Ниже неба

Коннор приближался к углу квартала, которым заканчивался деловой район Петтикот Лэйн, когда увидел большое количество людей, собравшихся посмотреть на нечто необычное. Подойдя поближе, он мельком разглядел, что, похоже, посреди улицы шла драка, окруженная многочисленными зеваками. Некоторые горожане останавливались, чтобы посмотреть на происходящее, остальные, менее любопытные, огибали крут и двигались дальше.

Коннор попытался пробраться через толпу к источнику всего этого шума и суматохи. Повсюду он натыкался на женщин в изношенных и давно потерявших цвет платьях, мужчин в потрепанных костюмах, которые махали кулаками и криками подбадривали дерущихся. Завсегдатаи маленькой таверны неподалеку, одетые более прилично, оставили за грязными стойками свой виски и кружки с пивом и высыпали на улицу, чтобы поглазеть на забавное зрелище.

– Врежь ему! Не жалей! – закричал какой-то лондонский оборванец из толпы. По его давно немытой, спутанной бороде стекала противная желтая пена. Он ударил себя кулаком в ладонь и смачно сплюнул табачную жвачку на утоптанную землю.

Коннор шагнул было в сторону, чтобы обойти всю эту нечисть, однако в этот момент его внимание привлек высокий тонкий вопль избиваемого. Возможно, он принадлежал какой-нибудь проститутке, сотни которых наводняли этот район города, возможно – просто ребенку.

– Ах ты, проклятый жиденок! – закричал другой голос. – Прикончи эту жидовскую морду!

До Коннора вдруг дошло, что всеобщая ненависть была направлена на одного из многочисленных маленьких еврейских торговцев, которых часто можно было видеть на улицах Лондона продающими свой товар из небольших ручных тележек или – кто победнее – из холщовых заплечных мешков.

Когда Коннор протиснулся немного вперед, он увидел нескольких нищих, разгребающих груду раздавленных апельсинов и пытающихся выбрать оттуда что-нибудь пригодное для пищи. Очевидно, явившийся объектом нападения мальчик принадлежал к числу уличных торговцев фруктами, и грязная, воняющая потом толпа с радостью ухватилась за возможность избавить его от тяжелого груза.

– Пошел вон, паршивый ублюдок! – заорал, повернувшись, огромный, похожий на борова, мужчина, когда Коннор навалился на него сзади, пытаясь пробиться в центр круга.

Пропитое лицо гиганта представляло собой сплошной клубок кровянистых прожилок, выступающих на грубой, посиневшей от алкоголя коже. Он схватит Коннора за рукав, видимо, желая добавить что-то еще, но тот резким рывком освободил руку и шагнул на свободное от людей пространство импровизированного ринга.

Нападению подвергся мальчик на вид чуть больше десяти лет. Его курчавые темные волосы были взъерошены и покрыты слоем дорожной пыли. Он был одет в старую, но еще довольно крепкую курточку, характерную для представителей его сословия. Трое нещадно избивавших его парней выглядели гораздо хуже; Коннор принял их за ирландских хулиганов. Они повалили еврейского мальчика на землю и безжалостно пинали ногами, а возбужденная жестоким зрелищем толпа ревела: «Жидовская морда! Грязная свинья!» Хотя последний эпитет не имел ничего общего с тем, как выглядел мальчик, он являлся популярной в то время кличкой для евреев, отражавшей распространенную в народе неприязнь ко всему, что можно было считать чужеземным и инородным.

Коннор родился в Америке, его предки были выходцами из Шотландии и Ирландии, и он достаточно долго прожил в Англии, чтобы не считаться иностранцем. Вместе с тем, он часто чувствовал себя чужеземцем, и, наверное, именно это вызвало у него симпатию и жалость к еврейскому пареньку, который, скорее всего, родился в Лондоне, но которому суждено было всегда оставаться изгоем на своей родной земле. Кроме того, Коннор терпеть не мог, когда кого-либо избивали на его глазах, неважно, за что – за слишком ли высокую цену, которую заломил продавец, или за то, что он пытался сбыть гнилые фрукты, выдавая их за свежие. Скорее всего, ирландские хулиганы захотели прибрать к рукам чужую территорию и именно сегодня решили показать «грязной свинье», кто теперь здесь будет хозяином. Картину, подобную этой, можно было довольно часто видеть на улицах Лондона, которые постепенно начинали наводняться нищими ирландскими подростками, пытавшимися выжить более зажиточных евреев, ведущих почти монопольную торговлю в большинстве районов города.

– Вставай, жиденок, хватит валяться! – один из хулиганов что есть силы пнул ногой свою жертву, лежащую в грязи без движения.

Несчастный паренек в ответ только крепче вцепился в холщовый мешок и попытался защитить голову руками.

Два других хулигана схватили мешок и принялись сдирать его с плеча мальчика. Через несколько секунд он полетел в толпу и был тотчас разорван в клочья грязными, нетерпеливыми руками, жаждущими поскорее добраться до его содержимого.

– Ну, довольно! – крикнул Коннор Магиннис, двинувшись к центру круга.

Ирландские подростки на какое-то мгновение подняли головы, затем, как ни в чем не бывало, вернулись к своему занятию. Один из них вцепился в кудрявые локоны мальчика и, потаскав его по грязной, утоптанной земле, швырнул на спину.

– Вы что, не слышали? Хватит! – Коннор бросился вперед и сильной рукой схватил ирландца за запястье, стиснув его с такой силой, что хулиган вскрикнул от боли и разжал пальцы, выпустив волосы мальчика.

– Что, черт подери, тебе нужно?! – прогрохотал чей-то голос из толпы. – Оставь их, пусть развлекаются!

Коннор почувствовал, как кто-то сзади сгреб рукой ворот его коричневого костюма и, обернувшись, обнаружил перед собой знакомую рожу, хозяин которой уже пытался один раз с ним поспорить.

– Это не твое вонючее дело! Ты понял меня, недоносок? – громила изрыгнул слова откуда-то из глубины необъятного желудка, дохнув хмельным перегаром на Коннора, который был заметно ниже и выглядел значительно слабее своего оппонента.

С силой рванувшись вперед, Коннор высвободил ворот и, когда пожелтевшие от табака пальцы громилы попытались снова вцепиться в трещавшую по швам материю, оттолкнул его рукой. Огромный человек, не в силах сдержать азарта, согнул колени и приготовился нанести тяжелый, медлительный, размашистый удар. Этого, казалось, Коннор только и ждал от счастливого в своей наивности громилы. Пропустив его кулачище рядом с головой, Коннор шагнул в сторону, покрепче уперся ногами в землю и, собрав все силы, нанес сопернику такой оглушительный удар в зубы, что звук его, наверное, был слышен на соседних улицах. По телу громилы прошла дрожь, он закачался из стороны в сторону, пытаясь удержать равновесие.

Из толпы раздались возбужденные вопли, и Коннор подумал о том, что если он вовремя не справится с этой горой мяса, ему придется очень туго. Сильно отведя правую руку назад, Коннор, не торопясь, прицелился и выстрелил кулаком прямо в качающееся напротив него брюхо. Громила переломился пополам, хрюкнул что-то нечленораздельное и рухнул на пыльную дорогу.

Со всех сторон понеслись одобрительные возгласы; толпе, собравшейся поглазеть на увлекательный спектакль, было совершенно наплевать на то, кто дерется и почему. Коннор заметил, что этот инцидент привлек внимание молодых хулиганов, которые в этот момент, казалось, совершенно забыли о своей жертве. Решив воспользоваться их замешательством, он сделал несколько шагов по направлению к ним и крикнул:

– А теперь валите отсюда! Оставьте парня в покое!

Трое подростков никак не отреагировали, только переглянулись, не зная, что им делать дальше. Коннор схватил за шиворот того, который был поближе, и с силой толкнул в сторону окружавших ринг оборванцев:

– Давай, иди! Тебе нечего здесь больше делать. Оставшиеся двое заколебались. Один из них глянул вниз, на лежащего без движения мальчишку и процедил сквозь зубы, обращаясь ко второму: «Ладно, пойдем. На первый раз с него достаточно.» Он ухмыльнулся, посмотрел на Кон-нора и, прихватив с собой товарища, растворился в толпе, сопровождаемый одобрительным гулом.

Плотное кольцо, окружавшее место драки, распалось на отдельные звенья. Каждый из зевак отправился по своим делам. Краем глаза Коннор заметил неподалеку мешок, превращенный в кучу лохмотьев, поднял его и принес назад, к свернувшемуся калачиком в уличной грязи избитому мальчику. Опустившись на колени, он взял паренька за руку: