Андрей Ярославич

Все-все Андрей понимал… Но если попытаться поговорить откровенно, избежать вражды… Но Александр был резко отчужден. На все попытки Андрея объясниться отвечал молчаливым презрительным отвержением и странным наигранным равнодушием… Андрей пытался завязать разговор. Ему было дано с собой кое-что для облегчения пути. Он, конечно, сразу хотел поделиться с братом; подумал, что вот такой разговор о простых предметах сблизит их сейчас. Предложил брату миндальные орехи, сказал, что насыщают они не хуже мяса, а вот отяжелевшим не чувствуешь себя, легко продолжить путь. Александр отвечал односложно — нет, ему орехов не хочется, не надобно, он предпочитает баранину и конину…

Ветра холодные задули. Ехали по открытому. Стали коченеть руки и ноги. Сидели у костра. Притирания разогрели — надо было натереть конечности, чтобы не застыли вовсе. Андрей предложил брату оливковое масло с перцем и бобровой струей, но Александр снова отказался — нет, без этого обойдется. И, не скрываясь от Андрея, взял притирание у проводника, которого ханша с ними отправила…

Андрей понял, что действовал неверно. Зачем было предлагать Александру то, что дано было для пути одному лишь Андрею… Александру не дали — Андрей свое дает ему — ведь это оскорбительно для Александра…

И снова Андрей напряженно размышлял…

Да, решение Огул-Гаймиш он воспринимает как справедливое и никак не ущемляющее права Александровы. Но отчего он так воспринимает это решение? Андрей почувствовал, что видит себя словно бы со стороны и с насмешкой… О, конечно же оттого, что это решение, — в его, Андрееву, пользу!.. А не обманывает ли он себя?.. Он не просил ярлыка на великое княжение, не домогался, не добивался, козней не строил… Власть сама к нему пришла… А если это и есть рука судьбы? Ведь он предназначен именно к этому… Что он должен был сделать? Что он должен сделать сейчас? Отдать, уступить великое княжение Александру? Справедливость? Это? Почему? И не довольно ли ему тревожиться об Александре? Это уж на заискивание походит… Нет, верно будет лишь одно — попытаться действовать, воспользоваться сложившимися обстоятельствами…

А дорога между тем все шла вперед. И на этот раз им уже не пришлось переправляться в горах по веревкам. Проводники из Каракорума указывали им проходы и тропы. Добрались наконец и до того яма, где оставлены были кони с дружинниками и Андреев дареный сокол. И снова Андрей позабыл обо всем неприятном, обнимал за шею коня своего, любимого Злата, радостно видел его здоровым и бодрым. Вскочил в седло и — то шагом, то рысью. Все, чему когда-то от Льва, пестуна, выучился, захотелось опробовать. Поворачивался на скаку всем телом, наклонялся кругообразно, руки раскидывал. Рысью пустил коня, соскочил, бегом кинулся с левого бока, голову вскинул, плечи развернул, на прямых руках вытянулся — и вот в седле снова…

Ямские служители поглядывали одобрительно, пощелкивали языками. Александр досадовал молча. О!

Теперь он хорошо увидел Андрея. Все увидел, о чем предупреждал Рашид ад-Дин, ханский летописец. Эта ребяческая удаль, эти красивые глаза — нет, не след этим пренебрегать! Это ведь не простое теперь — об этом говорить будут… Великий князь Владимирский — красивый, юный совсем, благородный, смелый… Это будет привлекать сердца… Но покамест ничего нельзя было поделать. Уже ясно было: надо будет снова ехать в Орду, в Сарай, к Сартаку… Но не сейчас… Александр знал: не сейчас… Пождать…

На этой новой дороге, указываемой им, стали попадаться селения. Бедные совсем, в таком жалком состоянии. Жители разбегались, едва завидев всадников. Проводники из Каракорума хватали кого-нибудь с криком:

— Раис! Раис!..

Это означало — «старший». Требовали старейшин селения. Забирали корм для лошадей и припасы для людей. Никто в этих селениях не смел противиться…

И внезапно встретился им настоящий караван, такой, о каком говорил их первый проводник. Много мулов и верблюдов. Охранные воины на конях. Караван шел в Сарай. Здесь проводники распростились с братьями и повернули назад. Братья и их спутники примкнули к этому каравану, предстояло вместе проехать немалый отрезок дальнего пути. Андрей разглядывал высоких верблюдов. Горбы их были обернуты плотными покрывалами, сверху накреплены особые деревянные палки, и огромные вьюки — прежде Андрей таких не видывал — крепко привязаны были к седлам длинными веревками.

Погонщики были совершенно отчаянные, буйные парни. Но Андрей им глянулся. Они его увидели открытым и добрым, и на коне лихо скакал. Александр для себя заметил, что исчезла в его Андрее детская робость, будто совсем открылся Андрей, обрел эту внутреннюю, еще не осознанную, должно быть, уверенность в своем обаянии… Но Александру уже было все ясно, и потому душа была спокойна…

Так ехали… Александр держался рядом с предводителем каравана. Андрея окружали погонщики, он им показывал разные приемы скачки, те, что от пестуна своего перенял… Дружинники Андрея и Александра тоже свое поняли и теперь держались не вместе, поодаль одна малая дружина от другой…

Внезапно великий крик разнесся. Топот разгласился. Погонщики плотнее окружили Андрея. С криком великим проскакали мимо каравана всадники, они были на кобылицах. Андрей едва удерживал Злата. Нескольких хороших коней так отогнали от каравана и увели. Андрей полюбопытствовал, кто эти ловкие разбойники. Ему отвечали, что эти похитители коней зовутся «казак-алаар» — «белые гуси», у них свои разбойничьи становища; а мирные кочевые поселения зовутся «караказ-алаар» — «черные гуси»…

Это происшествие не прервало пути, но зато следующее — едва не оказалось последним в жизни Андрея приключением. Сначала он вдруг увидел, как Александр надевает стеганую длиннополую одежду, взятую у предводителя каравана, а на голову — шапку белую войлочную. Впрочем, Александр не таился от Андрея. Однако и объяснять ничего не намеревался. Дружинникам Александра тоже стали давать одежду, и они надевали ее на себя, не слезая с лошадей. Один из погонщиков обратился к Андрею и сказал, что надо переодеться. Андрей подчинился и велел, чтобы дали одежду и его воинам.

— А зачем это? — спросил погонщика.

Тот сказал, что только сейчас прискакал к предводителю каравана один из охранного отряда, едущего впереди. Какие-то люди оружные ищут кого-то… Но в отряде сказали им, что в караване одни лишь торговцы… Предводитель не хочет противиться этим людям, но пусть Андрей не тревожится, погонщики не дадут его в обиду, даже если для этого им и придется ослушаться предводителя…

Вскоре подъехал большой отряд вооруженных всадников. По одежде нельзя было определить, откуда они. Могли быть из Сарая, а может, из Каракорума или местные какие… Тот из них, что распоряжался остальными, приблизился к предводителю каравана. Один из погонщиков подъехал к Андрею и тихо сказал, что ведь это Андрея ищут…

Андрей понял, что зависит сейчас от Александра. Хватит ли у того благородства и доброты? Конечно, и в схватку можно вступить, и дружинники Андреевы наверняка его не бросят. Но их мало. И не все погонщики рискнут поддержать его. Но пусть Андрея убьют, он живым не дастся. Пусть убьют, если брат выдаст его…

Но Александр не выдал. И Андрей почувствовал благодарность. Он понял, что в нем самом начало проявляться ясно нечто, являющееся его сутью, и потому его любят, готовы защищать, готовы жизнь отдать за него… Это ощущение приподнимало и словно бы разнеживало… Неведомые всадники объезжали караван, вглядывались в лица. Рядом с одним из них медленно ехал Александр и тоже будто вглядывался и неспешно покачивал головой — нет, нет… Посмотрел и на Андрея, и будто не видел Андрея, смотрел — сквозь… Андрей не почувствовал страха, опустил руку — ладонь — на меч у пояса. Его Полкан при нем, и живым не возьмут Андрея на посрамление и унижение. И люди пойдут за Андрея, встанут за него…

Но Александр не выдал. И неведомые оружные всадники ускакали быстро — в степь, неведомо по какому пути…

Андрей не понял Александра и не догадался, кто были эти люди. Ему пришло в голову самое простое: это всего лишь разбойники были, ведь это не тайна была, что ему даны подарки дорогие. Ему, а не Александру. Оттого все…