Вверяю сердце бурям

— Может ли это быть? Говорили, что их больше двух тысяч, — не верил своим ушам комиссар.

Он растерянно вглядывался в туман и мглу, уже совсем затянувшие долину. И ему казалось, что вот-вот оттуда возникнут черные силуэты аскеров Селим-паши и барашковые шапки йигитов Халбуты. Возникнут, откроют бешеную пальбу по их малочисленной группе передовых разведчиков, огромной толпой полезут врукопашную. Разве можно представить, что за какие-нибудь минуты оказалась стерта с лица земли целая армия?

Вытирая носовым платком лицо, мокрое от прилипающих снежинок, комиссар Алексей-ага колебался. Он уважал Мергена — с детства тот был для него родным дядей и первым учителем, — чтобы заподозрить его в пустом бахвальстве. Дядя Мерген никогда не лгал. Но как могло уложиться в мозгу такое? Каких размеров должна была быть лавина, чтобы похоронить под снегом и камнями тысячи людей, коней, караван вьючных животных? Комиссар еще утром наблюдал за движением по склонам гор черной змеей остатков воинства Халбуты в направлении к верховьям Зарафшана на перевал, ведущий в Каратегин, и страстно жалел, что нет такой силы, нет таких могучих крыльев, которые перенесли бы его бойцов на перевал, чтобы закрыть путь отступающей банде. И он сожалел, что бек и его приближенные избежали суда и должного возмездия за все зверства, учиненные ими за эти годы в горной стране.

Сердце до боли сжалось, когда он подумал, что ведь, по всей вероятности, и Наргис может быть где-то в караване отступавшей банды. Комиссар точно не знал. Но какие-то неясные намеки на то, что ее схватили, проскальзывали в разговорах горцев. Алексей Иванович отогнал горькие мысли. Он рвался вперед, к месту катастрофы, и мысленно метался, продолжать ли рекогносцировку или ждать подхода растянувшихся по заснеженным горам эскадронов. Они —он знал—двигались медленно, задерживаясь на оврингах из-за того, что кони были не горные, а равнинные, подкованные, а подковы так опасно скользят на наледях обрывов.

Раздумья, раздумья, а надо что-то решать...

И тут из клубов ватного тумана неожиданно вынырнули черными силуэтами вооруженные люди, пешие, ведущие на поводу вьючных ослов.

«Что это?»

— Стой! Кто идет?

Еще минута — и мергеновские охотники лязгнули затворами. Но никто, к счастью, не успел выстрелить.

— Опустите винтовки! Стойте! Свои. Разрешите, товарищ комиссар, доложить: связь установлена.

— Да это Матраков! Вы что же подставляете себя под пули?.. Вас и не узнать — Дед Мороз какой-то...

И вправду... Матраков весь был покрыт белым инеем, а усы и бородка представляли собой комки снега, из середины которых вырывались струйки пара и дыма.

Выхватив изо рта окурок и бросив его, Матраков доложил:

— Так точно! Комвзвода связист Матраков. Тянем связь. На перевале установлен пост. Связь работает, — он вытащил из-за пазухи тулупчика трубку и, приложив к уху, закричал:

— Аллье! Я квадрат... я квадрат... Слышу, докладывай. Что? Что? Тихо? Метет?.. Руки зябнут?.. И у нас стынет. Ничего. Валяйте в оба. В случае чего звони, я с аппаратом... Да здесь басмачей нет. Всех придавило. Что? Лавиной придавило. Амба! Ну хватит. Клади. С тылу у тебя теперь Красная Армия... Алльё! Красная Армия со спины, а смотри в оба вперед... Бывай!

— Как вам, Матраков, удалось пройти на перевал и успешно выполнить задание?

— Да мы через гору, в обход. С вечера пошли. А на рассвете уже были там. Установили линию связи через самоё вершину. Вот они помогли, — он посмотрел на Мергена.—Остались на гребне нас поддерживать, а мы бегом — до перевала. Там заняли позицию. Только суньтесь...

— А обратно? Вы же обратно шли по тропе. А там— басмачи...

— Тропки нет. Армии злыдней нет. Сугроб в миллион пудов... Обвал свел всех в реку. Теперь все под снегом и льдом—и люди, и оружье... Сколько винтовок!

— И ничего живого не видели?

— Нет, не видно ни живых, ни мертвых. Да ежели бы сами вы, товарищ комиссар, видели... Туча черная с горы свалилась. Снегу дополна, метели до небес... А когда шум, грохот стихли — под перевалом равнина снежная... и ни души, ни стона, ни звука. Страшно, но хорошо: войне—конец. Вот и все. Разрешите курить?

Он, Матраков, был преисполнен важности. Он выполнял задания командования дотошно и исполнительно. Деловитый, смелый, осторожный, рассчитывающий каждый свой шаг, он был прекрасным связистом и мог под носом у басмачей протянуть связь, передать по проводам важные, необходимые сведения. И ни разу он не попался. Выходил сухим из воды, и, по его любимому выражению, «с цветочком в улыбающихся губах».

Вот и сейчас, измученный, с подвязанной раненой рукой, смотрел молодцом и рассказывал о своих делах.

Молчавший до сих пор Мерген заговорил:

— Молодец, Вася, хорошо по горам ходит... А я скажу, Алеша-сынок, что правильно все говорит. Врага было как саранчи... Тучу саранчи туча снега задавила.

— Ужасно, — думал вслух комиссар, — столько народу погибло! Пойдем посмотрим: может, кто жив.

— Никого там не осталось. Над ними снег сто сажень толщиной, камни, лед.

— Мы уже поверху тропку протоптали, — проговорил тихо Матраков. — Снег утоптали.

— Никто не кричал, не звал на помощь?

— Нет, ни звука.

— Горы не выпускают из своих объятий... Бек оскорбил горы злодейством — и горы не простили. Нет бека, нет Халбуты, нет кровососов-басмачей... Вот что сделали эти руки... наши руки — руки судьбы.

Собственно говоря, из рассказов связиста Матракова и Мергена удалось восстановить картину происшедшего.

Гей, деспот,

ты суетишься, напрягаешься,

строишь дворец власти,

А мир — текучая вода.

К моменту, когда передовые части пехоты в лаптях спускались неудержимым потоком к Обурдону, что стоит в глубокой долине Зарафшана, ненависть матчинцев к захватчикам-басмачам перехлестывала через край. Все горцы поднялись как один: и батраки, и охотники на кииков, и безусые юноши, и старухи, и молодые горянки, возненавидевшие навязанный завоевателями чачван и гаремные порядки. Все схватились за ножи и дреколье. Бек матчинский, «фазаний петух», вообразивший себя соколом, и его надменные присные немедленно взобрались на лошадей и погнали вовсю, насколько позволяли лед и снег на тропах и оврингах. За ними устремилась вся разнородная рать, вся «армия ислама» в верховья Зарафшана к спасительным перевалам.

Все медленнее двигалась вереница басмачей, все гуще становились тучи, ползшие над тропой.

Казалось бы, бойцы Красной Армии были не в лучшем положении. И туман, и бездорожье, и лед, и шаткие овринги — все было у них такое же, как и у преследуемых.

Но у бойцов была высокая цель. На «чертовом мосту», разрушенном, разломанном — к счастью, не до конца — бежавшим арьергардом басмачей, ворочал огромными заледеневшими слягами богатырски сложенный комвзвода Матраков.

— А ну, навались, держись друг за друга! Шагай. Не свалишься... Не барышня. Ах-ох!

Под ногами, в бездне, ревел Зарафшан, а над ним по жердочкам перебирались бойцы да еще умудрялись переводить под уздцы коней, храпящих, содрогающихся от страха.

Ночью, не отдохнув, Матраков со своими связистами по указанию Мергена отправился через утесы, скалы, горы наперерез «армии ислама», ползшей к перевалам.

И вот теперь он рассказывал о том, что произошло с армией матчинского бека.

— Этот матчинский царек вздумал воевать. Окопался тут, устроив кровавый балаган. И чуть не ушел через горы безнаказанным. Но не на таких напал! Вот они, — он показал на Мергена и его товарищей, — подали здравую мысль и помогли — без них ничего не вышло бы —.свалить гору на басмачей!

Они сделали — пусть и расскажут.

Конечно, как вожак, рассказывал Мерген. Но он был немногословен, часто делая паузы и впадая в раздумье.

В то время, как матчинский ишан бек Саид Ахмад со своей армией медленно двигался по высокогорной долине Зарафшана на восток, проводник Красной Армии Мерген с шестью охотниками-матчинцами пошли тайными тропами в обход главного хребта. К ним присоединился Матраков со своими связистами. Вся группа смельчаков прошла за ночь около пятидесяти верст. Впрочем, для горцев-—они ходоки необыкновенные — это неудивительно. Но эти версты одолели также Матраков и его парни-связисты, никогда до того не ходившие в горах. Они ушли даже дальше, как мы знаем, к перевалам, а Мерген и местные охотники перебрались через гребень хребта и оказались над самой головой колонны матчинского бека...