До каких пор буду звать?

…Мне минуло шестнадцать, а Пьяри — тринадцать лет. Она по-прежнему проводила время среди канджаров. Я же за эти четыре года обучился всем трюкам натов: легко взбирался по шаткому бамбуковому стволу, ходил по канату, стал ловким и гибким. Слава о моих успехах долетела даже до тех домов, где жили тхакуры. Исила гордился мной. Я стал настоящим цыганом. Но моя Пьяри не стала натни. Она очень любила меня, но все дни проводила в шатрах у канджаров.

Однажды я вернулся домой поздно. С порога я услышал голоса Исилы и Сауно.

— …Ну и что же, — говорила Сауно. — В тринадцать лет и я уже не была девчонкой. Вспомни, разве в те годы я не была похожа на взрослую женщину? А Пьяри пошел уже четырнадцатый год.

— Так в чем же дело? Сукхрам тоже стал взрослым.

— Э, в нем не видно кипения молодости. И вино-то он по-настоящему не пьет, каждый раз морщится, и с девушками его ни разу не заставали. Что же это за парень? Он и ругаться-то толком не умеет. Мужчина! Воровать тоже не ворует, ни в карты, ни в кости не играет…

— А знаешь, почему? — Исила хитро прищурил глаза. — Он боится меня, боится, что я его убью.

— Убьешь?

— Ну да. Я же ему пригрозил тогда.

— Ты что, и к Пьяри запретил ему прикасаться? Э, да если он не покажет себя мужчиной, разве она ляжет с ним?

— Что ты болтаешь, Сауно!

— Ох-ох-ох, будто ты и сам не знаешь. Будто Пьяри не моя дочь! Женщина хочет жить с настоящим мужчиной. Если твой Сукхрам ничего не может, Пьяри найдет себе другого.

— Замолчи, Сауно! Стыда у тебя нет! Они еще дети!

— Много ты понимаешь, — усмехнулась Сауно. — Дети!

Послышались чьи-то осторожные шаги. Кто-то подошел ко мне. Я узнал походку Пьяри и в темноте протянул к ней руки. Пьяри обняла меня за шею и прижалась ко мне. И я вдруг почувствовал себя взрослым мужчиной, а Пьяри была моей женщиной.

— Э, да что тебе говорить, — вновь послышался голос Сауно. — Ты уже состарился.

— А ты все еще молодая?

— Говорю тебе, девчонка сбежит с кем-нибудь.

Я крепче обнял Пьяри и почувствовал, как кровь стремительно побежала по моим жилам, а сердце громко и часто забилось, его удары гулко отдавались у меня в ушах. Я еще сильнее, до боли в руках, сжал Пьяри, но она даже не поморщилась, а только теснее приникла ко мне.

Я видел, как в хижине во весь свой огромный рост поднялся Исила. Неяркий свет свечи упал на него.

— Знаешь, почему я это говорю? — прерывающимся голосом спросила Сауно.

— Нет.

— Так слушай. Моя дочь станет женой тхакура, она должна жить, как госпожа. Я не хочу, чтобы она жила, как мы.

— Яблоко от яблони недалеко падает, — рассмеялся Исила. — Кем была ты, тем станет и твоя дочь. Посмотри на Сукхрама, он вылитый отец. И такой же молчаливый. Иногда я с опаской думаю: уж не вообразит ли он себя нашим господином? Вряд ли он откажется от своего желания стать тхакуром. Вода в пруду много раз пересыхает, но каждый сезон дождей пруд вновь наполняется водой, потому что пруд — не река. Ты готова отказаться от своего племени, Сауно. Я вылечил тебя, когда ты подхватила дурную болезнь. Так почему ты избегаешь меня?

— Ты все о том же, — лицо Сауно залилось краской. — За дочерью присмотрел бы. Она путается с канджарами.

Я вздрогнул, как от удара, и посмотрел на Пьяри. Я хорошо видел в темноте ее глаза: они светились безмятежным спокойствием, а губы улыбались. На лице не было и тени смущения или страха. Пьяри прижалась губами к моему рту. К ее дыханию примешивался терпкий запах вина.

— Я заменила Сукхраму мать, чтобы он избавил мое дитя от позора нашей жизни. Ничего нет особенного в этих женщинах из высших каст, но их окружает почет и уважение. Разве моя дочь не может так жить? Я жила только этой надеждой, пока растила мою девочку.

Первые следы увядания уже коснулись лица Сауно, под глазами уже наметились тонкие морщинки, в уголках рта залегла суровая складка. Исила ничего не ответил жене. Опустив голову, он задумчиво ходил из угла в угол, а затем остановился и поднял голову.

Пьяри жадно прижалась своими губами к моим. Запах вина наполнил мои легкие, у меня закружилась голова, но я не оттолкнул Пьяри, мои объятия становились все теснее и настойчивее.

— Ты ничему не научил Сукхрама, — слышал я. — Ты превратил его в женщину. Нет, нет, даже не в женщину, потому что в женщине не меньше страсти, чем в мужчине. Ты превратил его в…

— Замолчи, Сауно! Слишком много воли взяла! — крикнул Исила.

— Как бы не так! Думаешь, я не знаю, что мать Сукхрама путалась с тобой?

В руках Исилы сверкнул нож, но Сауно не замолчала.

— Хочешь запугать меня? Ладно, я больше ничего не скажу. — Сауно с гордым видом замолчала. Ее лицо было сурово, но глаза, обращенные к мужу, смягчились. — Исила, — сказала она после долгого молчания, — ты самый близкий друг моей молодости. Я всегда любила тебя и всегда хотела только тебя одного. Подойди ко мне, я прощаю тебя.

В ее взгляде уже не было осуждения, в нем засветилась любовь. Лицо Исилы вспыхнуло, он, казалось, стыдился самого себя. Вдруг он звонко щелкнул пальцами. Пьяри испуганно обернулась на звук и пошатнулась. Я подхватил ее. Не выпуская Пьяри из своих объятий, я вместе с ней обогнул хижину и вышел на задний дворик. Конь Исилы настороженно повернул голову в нашу сторону, но, узнав нас, стал спокойно щипать траву. Незаметно, как тигр, подкралась наша собака Бхура. Распластав по земле хвост, она села возле нас, чтобы оберегать наш покой.

Пьяри безмятежно спала у меня на руках…

Неожиданно для себя я нежно погладил Пьяри по голове и вдруг заметил, что ночь уже проходит.

— …Позавчера приходил полицейский. Он видел Пьяри, — услышал я голос Сауно. — Что ты продал сегодня?

— Ты соткала хорошую пряжу. Я отдал ее, чтобы сделали покрывало.

— Мне нужна юбка.

— У Харлала буйволица опять буйволенка принесла.

Сауно рассмеялась:

— Как он ни молит бога, что коровы, что буйволы у него всегда приносят бычков. А с бычка какой прок? Хорошо, что у нас Сукхрам стал зарабатывать.

— Да, Сауно. Он оказался толковым парнем. Совсем не то, что другие. Позавчера я ходил в нагале [16], его очень хвалил Чандан.

— Какой Чандан? Тот, что катает горшки и колдует на маргхате [17]?

— Да. Он сказал, что если Сукхрам осилит науку о травах, то, наверно, сможет покупать Пьяри серебряные украшения.

— Пьяри своевольная девчонка. Я видела, как она вытащила у него из тюрбана все деньги, все, что он заработал за день.

— Куда это он запропастился?

Лицо Сауно опечалилось. Она задумалась.

— И Пьяри нет.

— Девчонка опять пропадает у канджаров.

— Как бы Сукхрам не обиделся, а?

— Все в руках всевышнего. Но, по-моему, он очень любит Пьяри.

— Еще бы, ведь это она привела его в наш дом.

— Что из того? Ты-то любил его мать, а не его.

— Ты опять за свое? — насторожился Исила.

— Теперь-то чего злиться? — рассмеялась Сауно. — Помнишь, как однажды я рассердилась на тебя и ушла к другому в соседнюю деревню, а ты решил через суд привести меня обратно?

Исила молча разжег трубку и сделал несколько затяжек:

— Как бы Сукхрам не обиделся, — повторил он.

Сауно зевнула.

— Я лягу. Спать хочется, — сказала она.

«Я кажусь им странным? Почему я не танцую, не пью? Почему до сих пор без женщин? В моих объятиях спит Пьяри. Она моя жена. Однако почему она тогда бегает к канджарам? Если эта дрянь еще раз уйдет от меня, я ее проучу! Негодная тварь!» — вспыхнул я.

Но я не умел долго сердиться, и постепенно мрачные мысли покинули меня. Неожиданно мой взгляд упал на виднеющиеся вдали стены крепости; серп луны повис над ней и осветил ее. Как зачарованный смотрел я на открывшуюся передо мной картину. Когда-нибудь я стану владельцем крепости! Когда я сделаюсь ее хозяином, то поселю в ней натов. Их женщины будут прятать лицо от посторонних мужчин, они заживут другой жизнью. Люди будут уважать натов и почтительно их приветствовать…