Атаман Платов

— Мосты сжечь! — приказал Наполеон. И они вспыхнули огнем. Огонь жадно лизал настил, перила, добирался до покосившихся опор. Дерево трещало, языки пламени то клонились под ветром к самой реке, то взметывались к небу, сыпля гигантскими горстями искры.

А на берегу слышались крики отчаяния и проклятия ушедшему с гвардией императору. Но Наполеон оставался верен себе. Перебравшись через Березину, он воскликнул: «Моя звезда опять взошла!» Оставив гвардию, под чужим именем он поспешил в Париж.

Переправляясь у Ковно через Неман, он спросил паромщика: «Много ли прошло через реку дезертиров?» «Вы первый!» — ответил паромщик. Император криво усмехнулся: «От великого до смешного один шаг».

Впереди — граница!

14 ноября летучий корпус Платова овладел деревней Лошницы. Неподалеку находились отряды Милорадовича и Ермолова. Их, так же как и казаков, сдерживал неприятельский арьергард.

Накануне действовавший в отрыве генерал Мартынов известил Платова, что он соединился с корпусом Витгенштейна и взаимодействует с ним.

— Надо самому поехать, разобраться на месте, — решил Матвей Иванович, надеясь за полдня управиться.

Ездовой Митька подкатил на тройке со звоном бубенцов.

— Ты это к чему? — строго спросил Матвей Иванович.

— А чтоб знали, что графские кони скачут, — польстил Митька.

— Ишь ты! Бубенцы пусть остаются, а колокольца долой!

Графский титул Матвей Иванович воспринял как немалую честь. До него такой чести удостоился лишь Федор Денисов, который передал титул своему внуку Орлову-Денисову, тому самому, который ныне командовал лейб-казаками. Да, графский титул — это не бриллиантовое перо, которое ему когда-то вручили за победы. Хотя и оно значительно.

Вздел он как-то это перо на шапку и ослепил всех. Ныне оно сохраняется в шкатулке, лежит на черном бархате, сверкая каменьями. Они, будто звезды в черной ночи, играют блеском, переливаются.

Сани выехали из Лошницы, повернули на правую дорогу. За санями скачет сотня атаманцев — охрана во главе с Иваном.

Матвей Иванович закутался в бурку, на ноги бросил меховую полость. В свои шестьдесят лет он все реже в седле. Предпочитает легкие санки или коляску. Лишь когда сам ведет полки в сражение, то пересаживается на огненного жеребца.

Впереди затемнел лес, на опушке показались всадники.

— Ну-ка, придержи, — ткнул возницу Платов.

И тотчас, опережая сани, навстречу верховым вынеслась казачья сотня, впереди Иван.

— Кажись, свои, — определил возница.

И не ошибся. К саням подъехал полковник.

— Честь имею, барон Ольденбургский. Приказано графом Витгенштейном передать в ваши руки пакет для немедленного ознакомления и действия.

— Так срочно?

— Весьма, ваше сиятельство. Есть смысл возвратиться.

— Ну что ж, поедем, — скомандовал Митьке: — Поворачивай назад!

Войдя в избу, Платов передал начальнику штаба пакет:

— Вспарывай да читай, Константин Павлович, что в письменюге сей ведано.

Вингенштейн писал, что Наполеон севернее Борисова начал переправу через Березину, что армия Чичагова должного сопротивления не оказывает, а корпус его, Витгенштейна, не может сорвать переправу из-за ограниченности сил. Поэтому Витгенштейн предлагает совместными силами ударить по боевым порядкам корпуса маршала Виктора с одновременным захватом казачьей конницей, а также отрядами Ермолова и Милорадовича города Борисова.

Слушая, Матвей Иванович вдруг вспомнил стародавний Персидский поход, Муганскую степь и прибывшего к нему подполковника Витгенштейна, того самого, который ныне ему пишет. «Вам пакет», — вручил он тогда Матвею Ивановичу опечатанный конверт. «С получением сего выступить на непременные квартиры. Павел». Матвею Ивановичу даже слышится сухой, деревянный голос, холодный и отсутствующий взгляд водянисто-серых глаз.

«Сумел служить Павлу, не без успеха служит и Александру. Благодать чужеземцам в русской армии». И тут же, вызывая усмешку, вспомнился ответ Ермолова императору, когда тот спросил, чем наградить его за мужество в сражении. «Сделайте меня немцем», — ответил острый на слово Ермолов.

— Командующий Витгенштейн просит ударить вашим корпусом по переправившемуся неприятелю, пока тот еще не отдалился от реки. А бригаду генерала Мартынова желательно использовать против дивизии Партуно. Она сейчас идет к Студянке, да наткнулась на наши войска. И казаки Мартынова поневоле влезли в дело, — дополнил барон послание.

Бригада Мартынова нужна была и в корпусе, но Матвей Иванович не стал перечить Витгенштейну, все же приближенный ко двору, в любое время может сделать такое, от чего «казаки придут в сокрушение, а он, Платов, в размышление».

— Передайте Павлу Хрисанфовичу, что возражения моего не будет, ежели нужно, пусть бригада Мартынова остается у него. А как разделается, немедленно отпускайте. Я пойду через Борисов, а далее на Молодечно, вместе с Милорадовичем и Ермоловым.

Барон Ольденбургский с щеголеватой, хорошо отработанной небрежностью вскинул два пальца: «честь имею» и удалился.

Вошел Тимофей Греков и с ним Иван.

— А-а, родственнички объявились! С чем пожаловали? Греков замялся, кашлянул в кулак.

— А мы думали, что нас вызывают, — нашелся Иван.

— Снедать будто бы рано. Ну садитесь, ежели пришли. — И обратился к начальнику штаба: — Вызывайте сюда Кайсарова, Харитонова да Ребрикова с Поповым. Пошлем их на Борисов и далее за Березину.

— Кто же возглавит?

— Кайсаров.

— Не молод ли для такого дела? Генерала бы сюда, Кутейникова, а может, Иловайского.

— Я знаю кого направить. Кайсаров спит и видит генеральские эполеты. Да и Михаил Илларионович за него просил.

Кайсаров до этого состоял в главной квартире при главнокомандующем. Тот отозвался о нем очень положительно: офицер, достойный звания генерала.

Греков толкнул в бок Ивана, подмигнул.

— А может, ваше сиятельство, для атаманского полка найдется дело? — осмелился спросить Иван.

Матвей Иванович посмотрел на него долгим взглядом:

— Ты, есаул, полком покуда не командуешь и лишку берешь на себя. Командир с тобой рядом, мог бы сам сказать, да воздерживается. И правильно делает, и тебе гутарю: блюди сдержанность.

— Да я что? Я просто так.

— И я тоже просто так.

Кайсарову Платов объявил:

— Твоя задача, Паисий, идти впереди всех и расчищать для нашего корпуса дорогу. Действуй с таким расчетом, чтобы к Молодечно мы вышли вровень с головой французской колонны, что пойдет правей нас по главной дороге. Ежели сумеешь обогнать, то это будет лучше. — Матвей Иванович говорил с полковником не приказным тоном, а с той доверительностью, какая воспринимается сильней приказа. Платов был уверен, что двадцатидевятилетний полковник сделал все, чтобы оправдать выпавшее на него доверие. — А Березину пройдешь у Борисова…

— Там моста нет, — неосторожно вставил полковник и понял, что поспешил.

— Березину пройдешь у Борисова, — повторил Матвей Иванович, давая понять, что командир на месте сам все должен решать. — Далее действуй с казачьей дерзостью и лихостью. И держи со мной связь, обо всем немедленно доноси.

— Будет исполнено, — лихо козырнул Кайсаров.

Кайсаров действовал безупречно. Уже на следующий день его отряд был в Борисове.

В тот же день в Борисов примчался и Платов. Здесь он встретил Ермолова. Большой, плечистый, с потемневшим от мороза и ветра лицом, в лохматой шапке и тулупе, Алексей Петрович походил на огромного медведя.

— Здравствуй, Матвей Иванович, — пророкотал он густым басом и заключил Платова в объятия. Они давнишние друзья, еще по горькой костромской ссылке. — Поздравляю с графством, от души рад!

— И ты, Алексей Петрович, прими от меня сердечность, — он откинул тулуп с плеча Ермолова, глянул на погон. — В самый раз легла звезда. Пообедаем или чаю откушаем.

— Чаю бы с удовольствием! Промерз до костей! Прибыл ненадолго, согласовать, как дальше нам действовать. Карту! — не оборачиваясь, потребовал у адъютанта.