Избранное. Том 2

— Ты что, рехнулся? Да в эту пору свет горит только у баев да шанъё, у мулл да беков, они днем выспались, пока батраки на них работали. Пойди спроси — сразу укажут дорогу в ямул…

— Ну тогда сам думай, что делать, — усмехнулся Махаматджан. Хотя товарищи всегда держались на равных, решающий голос все-таки принадлежал Гани. Всегда выходило так, как он предлагал, и Махаматджан давно уже перестал с ним спорить…

— Хватит смеяться, тыква! Давай лучше думать, что предпримем. Постой, а помнишь ли ты про тетку Хажу?

— Какую Хажу ты имеешь в виду? Тут в любую дверь стукни — отзовется Хажа или Хажахан, Хажагуль или Хажабуви…

— Ну та, Хажа-медведица?

— Ты говоришь про сестру Шерипа?

— Да, про нее…

— Чего это ты про нее вспомнил? Это же не баба, а настоящий мужик…

— Да, она стоит десятерых таких, как ты!.. А коли сядет на коня, любого джигита обставит.

— Ну, нашел Рустам-палвана в юбке.

Остановив коня у небольшого домика на восточной окраине села, Гани спрыгнул на землю и, отдав поводья другу, осторожно подошел к двери. Судя пс неказистому виду, это был домик какого-то бедняка. Джигит тихонько постучал в окно.

— Есть кто дома? Я спрашиваю, есть кто живой?

— Кто там?.. — послышался сонный женский голос.

— Я из города, посыльный.

Услышав о посыльном, женщина, видно, перепугалась и замолчала от страха.

— Не бойся… Только скажи, где живет Хажа?

— А-а-а-а, — голос у женщины дрожал, — а вам какая нужна? — Она подошла к окну. — Хажа белоносая? Или Хажа плосконосая? Или Хажа — болтунья? — В голосе женщины слышалась великая готовность угодить важному человеку из города.

— Сестра Шерипа!

— А, тогда ясно, — женщина высунула голову в окно. — Мы ее называем Хажа-медведица. Ее дом найдете так: вон там, за деревом, повернете вправо, потом спуститесь вниз вдоль арыка, не доходя до моста, повернете налево. Перед ее домом растут два тополя…

— Слушай, а ты сама, случаем, не Хажа-болтунья? — прервал ее Гани и, не дослушав до конца, повернул назад.

Немного не добравшись до места, указанного женщиной, путники увидели на озаренной луной поляне огромную тень женщины, которая вела теленка с водопоя…

— Тьфу ты, напасть, не сидится тебе, бродишь черт знает где! — Подойдя к забору, женщина подхватила теленка и легко переставила его через изгородь.

— Видел? Вот ее-то я и имел в виду!

— Ну и баба! Ну и баба!..

— Здравствуйте, Хажахан-хада [9], — издали поздоровался Гани.

Хажа, отличавшаяся острым зрением, сразу узнала Гани:

— А, это ты, палван, что ты здесь делаешь, ищешь кого?

— Эх, тетушка Хажа, каждый раз, как вижу тебя, силой твоей не налюбуюсь!..

— Э, братишка, не шути с теткой. Слезай с коня, добро пожаловать в дом…

— Спасибо, тетушка, тороплюсь, потом как-нибудь.

— Ну нет уж! Раз пришел, значит, будешь гостем. Посмотрим, как ты сможешь мне отказать. Давно я тебя мечтала в гости позвать, а ты и сам пришел. Сказано, слезай с коня! — Хажа взяла под уздцы коня и рывком подтянула к себе джигита.

— Видел того бычка? Сейчас я его разделаю для дорогих гостей.

Гани понял, что от гостеприимства тетушки Хажи ему так просто не отвертеться, и признался:

— Скажу тебе всю правду, тетушка, нельзя нам сегодня задерживаться. Мы должны спасти одну девушку, задержимся — опоздаем, поэтому прости нас…

— Вот оно что.

— Да вот, решил сделать, что в моих силах…

— Ты только тем и занимаешься, что делаешь людям добро, а тебе кто будет добро делать?

— Джигиту не пристало требовать добро за добро, что могу, то и делаю. Все это лишние разговоры, тетушка…

— Ну что ж, задерживать не стану, раз такое дело у тебя, благослови тебя аллах… А что это за девушка?

— Дочь чулукайского мельника Момуна, Зайнап…

— Ясно, — сразу поняла в чем дело Хажа. Вдруг она встрепенулась. — Так ведь говорят, что Тусук, сын Ходжака-шанъё забрал ее с согласия ее родителей…

— Врут, негодяи! Какое там согласие?! Мать и отца связали, девушку вытащили из дома…

— Зайнап была уже обручена с Бавдуном, сиротою. Так его нарочно отправили подальше отрабатывать подать, а сами девушку насильно забрали, — добавил Махаматджан.

— Ах, скоты! Решили еще одну душу загубить, мало им горя и слез наших…

— Да если им спускать, они не одну еще девушку опозорят.

— Этот Тусук, — разгневанно сказала женщина, — весь гнилой, рядом с ним стоять невозможно — так воняет… Уже двух красавиц погубил, заразил своей болезнью, еще и эту хочет опоганить…

— Где он живет?

— Идемте, я провожу вас!

— Нет, провожать нас не надо…

— Это еще что за речи? Сказано поведу, значит поведу, да я его сама вот этими руками прихлопну — мокрое место останется! Идемте!

— Нет, тетушка. Хочешь с ним расквитаться, потом успеешь, а сегодня жди нас на Булукайской дороге.

— На Булукайской дороге? Что я там не видела среди ночи? — удивилась Хажа.

— Если хочешь нам помочь, жди нас там. Надеюсь, ты не боишься привидений и всяких там ведьм и чертей?

— Да ты еще не знаешь, оказывается, кто такая Хажа-медведица, эй, шалун-палван?

— Значит, договорились… А теперь расскажи, как подъехать к дому Ходжака-шанъё.

Хажа-хада обстоятельно рассказала, как пройти к дому шанъё.

Дом Ходжака был расположен в южной части селения. Он выделялся среди других величиной и убранством. Широкий арык протекал прямо по огромному саду бека, высокая изгородь наглухо закрывала двор.

— Видно, что живоглот, — сказал Гани, когда товарищи, объехав усадьбу вдоль забора, остановились перед воротами, — все себе забрал — и лучшие земли, и всю воду.

— Что поделаешь, — вздохнул Махаматджан, — сейчас его время…

— А ты вспомни о его полях и пастбищах. Сколько их у него? Так нет же, никак не успокоится: еще, еще! Эх, придет ли когда-нибудь час, когда мы свяжем всех таких, как он, одной веревкой и, как баранов, выведем прочь с земли нашей…

— Одной веревки будет мало… — задумался Махаматджан, но, видя гневное волнение Гани, постарался успокоить друга: — Ничего, брат, придет этот час, и мы рассчитаемся с ними…

— Ладно, хватит красться вдоль забора. Давай прямо откроем ворота. Эх, и задам же я сейчас обоим — отцу и сыну…

Махаматджан продолжал успокаивать друга:

— Не стоит поднимать большого шума. У Ходжака длинные руки, как бы не стало потом хуже бедной семье Момуна. Лучше потихоньку увезем девушку — это ведь для нас главное…

Гани сильно застучал в огромные ворота. Прошло немало времени, пока послышались шаркающие шаги и натужный кашель:

— Кто там? Среди ночи…

— Шанъё дома? — строго спросил Гани.

— Ты сам кто такой?

— Нияз-лозун [10], открывай!

Услышав грозное имя, старик за дверью растерялся и в растерянности быстро залопотал:

— Господин лозун, господина шанъё вызвал к себе бек в Чулукай, еще с утра уехали, — и закашлялся.

— А сын дома?

— Дома, дома, Тусукджан дома, — старый слуга дрожащими руками стал открывать запоры.

— Где покои Тусука? — спросил Гани, входя в ворота и отдавая поводья слуге.

— Вон там, в глубине сада, где огонь горит.

— И новая сноха там?

— Там, господин, там…

— Кто кроме тебя в доме остался?..

— Все слуги в поле… Никого нет…

Узнав, что, кроме сына шанъё и старого слуги, никого в доме нет, Гани заговорил громко. Он обратился к Махаматджану: «Хашим!» Тот, поняв игру товарища, откликнулся соответствующим тоном:

— Слушаюсь, господин!

— Накорми с этим стариком коней, да дай им отдохнуть, через час поедем назад.

— Слушаюсь, господин лозун, — приложил руку к груди Махаматджан.

— А я пойду поздравлю Тусукджана, — Гани прошел пару шагов и остановился, будто вспомнив что-то, — да, скоро подъедет сочжан [11] со своим чериком, приготовьте для них пару быстрых коней — да порезвее.