Сципион. Социально-исторический роман. Том 2

Между тем Антиох, расположив свое войско на зимних квартирах, сам без устали принимал посольства балканских народов. Греки, привыкшие к смене властителей и к властителям вообще, протоптанной дорожкой шли к трону очередного повелителя и льстили ему с профессиональной угодливостью. Некоторые при этом искренне стремились к союзу с Антиохом, поскольку верили в его силы и полагали, что он утвердился здесь надолго, другие сомневались в могуществе царя и, стараясь понравиться ему, в то же время уходили от конкретных обязательств, чтобы не ссориться с римлянами.

Расчувствовавшись от обилия поклонов и риторики, Антиох возомнил себя добрым гением Эллады и устыдился собственного бездействия. Потому он, невзирая на позднее время года, разбудил войско от зимней спячки и направился с ним в Фессалию. С криком «Даешь свободу Эллады!» сирийцы принялись штурмовать фессалийские города. Однако, освобождая Грецию от римлян, они сражались не с римлянами, ибо тут их и в помине не было, а с самими греками, которые всячески упирались, почему-то не желая, чтобы их облагодетельствовали. Все же противостоять царской мощи мелкие и средние города не могли, потому им вскоре пришлось возрадоваться нагрянувшей свободе, но сильные города выдержали натиск и дали отпор иноземцам.

Едва Антиох снялся с зимних квартир, римляне тоже переправили на Балканы находившееся наготове войско претора Марка Бебия. Так дело «освобождения Греции от римлян» наконец-то привело сюда и самих римлян. Передовые отряды Бебия двинулись на выручку фессалийцам. Вдохновленные надеждой на помощь греки усилили сопротивление, и царю пришлось прервать поход, чтобы дожидаться более благоприятной для ведения боевых действий поры.

Новый административный год в Риме начался с прямой увертюры к войне. Вступив в консульскую должность, Сципион Назика и Ацилий Глабрион организовали масштабное жертвоприношение во всех храмах, а жрецам повелели узнать волю богов. Изучив внутренности несчастных животных, павших у алтарей, гаруспики выяснили, что боги в полном соответствии с желаньями властей одобряют затеваемую войну и сулят великую победу. После этого было созвано народное собрание, которое, не захотев перечить богам, тоже высказалось за войну.

Все дела от имени консулов вел Публий Назика, Ацилий, как и ожидалось, пребывал на вторых ролях. Снаряжение экспедиции также проводилось под Корнелия с учетом его интересов и качеств. Соответствующим образом формировался и штаб, в который вошли братья главных организаторов этой кампании — Луций Сципион и Луций Квинкций Всем заранее было ясно, что полководцем в войне с Антиохом должен стать кто-то из Сципионов, в данном случае на этот пост консульскими выборами был определен Назика. Однако распределение провинций откладывалось, так как Сципион Африканский никак не мог уговорить Мания Ацилия отказаться от жеребьевки и добровольно уступить Грецию коллеге. Ацилий проявлял строптивость и обижался на Публия за неблагодарность, напоминая тому, как во время ливийской кампании он, будучи плебейским трибуном, оказал ему услугу, запретив трибунскою властью тогдашнему консулу Гнею Корнелию Лентулу вмешиваться в дела Сципиона. В конце концов принцепс сдался, и доверился жеребьевке. Но жребий вновь, как и в македонскую войну, оказался немилостив к Корнелиями, указав на Глабриона, а Назике досталась Италия.

Стан Сципиона охватило отчаяние, затем сменившееся унынием. Столько сил было потрачено этими людьми для организации балканской кампании, а плоды их деятельности предстояло собрать какому-то Ацилию!

В поисках выхода из создавшегося положения неудачливый консул предложил Сципиону назначить его диктатором. Тогда Публий Африканский возглавил бы восточный поход, а Публий Назика исполнял бы при нем роль начальника конницы. При нынешнем влиянии Сципионов и общей тревоге за судьбу войны вполне возможно было добиться от сената соответствующего постановления, но принцепс отверг этот шаг, хотя и не без сожалений.

«Я надеюсь, — сказал он, — что наши поступки будут оценивать такие люди, в глазах которых мой сегодняшний отказ принесет всем нам большую славу, чем победа над Азией с помощью подобных средств».

Но все же этот вариант был принят на будущее как запасной на тот случай, если Глабрион в ходе кампании потерпит сколько-нибудь значимое поражение.

Погрустив еще какое-то время, друзья Сципиона смирились с неудачей, принесенной им жребием, и принялись добросовестно, хотя и без воодушевления помогать Ацилию. Они могли утешаться тем, что глава экспедиции принадлежит к их лагерю, а значит, он должен будет вести войну в соответствии с их программой и, кроме того, позволит им отличиться в качестве легатов.

Сципион и Ацилий вскоре вернулись к товарищеским отношениям.

— Я думаю, ты понимаешь и ценишь братские чувства, — сказал Манию Публий, когда конфликт был исчерпан, — а потому не досадуешь на меня за мои хлопоты в пользу Назики.

— На твоем месте любой римлянин в этом вопросе вел бы себя так же, — отвечал Ацилий, — а вот отказаться от шанса, предоставляемого диктатурой, я, например, скорее всего, не смог бы. А ведь я знаю, что у тебя был этот шанс…

— Я рад такому ответу, Маний, и желаю тебе успеха. Но, прости мне мое старческое брюзжание, прошу тебя, обуздывай свой крутой нрав, помни, что ты представляешь в Греции перед утонченным, чутким к добру и злу народом всех нас, все государство.

Ацилий воспринял как должное не только само напутствие, но и его тон, тон патриарха, наставляющего молодежь, а ведь они со Сципионом были примерно одних лет.

Ритуал вступления в войну римляне обставили с величавой торжественностью. Сенат на основании решения народного собрания вынес соответствующее постановление, коллегия фециалов указала, каким образом надлежит произвести объявление войны, во всех храмах свершались молебствия, консул Ацилий Глабрион дал обет устроить в честь Юпитера десятидневные игры в случае, если затеваемое государством предприятие завершится успешно, и принес по этому поводу клятву, составленную Великим понтификом. Сципион Назика запретил сенаторам отлучаться из города, чтобы сенат в любой момент мог собраться в полном составе и быть готовым к обсуждению сколь угодно сложных и ответственных вопросов. Казалось, сам воздух над Римом был напоен грозной решимостью и волей к победе.

Весной дала результат осенне-зимняя дипломатическая кампания. В Рим прибыли послы от Масиниссы и карфагенян, которые сообщили о готовности их государств поставить необходимое для восточной экспедиции продовольствие. Кроме того, нумидийцы подготовили двадцать боевых слонов, а пунийцы пообещали снарядить флот. Причем карфагеняне вновь высказали пожелание оказать помощь безвозмездно, а вдобавок к этому разом выплатить всю контрибуцию, которая была распределена еще на сорок лет вперед, дабы римляне могли использовать эти средства против Антиоха и Ганнибала.

Римляне ответили, что примут материальную помощь за плату по установленным в Средиземноморье ценам. От флота они отказались, за исключением тех кораблей, которые пунийцы поставляли им по существующим соглашениям, предложение о досрочном взыскании долга также было отклонено.

Тогда же Рим посетила делегация Птолемея, привезшая довольно много золота и серебра. Не ограничиваясь этими дарами, царь обещал отправить в Грецию еще и свое войско. Египетских послов римляне просили передать царю великую благодарность и сообщить, что его добрые побуждения для них дороже войска, золота и серебра, а потому они ничего этого не примут, ибо рассчитывают самостоятельно справиться с их общим врагом.

Пока римляне в обстановке патриархальной суровости целеустремленно готовились к весенней кампании, Антиох пожинал плоды лицемерия, паразитирующего на его первых успехах. Окружающие наперебой восхваляли царя, объявляя его уже чуть ли не победителем во всей войне. Столь бурному взлету славословия способствовало развернувшееся состязание между тугобрюхими царскими придворными, коим это ремесло вменялось в обязанность, и поджарыми, подвижными на язык греками, за годы духовного рабства также поднаторевшими в искусстве сладкой лжи. Уверовавший в собственную звезду Антиох досрочно праздновал предрекаемую ему победу. Он проводил время в пирах и прочих увеселениях. В свои пятьдесят лет монарх доблестно выносил тяготы юношеских утех, и не одна любительница приключений могли похвастаться знанием упругости царского ложа. Однако, когда он позарился на дочь знатного гражданина Халкиды, красота которой сияла в обрамлении чести и достоинства, вместо того, чтобы сверкать искрами порока в луже грязи, как у бывалых сотрапезниц царя, в народе поднялся ропот. Не привыкший к отказам властелин не внял гласу толпы, и его домогательства становились все более настойчивыми. Это портило созданный пропагандой образ великодушного благодетеля эллинов, и придворным идеологам пришлось как следует взяться за дело. Вскоре конфликт удалось уладить отнюдь не в ущерб царскому сластолюбию. Вожделению монарха была придана добродетельная форма, и в Халкиде объявили о свадьбе всемогущего повелителя Азии Антиоха Великого и жемчужины Эвбеи, красивейшей девушки всего острова и даже целой Эллады. То, что замышлялось как бесчестие, теперь подавалось как почесть халкидянам и вообще всем эвбейцам. Удовлетворив надобность, царь тем самым одарил милостью греков, каковые даже забыли спросить, сколько жен осталось у Антиоха в Азии. Это экзотическое бракосочетание превратилось во всенародное празднество, сдобренное царской щедростью. Казалось, Антиох женился сразу на всей Эвбее, наверное, именно поэтому он переименовал свою счастливую жертву по названию острова и нарек Эвбеей. Веселью не было конца, вино рекою текло в бездонные чрева царских прихлебателей, и хмельной дух, клубившийся над резиденцией монарха, овеял сначала придворных, потом офицеров, а затем осенил и простых солдат. Все сирийское воинство беспробудно пировало целую зиму и весну встретило с больною головой.