Пифей. Бортовой дневник античного мореплавателя

— А числа Мира, — возразил я, — числа кругов Земли, Солнца и Луны, а также звезд, разве они не более прекрасны? А музыка сфер, разве она не является прекраснейшей мелодией для уха и души знатока?

Тогда Политехн взял меня за руки и попросил прощения, что насмехался над моим беотийским происхождением. Потом спохватился и спросил:

— Где ты выучился всему этому, Пифей?

— Я знаю только то, что решили мне открыть боги, Политехн.

— Ты бывал в Сиракузах? Или в Родосе? Я учился в этих двух городах, их школы пользуются заслуженной известностью.

Мне пришлось признаться, что я учился сам, в одиночку.

— Однажды я ездил в Афины и видел Сиракузы, но служил на торговом судне, где помогал наварху, который оплачивал мой проезд. У меня не было времени останавливаться в этих городах и знакомиться с их школами. У меня были прекрасные учителя в Массалии, и к тому же я прочел хорошие книги в библиотеке и даже в дидаскалии.

Политехн задумался и произнес слова, которые огорчили меня:

— Жаль, Пифей, очень жаль… Тебе стоило прийти ко мне, когда ты был еще отроком, и я отправил бы тебя в Сиракузы или Афины. Может, еще не поздно отправиться туда сейчас? Хочешь, чтобы архонты оплатили твою учебу? Нам было бы выгодно иметь одного из наших в Афинах в нынешнее время. Ты мог бы отправиться и в Родос, а также побывать в Риме, чье могущество беспокоит нас. Ты мог бы собрать ценные сведения.

Тот же гнев, что охватил меня у Парменона, овладел моим сердцем и духом. Я крикнул Политехну, что знаю больше, чем все риторы и софисты Афин и Сиракуз, вместе взятые.

— У них зады налиты свинцом, и они не могут оторвать их от своих скамей. Они боятся утонуть, вступив на палубу судна. Мысль, не рождающая действия, столь же бесплодна, как любовь гетер, хотя они и доставляют удовольствие, но оставляют после себя лишь горечь или отчаяние. Если мои расчеты не будут проверены, они останутся всего лишь игрой ума. Я должен отправиться в путешествие, чтобы вдохнуть жизнь и силу в числа, открытые мне богами.

И тогда я с радостью увидел, что Политехн перестал быть высокомерным и играть в покровителя наук и искусств. Он, как и Парменон, сказал, что изыщет возможность, чтобы я представил свой проект Совету, и постарается добиться его одобрения.

— Но, — добавил он, — был ли ты у Диафера, первого архонта? Приди к нему и скажи, что тебя послали мы с Фелином.

— Мне нужны не визиты, а дерево, свинец и медь, чтобы построить корабль.

— Ты получишь их, навещая сильных мира сего, Пифей… и даже немного льстя им, — добавил он с улыбкой, в то время как его рассеянный взгляд скользил по вазам и статуям.

Я покраснел и вернулся домой, одновременно разочарованный и обнадеженный.

Через дверь террасы я вижу тяжелый корабль — его подтягивают к берегу на канатах, которые обмотаны вокруг сосновых стволов, укрепленных в скалах или песке. Когда весь канат наматывается на ворот, его разматывают и начинают все сначала — так, наверное, должен поступать и я, чтобы продвинуть мои проекты. Мне нужно размотать перед каждым великим города сего весь свиток аргументов, и тогда наступит день, когда мой корабль покинет Лакидон, чтобы унести меня к Трону Солнца.

Шестой дань второй декады Гекатомбеона.

Я бодрствовал всю ночь, то припоминая дерзости и советы Политехна, то заглядывая в свои папирусы, дабы укрепить в себе веру в правильность расчетов. Я прав и пройду через все мытарства, «чтобы добиться успеха, хотя бы и с помощью визитов. Я обратился с мольбой к Артемиде, чей храм виден из моего окна. Мне показалось, она приняла мои мольбы и посоветовала действовать добрым убеждением. Это верно, ненависть и презрение — плохие помощники. Я сдержу свои порывы и буду любезен с Парменоном, постараюсь понять его и проникнуться к нему дружбой. Его не назовешь злым, он просто глуп и всего боится.

Седьмой день второй декады Гекатомбеона.

Я проснулся очень рано, отправился в Арсенал и долго бродил там, наблюдая за рабочими и кораблестроителями, мастерившими триеру для пополнения нашего флота. Одни сверялись со свитками или рисовали на песке геометрические фигуры, другие расхаживали, держа в руках черные глиняные таблички с нанесенными на них цифрами и буквами. Рабочие ковали длинные гвозди из кипрской меди, распиливали пахнущие смолой стволы сосен, обстругивали балки из твердого дуба и расплющивали свинцовые болванки.

Я спросил одного из них, сколько надо времени, чтобы построить триеру.

— Не менее трех месяцев, — ответил он.

— А сколько она стоит?

Его глаза округлились от удивления, и он пробормотал нечто невразумительное. Он не умел считать ни в минах, ни в талантах и пытался назвать стоимость в оболах. Я понял, что он никогда не держал в руках иной монеты, поскольку ему платили два-три обола в день.

— Обратись к Ксанфу, — сказал он мне, указав на одного из тех, кто рассматривал свитки папирусов.

Я подошел к Ксанфу. Вначале он заявил, что это не мое дело, а потом заговорил про тысячи талантов, тысячи дней работы. Я был просто ошеломлен. Он совал мне в руки длинные медные гвозди, заставлял щупать дерево. То были балки из кипрского кедра, и меня пьянил их аромат.

— Посчитай, сколько деревьев надо срубить. Полюбуйся килем, который изготовлен из двух прямых стволов гигантских дубов. По бокам его прикреплены четыре ствола потоньше, но они тоже прямы, как стрела. Сосчитай, сколько слитков свинца мы купили у иберов. Прикинь, во сколько тартемориев обошлась нам эта медь.

Наконец он указал мне на группу рабочих, набиравших корпус из досок, пригоняя их друг к другу и выдалбливая в них длинные пазы для плоских шпонок из альпийского самшита.

— Полюбуйся, — повторял он, — и оцени прочность и тонкость этой работы. Даже сундук с приданым невесты не столь ровен и гладок.

На соседних стапелях стояла почти готовая триера — ее вот-вот должны были спустить на воду.

Но нет! Мне не нужен столь большой и длинный корабль для путешествия в полночные страны. Слишком много весельных отверстий — скалмов, слишком много выступающих частей нависает над водой… и к тому же двести гребцов! [14] Это хорошо, чтобы плавать у берегов Тавроента или везти Парменона в Эмпорий с официальным визитом. Люди каждый вечер сходят на берег, отдыхают и едят. Двести гребцов! Сколько же пищи надо для столь долгого путешествия, которое задумал я? Как всех разместить, чтобы они могли отдыхать? Нельзя допустить, чтобы люди сошли с ума в море из-за того, что им придется буквально сидеть друг на друге. К тому же на этих триерах не продохнуть от зловония!

Мне нужна пентеконтера, но такая, чтобы она выстояла перед Океаном. Мой друг Венитаф, кельт родом, сообщил по секрету несколько хитростей, которые применяют гиперборейцы. Их суда ходят по Океану, они открыты и сидят низко над водой! Я видел рисунки Венитафа, очертаниями они напоминают вытянутые веретена. Борта обшиты досками, находящими одна на другую, как черепица на крыше. Мне надо получить корабль, который был бы близок по очертаниям к тем удивительным формам, но отличался при этом прочностью наших монер и позволял разместить людей так же свободно, как на пентеконтере. Венитаф поможет мне.

Восьмой день второй декады Гекатомбеона.

Всю ночь размышлял о своем будущем судне и сделал наброски. Я покажу их Венитафу перед тем, как обратиться с ходатайством к архонтам.

Когда меня одолевала усталость, я, смеживая веки, видел свой корабль бегущим по волнам безбрежного Океана к стране, где солнце никогда не садится.

Я решил отказаться от бортовой обшивки из находящих одна на другую досок, предпочтя ей традиционную конструкцию Массалии и Греции — гладкие борта из хорошо пригнанных досок, скрепленных плоскими шпонками. Я обошью корабль свинцовыми пластинами, а между ними и досками уложу ткань из льна или египетского лубяного волокна, пропитанного сосновой смолой.

Для киля следует выбрать лучший дуб из наших лесов — самый прямой и самый крепкий. Если бы я осмелился, то попросил бы разрешения использовать священные деревья из рощи Артемиды! [15] Это, конечно, святотатство, и в мой адрес полетело бы множество упреков, но священные дубы — именно то, что надо! Один из самых старых рабочих Арсенала как-то сказал мне: «Когда ты изготовил прямой и прочный киль и правильно установил кильсоны, твой корабль начинает расти сам собой», — и добавил: «Но сперва надо соединить шпангоуты, как ребра на позвоночнике». Этой ночью я нарисовал прямой прочный киль с двумя кильсонами.