Гибель Византии (СИ)

— Да, сын мой, ты прав! — Феофан скрестил руки на животе. — Мехмед уже пытался вынудить нас к сдаче, отравив нечистотами воду в реке Ликос. Он не знал, что в городе созданы значительные запасы воды в хранилищах.

— В ответ на это нами были отравлены все колодцы внутри и вокруг лагеря, — ответил Алексий. — Два дня подряд турецкие войска усиленно выкапывали новые.

— Теперь же султан вознамерился с помощью трупного яда устроить мор среди горожан! — брови старика гневно двинулись к переносице.

Некоторое время он молчал, как бы не в силах принять нелегкое решение. Затем заговорил вновь.

— Сын мой, подойди к книжному шкафу.

Алексий повиновался.

— Нажми на тайную пружину, сдвинь его в сторону и извлеки из углубления ключи.

Массивный шкаф, полки которого до потолка были уставлены рукописными фолиантами, повернулся вдоль боковой оси плавно, без единого скрипа шарниров.

— Выбери из связки тот, к которому прикреплена бирка VI.

— Этот, мастер?

— Да. Слушай внимательно. Возьмёшь с собой двух слуг, спустишься в подвал и отомкнешь ключом дверь под тем же номером. В том маленьком помещении хранятся два обшитых свинцовым листом ящика. Они не тяжелы. Эти короба должны быть погружены на вёсельную лодку и тайно вывезены за пределы Константинополя.

— В какую сторону, мастер?

— Их необходимо выгрузить в двух милях от правого фланга османского лагеря. Доверенный человек, сопровождающий ящики, должен на выделенные ему деньги купить подводу с лошадью. Затем, с помощью зубила и молотка, он вскроет короба. Но перед тем он обязан плотно обвязать нижнюю часть лица двумя полосками материи, смоченной уксусом.

— Я перестаю понимать, мастер.

— Вскоре поймешь. Но пока что слушай и запоминай. Вскрыв эти ящики, он обнаружит в них аккуратно сложенные отрезы тканей, покрывала, богатые одеяния, обувь, керамические чаши и кувшины. Не прикасаясь к ним иначе как железными щипцами или кожаными рукавицами, он погрузит эти вещи на повозку и под видом бродячего торговца направится в турецкий лагерь. Там он постарается тем или иным способом сбыть товар османским воинам.

— Эти вещи отравлены? — высказал догадку Алексий.

— И да, и нет. Специально их никто не отравлял. Они были взяты в домах, где доживали свои последние дни больные моровой язвой, чумой, посетившей Константинополь три с лишним десятилетия назад.

Старик взглянул на своего приближенного.

— В то страшное время смерть тысячами косила ни в чём не повинных людей. Меня она обошла стороной и по какому-то наитию свыше я решил подчинить ее себе, запрятать в обшитые металлом короба, чтобы бубонная погибель не вырвалась случайно наружу. Но, похоже, настал срок, когда необходимо вызволить дракона из его темницы, чтобы не дать свершиться злодеяниям похуже этого.

— Да поможет нам в этом Бог! — твердо произнёс Алексий.

— Поначалу ящиков было три, — не слыша его, продолжал Феофан, — Но вскоре их число уменьшилось. Ровно тридцать один год назад армия Мурада II, отца нынешнего султана, осадила нашу столицу. Осада эта не была продолжительной. Помимо нехватки у мусульман приспособлений для штурма, над войсками внезапно пронеслось поветрие чумы. В ужасе от расползающейся заразы, султан приказал спешно снять лагерь и переправить армию за Босфор.

— Надеюсь, сын не окажется глупее отца.

— Я тоже надеюсь на это. Ступай, Алексий!

Оставшись один, старик повернулся в кресле и еще долго смотрел на подрагивающие огоньки свечей. Нет, он не испытывал угрызений совести. В схватке со смертельным врагом хороши все средства, способные хоть немного поколебать мощь противника. И молодой султан уже понял это. Но ему не хватило выдержки и жизненного опыта действовать исподволь, чтобы не вызывать людского гнева и осуждения. Ведь стоило только ему объявить трупы расчленённых — телами христиан и тогда вместо бунта он получил бы полное одобрение от своего окружения.

Феофан шевельнулся в кресле.

Даже если признаки начинающегося мора будут выявлены достаточно быстро, у османских воевод не окажется иного выбора, как снять с позиций охваченные недугом полки и под тем или иным предлогом убрать их прочь от основного лагеря. Это частично ослабит вражескую армию, а неизбежные слухи и пересуды посеют страх и смятение среди оставшихся.

— Мудрейший! — управитель склонился в глубоком поклоне. — Восточный бейлер-бей Исхак-паша просит твоего позволения принять его немедленно.

Визирь отложил в сторону увесистую книгу и недовольно нахмурился.

— Нехорошо, Селим, заставлять таких гостей ждать у порога. Проси его ко мне.

— Слушаюсь, мудрейший.

Селим исчез за полотняной дверью. Через мгновение в шатёр быстрым шагом вошел Исхак-паша.

— Прости за беспокойство, мудрейший…., - начал он, убедившись, что кроме них в помещении нет никого.

— Мне странно слышать такие слова, — возразил визирь, поднимаясь навстречу бейлер-бею. — Твой приход всегда в радость для меня. Садись, паша. Не желаешь ли освежиться с дороги?

— Нет, благодарю, мудрейший. Дело, приведшее меня к тебе, не терпит отлагательств.

— Я слушаю тебя.

— Это нужно видеть, а не слышать. Не откажи в милости сесть на коня и последовать за мной.

Халиль-паша удивленно поднял брови. Но повнимательней взглянув в глаза бейлер-бею, понял, что произошло нечто серьёзное и без лишних слов вышел из шатра.

— Не плохо бы прихватить с собой твоего личного лекаря, — шепнул Исхак-паша на ухо визирю, пока слуги подводили к ним лошадей. — Его присутствие может оказаться нелишним.

Визирь вновь удивился, но возражать не стал. Спустя некоторое время немногочисленная кавалькада прибыла в ставку Исхак-паши.

— Тысяцкий! — распорядился бейлер-бей. — Приведи сюда одного из тех, кто был сегодня утром заключен под стражу.

— Чауши паши выявили измену среди его солдат? — высказал предположение визирь.

— Хуже, мудрейший, гораздо хуже, — мрачно отвечал тот.

— Хуже измены? — визирь недоумевающе покрутил головой.

Невдалеке показалась группа вооруженных людей. Визирь чуть сощурил глаза: между стражами, спотыкаясь на каждом шаге, понуро брёл человек в одеждах пехотинца — яя. Когда они приблизились, Исхак-паша приказал конвою расступиться и отойти на двадцать шагов. После чего вопросительно взглянул на визиря. Тот всё еще терялся в догадках.

— Его лицо, мудрейший. Присмотрись внимательнее.

— Как видно, этот воин слаб и истощён, — задумчиво произнёс Халиль-паша. — И язвы на его лице — следствие плохой пищи.

Он повернулся к своему лекарю.

— Что скажешь ты, аль-Асир?

— Мне кажется, у него горячка, — араб в сомнении качал головой. — Дозволит ли мудрейший более тщательно осмотреть этого человека?

— Я думаю, бейлер-бей именно поэтому и настоял на твоем присутствии, — усмехнулся Халиль-паша.

Лекарь спешился, приблизился к больному, пощупал пульс, разорвал на нем рубаху, заставил поднять руки, всмотрелся в струпья на коже. После чего поспешно отступил назад.

— Ты уже закончил осмотр? — осведомился визирь.

— Да, господин, — лекарь извлёк муслиновый платок и промокнул блестящий от проступившего пота лоб.

Затем, откупорив маленькую флягу на поясе, он обильно смочил руки едко пахнущей жидкостью и принялся тщательно обтирать их.

— Я покорнейше прошу обоих пашей не приближаться к этому человеку. Даже дышать с ним одним воздухом очень опасно.

— Договаривай до конца, аль-Асир.

— Этот воин смертельно болен, — араб подошел к Халиль-паша вплотную и тихо, так, что даже бейлер-бею пришлось напрягать слух, произнёс несколько слов.

— Бубонная чума? — визирь резко выпрямился в седле. — Черная погибель?

Лицо верховного советника сильно побледнело.

— Ты не ошибся?

— Господин, я головой ручаюсь за свои слова. К вечеру следующего дня этот человек умрет.

— Он прав, — мрачно подтвердил бейлер-бей. — Мой личный лекарь утверждает то же самое.

Некоторое время Халиль-паша молчал.