Азиаты

— Хай, господин губернатор! — обрадованно воскликнул Берек-хан. — К тебе я шёл!

— Какого чёрта! — взревел Волынский; — Не видишь, какой переполох на море, лезешь под руку! Однако мы тебя тут вспоминали.

— Дорогой губернатор, я брата привёз. Прошу тебя, скажи доктору, пусть его хорошо лечат.

— Лёгок ты, однако, на помин, говорю! — прокричал на ухо туркмену Волынский, поскольку порывы сильного ветра срывали с губ слова и уносили прочь. — Иди за мной!

В палатке сидели в раскладных креслах государь, Апраксин, Толстой и Матюшкин. Разговор у них был нелёгкий. Войско фактически лишилось всех запасов провианта. По расчётам, муки хватит лишь на месяц, да и та подмочена горько-солёной водой. Тридцать судов с мукой ждали из Астрахани: они должны были подойти через неделю. Но Пётр, здраво оценив сложившуюся обстановку, решил дальше, на юг, не идти, ограничиться тем, что заняли. Посему не было необходимости везти сюда основные запасы провианта. Апраксин предложил послать отряд казаков с распоряжением на Бирючью косу, чтобы застать капитана Вильбоа и не дать ему выйти с тридцатью судами в море. О том, что донесение могли бы отвезти туркмены, не было и речи. Это Волынский, увидев Берек-хана с джигитами, сразу смекнул: «Эти сорви-головы в один день управятся!» Губернатор, входя в палатку, потянул за рукав Берек-хана, обратился к царю:

— Вот, великий государь, тот человек, который отвезёт приказ вашего величества на косу капитану Вильбоа.

— Оно и верно, — согласился царь. — А то не знаю, за какое геройство землёй тебя жаловать. Дорогу на Бирючью косу хорошо знаешь?

— Ездил много раз, великий государь. По самой короткой тоже приходилось.

— Вот тебе свиток, отвезёшь капитану Вильбоа. Но надо успеть до выхода судов с хлебом в море. Скачи во весь дух…

— Великий государь, помоги моему брату — ранен он, в палатке лежит! — взмолился Берек-хан.

— А что, разве доктора его не лечат? — не понял царь.

— Слишком чувствительны к родству туркмены, потому и чушь всякую несут, — пренебрежительно выговорил Волынский.

— Ладно, Берек-хан, я не дам в обиду твоего брата, — пообещал Пётр. — Отправляйся в дорогу.

Берек-хан, выйдя из штабной палатки, кликнул джигитов.

Между тем в штаб-палатку собрался весь командный состав. Царь объявил свою волю — поход приостановить, в Дербенте оставить гарнизон под командованием полковника Юнкера, а войскам возвращаться на Терек,

Начался отход войск по нижней дороге. В горах ожил весь Кавказ, поминая недобрыми словами непрошенных гостей. Вновь пробудились джигиты Дауд-бека — поскакали гонцы к Чёрному морю, чтобы явиться во дворец к султану Турции и сообщить добрую весть. С юга наступали на пятки уходящим солдатам джигиты султана Махмуда. Казаки и калмыки с туркменами беспрестанными атаками отгоняли горцев. После нескольких ночных привалов войско Петра, наконец, пришло к Тереку и расположилось по берегам. Царь в сопровождении свиты и драгунских рот проехал по ущелью, остановился на развилке, где река Аграхань выходила из Сулака, и велел заложить здесь крепость, которая бы обозначала границу Русской империи. Будущую крепость назвал крепостью Святого Креста. Оставшийся гарнизон с помощью терских казаков и наёмных кара— ногайцев сразу же приступил к строительству. Царь возвратился в Аграханский залив и дал приказ войскам садиться на корабли.

День был погожий; шлюпки с пехотой быстро шли к кораблям и, возвращаясь, принимали новые батальоны, Берек-хан, выполнивший с честью задание царя, пробился к нему в палатку.

— Молодец, хвалю! — поздравил его царь и повелел графу Толстому: — Пётр Андреевич, а ну-ка выпиши туркменскому хану грамоту на право веяного пользования землёй в южно-русской степи. Укажи, за особые заслуги перед государством российским. Аюка-хан сказывал мне, что туркмены в Азовском штурме участвовали и в Полтавской битве вместе с калмыками.

— Да, великий государь, так всё и было. Вот, посмотри… — Берек-хан распахнул полы халата, и Пётр увидел на его груди медаль за Полтавское сражение.

— Хоть и невелик, но достойный народ вступает в русскую державу, — гордо произнёс царь. — Желаю, Берек-хан, и твоему племени верой и правдой служить Отечеству.

Толстой достал из сундука царскую грамоту, обмакнул гусиное перо в чернильницу и стал заполнять глянцевый бланк, увенчанный двуглавым российским орлом. Царь вручил грамоту Берек-хану, обнял его. Берек от счастья был на седьмом небе, выйдя из царской палатки, он сел на землю. Тотчас его обступили джигиты.

— Ах, жалко, Мурад так и не успел увидеть царскую грамоту, — улыбаясь и печалясь одновременно, сказал Берек-хан. — Госпиталь-то давно уже перевезли на корабль. С часу на час он отправится в Астрахань!

— Ай, ничего! — взбодрил Берек-хана его телохранитель Нияз-бек. — Вернётся из Астрахани Мурад — великой радостью его встретим. Сколько туркмены мечтали о своей земле, наконец-то мечта сбылась! Слава Аллаху…

К вечеру все корабли, кроме эскадры генерал-адмирала Апраксина, вышли в море. Туркменская полусотня Берек-хана села на коней и отправилась в отряд атамана Краснощёкова. Горцы приблизились к самому берегу и вели прицельный огонь по уходящим кораблям. Пришлось вновь преследовать их, чтобы оградить русские аванпосты и город Дербент от разорения. Сводный отряд разгромил утамышского султана: многих побил, до четырёхсот человек взял в плен и угнал множество скота. Казаки с калмыками и турхменами вернулись на Терек и остались там до особого распоряжения, ибо с отходом царских войск кампания не заканчивалась, а лишь начиналась.

III

Пётр не сомневался, что Россия навсегда укрепилась на каспийском перешейке. Едва прибыв в Астрахань, он отослал гонца с депешей в Санкт-Петербург: «И тако можем мы, благодаря Вышнего, сею кампаниею довольны быть: ибо мы ныне крепкое основание на Каспийском море заложили». После утомительного похода государь позволил себе расслабиться: за столом в доме Волынского запахло водкой, венгерское зашипело в бокалах и жаркое затрещало на шампурах. Пётр вспоминал о диких каспийских штормах, когда доложили о прибытии Апраксина, и что эскадра его опять подверглась разрушительному шторму. Пётр возмутился:

— Что за напасти! Или в самом деле кавказские; муллы владеют волшебными чарами?!

— Это точно, великий государь, — подтвердил Волынский. — Не хотел уведомлять, чтобы не обидеть нелепицей, но рассказывали мне наши казаки, будто перед штормом вечером дербентцы молили Аллаха наказать русских: ночью же и налетел ураган, а теперь опять.

Апраксин вошёл в гостиную губернатора с повинным видом, сказал глухо:

— Несколько галер разбито, погибли человек сто, А госпитальную плоскодонку с больными и ранеными — свыше двухсот душ — унесло в море. До сих пор о них ничего неизвестно.

Пётр грохнул о пол бокалом:

— Выходит, господин генерал-адмирал, не так уж мы и сильны, что со своим морем не можем справиться! Выходит, флот русский в Европе зазря славят! Не слишком ли щедры твои капитаны, коль вздумали кормить море шхунами да галерами! Не лучше ли им заняться навигационной наукой, да в розу ветров Каспийского моря как надобно изучить. Не ты ли мне говорил, что Каспий грозен только поздней осенью да зимой, а том ласков? Чепуху ты нёс, господин генерал-адмирал. Глаза мои не видели бы тебя, убирайся к чёртовой матери!

Никогда ещё Апраксин не испытывал не себе столе сильного царского гнева. Хотел было сыскать оправдание, но видя, как дёргается у государя щека и топорщатся усы, удалился. Пётр же, успокоившись малость, сказал Волынскому:

— Завтра же, Артемий, отвези нас с Екатериной к рыбакам на Учуги. Устал от вас — отдохнуть надо.

На следующий день царская галера, сопровождаемая четырьмя шлюпками, заполненными гвардейцами, отправилась по протокам в места заповедные, где ловилась для государева стола и отправлялась живьём в Санкт-Петербург красная рыба. В заводях, где рядком стояли рыбацкие хижины, была первозданная тишина, лишь на ивах, склонённых над прозрачной водой, посвистывали птицы, в воде лениво передвигались огромные осетры. Низкорослый, кряжистый рыбак по кличке Сом снял со стены острогу, взвесил на руке, затем кинул в воду и выволок бьющегося осетра. Жена рыбака тут же подхватила добычу и поволокла на задний двор. Пётр взял из рук рыбака острогу, прицелился в огромного осетра, однако промахнулся и метнул острогу ещё раз. Рыба серой тенью метнулась в сторону и исчезла. Сом сел на крылечко у самой заводи, сказал довольно: