Переяславская рада. Том 2

Может, и до этого докопался Лаврин Капуста?

У Выговского такое чувство, точно с утра он жевал полынь. Горечь впитывалась в самую кровь. Даже подарок купца-венецианца не мог отвлечь, хотя бы ненадолго, от беспокойных мыслей.

…Наконец появился запыхавшийся Цыбенко.

— Ну что? — спросил Выговский, поднявшись с подушек, и в нетерпении схватил низенького сотника за плечо.

— Пан, ваша милость, — зачастил Цыбенко, — ничего не могу поделать… Страх перед Капустой, — Цыбенко при этих словах испуганно оглянулся, точно боясь, что где-нибудь в углу стоит сам Капуста, — страх перед ним заткнул рты всем в крепости. Я даже перебросился в картишки с Пивтораднем, нарочно проиграл ему пятьдесят злотых, но ничего не добился…

Выговский оттолкнул от себя Цыбенка с такой силой, что тот отлетел в другой конец покоев, ударившись головой о степу. Точно разъяренный зверь, забегал писарь по комнате, рассыпая грязную брань.

Цыбенко хотел было незаметно ускользнуть, но грозный окрик приковал его к месту:

— Ты куда? Стой! Может, ты тоже стал сыщиком у Капусты?

Выговский остановился перед сотником. Встретясь с его страшными зелеными глазами, Цыбенко чуть не завопил о помощи. «Смерть моя пришла», — мелькнуло у него в голове, когда он увидел, что Выговский положил ладонь на рукоятку пистоля, засунутого за пояс.

Держа руку на пистоле, Выговский засмеялся.

— Трус! Холуй! Падаль!

У Цыбенка тряслись ноги.

— Если ты своею дурною головой задумал что-нибудь злое, то прежде, чем удастся тебе это осуществить, тебя найдут с пулей в затылке или с ножом в спине, — зловеще пообещал Выговский.

— Пан генеральный, ваша милость… — только и мог выговорить Цыбеико.

— Слушай! Сегодня вечером в корчме «Под короной» учинишь буйство, тебя задержат и отведут в крепость. Там ты дашь сторожу хабара и узнаешь, кто сидит в подземельях городового атамана. Через два дня я подыму шум и освобожу тебя. Вот тебе деньги, — Выговский вынул из кармана кошелек с деньгами и протянул его Цыбенку.

— Ваша милость, — начал Цыбенко, у которого, едва тяжелый кошелек очутился у него в руке, немного отлегло от сердца, — но я надеюсь, вы не забудете выручить меня…

— Но если ты ничего не добудешь, я тебя замурую в другом месте, трус!

— Пап писарь, вы ведь знаете, как я стараюсь…

— Знаю и вижу, — голос Выговского смягчился. Нужно в такую минуту быть поласковее с этим скотом. — Но если мы не узнаем, кто там под замком, не бывать тебе полковником, Цыбенко!

— Пан писарь, добуду, побей меня бог, добуду! — От усердия сотник даже перекрестился.

11

Сотник Цыбенко, которого хорошо знали в корчме «Под короной», явился туда уже под хмельком. Выбрав себе место в углу, недалеко от прилавка, за которым распоряжался венгерец Вано Шандор, его добрый приятель, не раз в трудную минуту выручавший сотней-другой талеров, он приказал служанке Орине принести медведик терновки и пампушек в маковом молоке. В корчме было людно, и Цыбенко, пока ему накрывали на стол, принялся разглядывать посетителей, ища повод для ссоры.

Посредине, за большим столом, сидела компания иноземцев. Их сотник сразу узнал по диковинной одежде. У стены, как видно, какие-то цеховые люди. Скляница горелки и миска кислой капусты на восьмерых говорили об их пустом кармане.

Дьячок в углу жевал вяленого чебака и запивал его пивом, закатывая глаза на лоб. Цыбенко подмигнул ему, и перепуганный дьячок поперхнулся. Довольный тем, что от одного его взгляда люди давятся, он палил себе терновки из фляги, что поставила перед ним Орина, и ущипнул молодицу пониже спины; она охнула и застучала каблучками зеленых сафьяновых сапожек, покачивая бедрами, на которые уставил свои блудливые глаза Цыбенко, жуя пампушку, обильно вымоченную в маковом молоке.

Выпив вторую чарку и подмигнув на этот раз корчмарю, он снова принялся высматривать, с кем можно бы навести ссору. Справа от прилавка сидело двое казаков и селянин в свитке. Сдвинув головы над кружками, они о чем-то говорили шепотом, и это сразу не понравилось Цыбенку. Но, приглядевшись внимательнее к казакам, он узнал по их кунтушам реестровцев Винницкого полка.

«С богунцами пускай сам сатана заводится», — подумал Цыбеико и выпил две чарки терновки не закусывая.

Медведик был пуст, и сотник поманил пальцами служанку.

— Орина, меду, только покрепче.

Орина знала, что означает выражение «меду покрепче». Она только усмехнулась и скрылась за перегородкой, куда за нею последовал и корчмарь. Цыбенко знал: сейчас сам корчмарь в бутылку меду подливает полбутылки оковытой. Что это сделано было именно так, он убедился вскоре, когда Орина принесла высокую бутылку меда и налила ему полную чарку, которую он осушил одним духом. Зарябило в глазах. Набежали слезы, и, откашлявшись, Цыбенко погрозил пальцем корчмарю. Шандор за прилавком сидел, как истукан, и только улыбался сотнику.

— Орина, что тебе привезти из Киева? — заорал Цыбенко после второй чарки меда.

— Да вы только обещаете, пан сотник.

Богунцы перестали шептаться и с любопытством поглядывали на Цыбенка. Он заметил их взгляды, которые показались ему дерзкими, и заорал:

— Орина, живей, а не то раздумаю!..

— Да жемчужное монисто, — хихикнула Орина, закрывшись рукавом вышитой сорочки.

— Ладно. Слово сотника — кремень, Орина!

Цыбенко гордым взглядом смерил богунцев, но они уже не смотрели в его сторону, и, убедившись в этом, ои почувствовал, что у него отлегло от сердца.

Поманив к себе пальцем Орниу, он положил ей в ладонь, которая у нее всегда была наготове, когда она подходила к вельможным гостям, два злотых и спросил:

— Кто эти чужеземцы? — указал головой на людей в диковинных одеждах.

— Купцы, — зашептала Орина. — Один итальянец, а те двое, напротив него, немцы. Итальянца зовут Ромуло или Маруло, и не выговоришь…

— Куда тебе! Не твоего разума…

На эти обидные слова Орина ничего не ответила. Что пьяный языком плетет, это не обида. Злотые уже грелись за пазухой, и она, наливая чарку, ехидно подумала: «Постой, козел, ты еще попрыгаешь от этого меду!»

— Еще пампушек! — крикнул Цыбенко, точно Орина стояла не возле него, а на расстоянии полумили…

— Мигом, — ответила Орина, подумав: «Уже начинается!»

Не успел Цыбенко моргнуть глазом, как Орина уже ставила перед ним на стол фарфоровую миску с пампушками, плававшими в маковом молоке.

Он наклонился над миской и, не удержавшись, клюнул носом в маковое молоко.

— Разве это пампушки?! — завопил Цыбенко и, схватив миску, выплеснул пампушки на головы чужеземных купцов.

Корчмарь Вано выскочил из-за прилавка и кинулся вон из корчмы. Орина, побледнев, совала полотенце в руки итальянцу. Но тот отстранил Орину и, стряхивая с плеч пампушки и вытирая бороду, вымоченную молоком, поднялся из-за стола.

— Ни в одной стране не видано такой дерзости, чтобы нарушать спокойствие и неприкосновенность иноземной особы… — брызгал слюной Санто Ромуло. — Я буду жаловаться пану генеральному писарю! Господа, вы свидетели, рыцари, вы тоже! — кричал он, впадая все больше и гнев.

А Цыбенко развалился на стуле и хохотал, держась за бока.

Итальянец, выдернув из ножен коротенькую шпагу, которая, должно быть, больше служила ему столовым ножом, чем оружием, кинулся к Цыбенку. Приятели Ромуло схватили его за руки, тогда Цыбенко выплеснул ему прямо в лицо мед из чарки, крикнув:

— Утекайте, торгаши! Сотник Цыбепко гуляет…

Но на этом гулянье сотника Цыбенка и прекратилось. Правда, он рассчитывал, что все станется не так. Ведь корчмарь был им предупрежден, и когда началась свалка, он, как было условлено, выбежал из корчмы позвать караульного, который обычно в это время объезжал улицу. Но когда корчмарь возвратился в корчму с караульными казаками, Цыбенка держали уже за руки богунцы, и он, барахтаясь в их руках, визжал, как щенок.

— Как смеете? Меня, сотника его милости самого генерального писаря, — и по затылку… Быдло!