Путь Абая. Том 1

К ней подвели двух траурных коней Божея. Они разжирели и успели одичать. Со слезами на глазах родичи свалили коней, и Байдалы собственноручно зарезал их.

Все трое — и Байсал, повергший на землю траурный стяг, и Суюндик, разобравший траурную юрту, и Байдалы, зарезавший коней, — были самыми старшими и близкими друзьями Божея, поэтому право на совершение последних обрядов аса, по обычаю, принадлежало им.

Уехать, не прикоснувшись к поминальному угощению — мясу зарезанных коней, было нельзя. Абай с трудом дождался этой минуты.

Вечером после угощения в траурной юрте Абай простился со старшими и собрался в обратный путь. Байсал подозвал его, на мгновение приник лицом к его лбу и сказал:

— Сын мой, до сих пор мне приходилось разговаривать с тобою и высказывать тебе мои чувства. Но я храню в памяти все, что видел и пережил. Когда-то в Каркаралы Божекен был тронут твоим поступком и дал тебе благословение, — ты помнишь его слова? Он ожидал от тебя многого и потому благословил тебя. Тогда я отнесся к тебе холодно. Но с тех пор я не раз слышал, как ты говорил о справедливости. А в эти дни ты показал себя истинным братом Божекена. Старайся оправдать лучшие надежды твоих старших родичей! Я уверен, что ты сумеешь оправдать их, свет мой! Только бы проклятая жизнь не заставила тебя оступиться… Твое будущее перед тобою. Ты держишься правильного пути. Дай бог тебе на нем успеха! — И Байсал благословил Абая.

Байдалы, Суюндик и Кулиншак сердечно поддержали Байсала и присоединились к его благословению. Абай благодарил аксакалов за добрые пожелания.

Он простился со всеми и тронулся в путь вместе с Ерболом. Улжан уже успела уехать на своей повозке. Едва держась на конях от усталости, Абай и Ербол то шагом, то рысью добрались до Ботакана. Улжан приехала раньше их, велела прибрать Гостиную юрту и приготовить им постель.

Вернувшись в аул, Абай вошел в Большую юрту, поздоровался с бабушкой и тут же повернулся к Улжан. — Спать, спать!.. Апа, мне только спать! — воскликнул он.

Улжан подала обоим друзьям по чашке кумысу, отвела их в Гостиную юрту, уложила и заботливо укрыла.

Они захрапели, едва коснувшись головой подушки, и проснулись только к обеду следующего дня. Попив кумысу, они опять легли и проспали до самого вечера. В сумерках друзья проснулась, немного посидели полусонные и свалились опять. Они встряхнулась к пришли в себя только ив третий день к обеду.

Абой не подозревал, что за это время многоустая молва принесла ему славу известного, уважаемого всеми жигита.

Все жайляу жило впечатлениями от аса Божея. Его устроители, участники и даже те, кто просидел дома и знал все лишь с чужих слов, — все только о нем и говорили. Молва обежала не одни аулы Тобыкты, но и аулы дальних родичей и чужие отдаленные племена. Абай, без сна и отдыха самоотверженно хлопотавший вокруг гостей, и представить себе не мог всей грандиозности и пышности минувшего торжества.

Действительно, поминки Божея получили заслуженную славу небывалого аса не только в Тобыкты, но и во всем крае. Щедрость, радушие — все могло служить примером для многих поколений.

Словоохотливые старики, общительная молодежь, женщины и дети не переставали обсуждать событие. О нем будут рассказывать были и небылицы не только все лето, но и осень и зиму. И как всегда, в памяти у всех останутся и имена борцов-победителей, и клички коней, выигравших байгу, и меткие шутки, и люди, отличившиеся красноречием и находчивостью во время торжества.

Имя Божея станет излюбленным в Тобыкты при наречении новорожденных. Ас приобретает такую славу, что по нему будут определять возраст детей — и притом не только тех, которые родились в год поминок, — будут говорить: «Он родился за пять лет до аса Божея» или «через два года после аса». Помолвки, торжественные поездки женихов, свадьбы, совершенные в это время, обрезании, смерти — все станут исчислять от аса. Даже о выдающихся скакунах, выигравших впоследствии байгу, скажут, что в год аса он был стригуном, или родился в том же году, или был тогда четырехлеткой. Знаменитые асы всегда становились памятной датой и даже вехой счета лет: они жили в воспоминаниях многих поколений. Асы Аблая и Бопы, состоявшиеся бог весть когда, не забыты до сих пор.

Общая молва и восторженные рассказы эхом пронеслись по всему Чингизу, по просторным жайляу, по ущельям, оврагам и долинам. Имена людей, отличившихся на асе своей щедростью, гостеприимством, богатством угощений и заботливостью о гостях, попали в общий поток восхищения и приобрели громкую славу.

Имена устроителей аса — Байдалы, Байсала и Суюндика — стояли особо, но имя юного Абая своей славой превзошло даже их. Рассказы о нем передавались повсюду.

Рассказчики начинали со спора Абая с Кунанбаем. Они с восхищением говорили о смелом упреке, брошенном юношей суровому отцу, у которого, казалось, никогда не оттаивало заледеневшее сердце. Радушная, гостеприимная встреча, предупредительное обращение с гостями и уход за ними в юртах Абая выделялись на всем многотысячном сборище и смело могли служить примером для всех остальных. Абай сумел угодить всем своим гостям, расположил их к себе и получил их благословение. Это прекрасный юноша, он желает блага народу и болеет за него душой.

Многие старики толковали о заслугах Зере и Улжан: «Старая Зере — мудрая мать. Она отдает народу свои последние годы: всем желает добра, мира, спокойствия. Она сама воспитала своего внука, с надеждой взлелеяла его на груди — и ее ожидания оправдались!..»— с гордостью говорили о ней. Не скупились и на похвалу Улжан, которая сама поехала на ас, чтобы помогать сыну.

Пока Абай отсыпался, эта волна восхищения и благодарности уже успела проникнуть в Большой аул. Даже люди из чужих племен, побывавших в аулах жигитеков, котибаков и бокенши, приносили с собой эти вести. Каратай вернулся, объездив род Кокше вдоль течения Баканаса; молва дошла и туда, говорил, он. То же твердили и в племени Керей, кочевавшем по низовьям Баканаса и Байкошкара в пределах совсем другого округа.

На третий день после возвращения Абай и Ербол наконец, поднялись с постели, пошли на реку, выкупались и, освеженные, вернулись к чаю.

Зере подозвала внука, усадила возле себя и сама подала ему чай.

— Дорогой ты мой, ягненочек мой черный! — сказала она и погладила внука по спине.

Улжан поднесла Абаю на большом блюде баранью голову и бок. [104]

— Твои матери закололи барана в честь того, что ты вырос и возмужал, — сказала она.

Абай удивился.

— Апа, за что это?

— Вы оба проспали и ничего не знаете! Люди хвалят, говорят, что ты стал человеком, — вот за что! Все родичи довольны твоими трудами! — объяснила Улжан.

— Боже мой, вот так труд! Подумаешь— гору своротили!.. Скажите лучше, что просто нужен был повод, чтобы заколоть бедного ягненка!.. Ну что же, поедим, Ербол! — И Абай, смеясь, принялся делить голову.

Прошло дней пять. Ербол уехал к себе, но неожиданно вернулся обратно на взмыленном коне и на всем скаку подлетел к Абаю, бродившему возле аула. Сердце Абая забилось надеждой. Ерболу уже давно не удавалось ничего сообщить ему о Тогжан. Теперь он быстро сорвал шапку с головы Абая.

— Суюнши! — закричал он.

Они без слов поняли друг друга и рассмеялись.

— Все удалось как нельзя лучше! — сказал Ербол, улыбаясь. — Младший сын Суюндика, Адильбек, только что отправился в поездку к невесте. С ним уехали все мужчины. Я все не мог повидать не только Тогжан, но и Карашаш: Адильбек начал что-то на меня коситься. А сегодня я обо всем переговорил с женге. Тогжан скучает по тебе, Карашаш говорит, что она часто тебя вспоминает. После аса люди хвалят тебя, разговоры о тебе идут повсюду. И женге и Тогжан так и говорят, что во всем крае нет жигита, который мог бы сравниться с Абаем… Теперь решайся: хоть раз покажись им! Я с этим и приехал. Подробно обо всем поговорим дорогой, вели скорей седлать коня, поедем вместе!