Ревизия командора Беринга

Бетге потрогал языком шатающиеся в дёснах зубы, потом сплюнул на ладонь. Посмотрел на сгусток крови. Похоже было, что он тоже начинает болеть... Десны кровоточили.

С трудом переставляя ноги, Бетге побрёл к матросам, копошившимся возле сгруженного с корабля снаряжения. Но, не доходя до них, остановился. Здесь положили, прикрыв их парусиной, трупы матросов, умерших, когда их перевозили на берег. Сейчас — Бетге тряхнул головой, не желая верить глазам, — парусина шевелилась.

Сдавливая страх, Бетге нагнулся и стащил парусину. Возле трупов, отгрызая носы и уши покойников, копошились песцы...

Ещё целый, стоял «Святой Пётр» в тихой лагуне у берега, но все жили так, как будто кораблекрушение уже произошло. Многие из больных, которых погрузили в шлюпку, не успевали добраться до берега. Умирали, пока их везли. Лейтенант Свен Ваксель, сам уже тяжелобольной, сделал открытие, которое, как он считал потом, спасло ему жизнь. Он решил, что больных, после длительного пребывания в душных каютах, убивает свежий воздух, и поэтому сам съезжать с корабля не спешил. Когда же пришёл и его черёд покинуть корабль, Ваксель закрыл своё лицо плотной шапкой, а другую шапку натянул на голову и так, поддерживаемый под руки матросами, спустился в шлюпку...

Никто ещё не объявлял, что они находятся на острове, но все уже знали это, и постепенно налаживался здесь свой островной порядок. Установили дежурства и, словно на корабле, били в судовой колокол. Гулко разносился над морем бой, многократным эхом отражался от отвесных скал, поднимая в воздух тучи птиц.

Разбившись на компании, строили сообща землянки.

И как-то враз помягчели характеры. Чины и звания оказались позабытыми на острове, и офицеры и матросы трудились вместе, плечом к плечу. Все решения принимались теперь сообща, и матросов офицеры уважительно называли по имени и отчеству.

Да и между собой офицеры тоже словно бы позабыли прежнюю вражду. Помягчел характер даже у сварливого Георга Стеллера. Он навестил Вакселя, когда его перевезли на берег. Посидел, рассказывая, что они, немцы, объединились в одну компанию. Потом ушёл.

— Когда встанете, заходите к нам... — сказал. — В нашу могилу...

Могилами называли на острове вырытые в песке землянки.

Скоро Свен Ваксель встал на ноги.

К этому времени уже совершенно определённо выяснилось, что они не на Камчатке, а на острове, и Софрон Хитров предлагал вернуться на корабль и попробовать продолжить плавание. С этим, может быть, и согласились бы, но непонятно было, как вывести «Святого Петра» из лагуны, куда его забросило штормом. Думали до 28 ноября, пока штормом не порвало якорный канат и не выбросило корабль на песчаную отмель.

Впрочем, это не особенно огорчило и самого Софрона Хитрова. Как-то сразу спокойнее стало на острове. Строили казарму, укрепляли землянки.

Каждые полчаса били склянки.

Под этот бой корабельных склянок и записывал Софрон Хитров, с трудом удерживая перо в негнущихся пальцах, свою скорбную повесть:

«4 дня декабря умер конопатчик Алексей Клементьев.

8 декабря 741 году пополудни в пятом часу преставился капитан-командор Беринг, команду принял лейтенант Ваксель...»

На следующий день Беринга осторожно отрыли из песка и, привязав к доске, похоронили в сопках, заросших карликовыми рябинами.

Ещё через день матросы заметили, что земля на могиле командора шевелится. Пошли туда и с трудом отогнали песцов. Могилу решили засыпать камнями, но песцы снова отрыли тело командора.

Суеверному Свену Вакселю начало казаться, что это сама земля не впускает в себя Беринга. Он приказал заложить могилу обломками скал.

Так и завершился земной путь уроженца датского города Хорсенса, капитан-командора Витуса Ионассена Беринга. Шести государям служил он на русской службе. Трём императорам — Петру Первому, Петру Второму, Ивану Антоновичу, и трём императрицам — Екатерине Первой, Анне Иоанновне, Елизавете Петровне. Впрочем, о том, что он служит Елизавете Петровне, Беринг так и не узнал. Она взошла на престол, когда Беринг уже умирал...

Окинем же ещё раз мысленным взором всю нелёгкую жизнь Беринга вплоть до горестной смерти. Волею Петра Великого поставлен был Беринг во главе экспедиции, подлинного назначения которой он, из-за смерти, так и не узнал. Но хотя и умер Пётр, воля умершего монарха гнала Беринга вглубь не понятой ещё ни умом, ни сердцем гигантской державы.

И как бы ни было трудно, какие бы сомнения ни мучили его, по он совершил первое плавание, нанося на карту бесчисленные мысы, заливы и острова вдоль восточной границы державы.

Потом он вернулся в Петербург, надеясь спокойно завершить свою жизнь, но не получилось. В силу бесчисленных обстоятельств и обязательств Берингу самому же и пришлось хлопотать об организации второй экспедиции и снова отправляться в путь.

Десять лет заняла вторая ревизия русской земли. Легли на карту и северные границы державы. И теперь, после того как была завершена эта работа, Беринг умер, но добросовестно измеренная и описанная земля всё ещё не впускала его в себя, словно бы желая продлить земную жизнь командора.

И пусть ни в первой, ни во второй экспедиции не был Беринг тем героем, которого хочется видеть потомкам во главе такого великого дела, но так уж, видно, устроена наша земля, служению которой отдал Беринг свою жизнь, что способна она и скромного человека превратить в великого героя, если это нужно нашей земле...

Плещется о берег, очерченный командором, Берингово море.

Караваны судов идут по Северному морскому пути через Берингов пролив...

И возвышается на склоне сопки видимый издалека крест на острове Беринга...

Берингово море...

Берингов пролив...

Остров Беринга...

Враждебная, но пройденная даль морей, и эта не постигнутая, но добросовестно измеренная земля на века сохранили его имя...

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

аверное, самое загадочное в экспедициях Витуса Беринга — это совпадения её дат с переломными событиями тогдашней российской истории. И в этом не было бы ничего удивительного, если бы Беринг находился где-нибудь в Кронштадте. Умирает государь, и возвращается Беринг из плавания... Но ведь Беринг был отдалён пространствами Сибири и, конечно же, никаких известий о переменах, произошедших в Петербурге, когда принимал свои решения, получить не мог. И тем не менее непостижимо точно совпадают основные события экспедиции с датами петербургских казней и переворотов.

1

Вот и теперь... 25 ноября 1741 года, когда со «Святого Петра» перевезли на берег последних больных матросов и опустел брошенный корабль, в Петербурге была ещё ночь...

Скрипя полозьями, мчалась в сторону Преображенского полка вереница троек. Здесь, у съезжей, тройки остановились.

Караульный солдат, увидев незнакомых людей, начал было бить тревогу, но из саней выскочил лейб-хирург Лесток и ударом кинжала распорол кожу на барабане.

Гренадеры, что стояли на запятках саней, бросились в казармы поднимать товарищей. Скоро все преображенцы собрались у съезжей. И тут поднялась из саней цесаревна Елизавета Петровна.

   — Знаете ли, чья дочь я?! — громогласно спросила она.

   — Знаем, матушка! — завопили, предчувствуя радостную потеху, гвардейцы.

   — Меня хотят насильно постричь в монастырь! — крикнула цесаревна. — Защитите ли меня, храбрецы?! Пойдёте ли со мной?!

   — Пойдём, матушка! — ещё громче завопили гвардейцы. — Всех перебьём! Елизавета подняла крест и обвела очами толпу.

   — Клянусь умирать за вас! — сказала она. — Присягните и вы за меня умирать!

Она хотела добавить, что при этом не надо напрасно проливать крови, но её слова заглушил единоголосый рёв:

   — При-исягаем! Веди нас, матушка! Всех перебьём!