никому ни слова, лег спать в шатре Тирибаза. Утром Митридат объявил, что половину войска он уводит с собой, другая половина останется в долине и продолжит осаду крепости.

– Здесь останется Диофант,- сказал Митридат.- Тирибаз, Фрада и Сузамитра отправятся со мной. Я поведу войско в Каппадокию. Сузамитра и Фрада не скрывали радости при этом известии: их конница и колесницы застоялись за время долгой осады.