Князь Олег

Олег задумался. Экийя родила ему к этому времени дочь, а он не желал видеть красивую черноглазую девочку, лишенную каких бы то ни было надежд на правление в руських землях! «А что это ты, князь, так печешься о своих детках? Ведь есть кому принять у тебя власть по нашему древнему закону! Ингварь, сын Рюрика, живет в одном доме с твоей первой женой, со своей родной сестрой, да еще и помогает нянчить твою старшую дочь! А ты голову ломаешь, как их наследством одарить, да чтобы никто в обиде не остался!.. Подумай лучше о дружине, князь Олег! Не то срама на свою головушку наживешь и света белого невзвидишь! Да-да! Пореже слушай византийцев-то, иначе совсем разум потеряешь! Их заботы не взваливай себе на плечи! А то сами на дно идут и тебя туда же увлекают! Посмотри вокруг, все ли добром и ладом идет?..»

Князь Олег усмехнулся своим невеселым думам и направился к Бастарну.

Верховный жрец Киева давно мучился сомнениями, видя, как прочно и по-хозяйски обосновались византийцы в бывшем Аскольдовом доме и, судя по всему, совсем не собираются восвояси. Неужели им мало того. что сделал для них Олег? И ратников отправил, и стратиотов подкрепил, одних ладей сколько лишних пришлось стругать, целое лето русичи вместе с плесковскими кривичами гнули на жаре спины для этих винолюбивых греков! И им все мало! Чего им еще надо от князя?

Жилище верховного жреца Киева напоминало скорее пещеру первых христиан, нежели какое-либо строение. Большие каменные глыбы смыкались вершинами, а наверху, в центре, было ровное круглое отверстие, которое служило источником света и средством общения с небом. На вопрос князя, почему верховный жрец упорно не желает иметь деревянное жилье, Бастарн неизменно отвечал: «В деревянном жилье хорошо дышится, но плохо думается! Здесь питаюсь я силами неба и благодатной земли, — терпеливо разъяснял жрец, чуя, что князь сомневается в истинности его ответа. — Ежели хочешь испытать все это на себе, то, когда иссякнет твоя мощь и ты почувствуешь недомогание, приди ко мне на день-два, и ты восстановишь свои силы».

Олег промолчал тогда.

Когда же настало время навестить Бастарна, то, подойдя к его жилищу, князь увидел, что верховный жрец что-то делает возле огромных каменных глыб, стоящих в три круга на большой поляне перед его жильем.

— Бастарн, это что, твое прорекалище [35]?! — удивленно окликнул его князь и внимательно оглядел ритуальную одежду верховного жреца с изображением огромного солнца.

— Это три круга небесного бытия, князь Олег. И хочу тебе сказать, что ты, видно, не потерял чутье на мой зов, князь! — проговорил Бастарн и, впустив Олега в свое каменное жилище, проводил его к широкой скамье, покрытой шерстяным ковром, изготовленным волохами, среди которых жрец так долго жил когда-то.

— А здесь и впрямь голова светлеет, но душа у меня болит, Бастарн, — откровенно признался Олег и виновато посмотрел в глаза верховному жрецу.

Бастарн понимающе кивнул.

— Должен подсобить тебе, князь, чую, только вот не ведаю, возьмешь ли в душу мой совет, — раздумчиво проговорил он. — Раскрою все свои скрыни [36] и сокристии [37], ибо вижу, что две главные заботушки остались у наших гостей: заставить и тебя, как Аскольда, принять христианство и изменить облик правления словенскими и русичскими подданными твоими.

— Вот сижу на твоем коннике [38] как на углях и думаю, как быть — выгнать византийцев вон и сказать им: «Хватит учить меня уму-разуму, коим сами не дюже богаты» — или все-таки кое-что перенять у них, ведь их законы идут не только от Рима, Афин, святого Иерусалима с Вавилоном, — горько проговорил Олег.

— А вспомни, как раньше жили русичи, — спокойно сказал Бастарн.

— Сколько себя помню, мы всегда жили общинами, родовыми да соседскими, а крепили войско и растили охотников, скотоводов, рыболовов, земледельцев. Признаюсь, до сих пор со слезами на глазах вспоминаю наши рарожские праздники урожая, когда выпекали пирог размерами с нашего верховного жреца, общую печь, вокруг которой колдовали женщины целыми днями, чтоб накормить нас на вечерних пиршествах… А Какие медовухи творили наши жрецы!..

— Остановись, князь! Все это надо творить и здесь! И не ломать дух общин ни при каких обстоятельствах! Людская община живет в соседстве с лесом и реками, рыбой и живностью, небом и солнцем — всем, что соприкасается с ней. Даже земля под ногами не охает, если по ней шагают дружные ноги общинников, — горячо проговорил Бастарн и убежденно посоветовал: — Ты византийцев слушай, но спроси их, почему их армия-то ослабла? Да потому, что разрушили общие корни! В одиночку каменистые земли не обработать! И никакие хитрые законы в вице их знаменитой эпиболы [39] не спасли государственную казну, а только еще больше разорили; тех крестьян, чьи земли оказались по соседству с брошенными угодьями. Кнут — он и есть кнут! И чем он длиннее, тем слабее государство и тем беднее в нем люди. Ежели ты пойдешь византийским путем, то прежде всего должен будешь иметь хотя бы те же торговые центры и дороги, за счет которых Византия богатела около пятисот лет. А их нет ни у тебя, ни у Византии. Огромные плодородные земли и труд общинников сейчас кормят тебя и всю твою многочисленную рать. И ты об этом не должен забывать ни на минуту! И все твои городища, острожки, крепостные поселения тоже сохраняют общинный уклад, иначе их давно бы пожгли! Не считаться с этим великий грех. Помни, князь Олег, община — это завет неба для всех правителей! А за нее в ответе перед богами вы, правители народов! — назидательно добавил Бастарн и глубоко вздохнул.

— Я все понял, Бастарн, и глубокий тебе поклон за нравоучение, — как можно мягче проговорил Олег и с тяжестью в душе добавил: — Но какие законы нужны, чтобы улучшить жизнь всех и каждого, чтобы счастливы были все?

— Во-первых, установи для всех племен бремя посильных налогов; дань бери только для покупки оружия; все остальное тебе и твоему войску даст здесь природа.

— Я так и делаю! Больше одного шляга с рала нигде не беру! Знали бы об этом правители других народов, умерли бы со смеху! — сердито ответил Олег.

— Именно поэтому боги тебя и хранят, прекрасный Олег! А других правителей повергают в большие войны за корыстолюбие! А кроме того, искреннее, доброе слово услышат все, и боги пошлют тебе благодать! Способствуй усилению состязательного духа среди людей, но не ради корысти, а ради веселья и здорового быта!

Олег грустно посмотрел на жреца и разочарованно спросил:

— И это все?

— Любовь к своей земле удержит детей наших, как и их дедов. Не повторяй ошибок других народов! Крепи общину! А завистников-византийцев гони прочь!

— Тяжелый совет! — грустно заметил Олег.

— Тяжелый для нерешительных людей…

— Но теперь в Византии много наших воев!

— Рано об этом думать! — резко прервал князя верховный жрец.

— Всякое может случиться! — возразил Олег.

— Будешь решать, когда придет тому пора, ума тебе не занимать, — жестко проговорил Бастарн, зная, что суровый тон быстрее, нежели ласковый, заставляет работать ум.

— А скажи, Бастарн, на нас уже печать Аскольдом поставлена и мы навеки являемся Шестидесятым архиепископством в списке византийских епархий? — нерешительно проговорил Олег.

Бастарн пытливо посмотрел на него.

— Ты думаешь, я забыл Рюрика и его смятение души?! Я не буду силой заставлять людей изменять своим богам и ломать их веру. Но и расширять Шестидесятое византийское архиепископство за счет своих единоверцев тоже не собираюсь! — горячо заверил он верховного жреца. И тот поверил в его правдивость.

— Что же делать с христианскими проповедниками, мой мудрый верховный жрец? — спросил Олег, зная, что решить этот вопрос мирно невозможно.