Воевода

   — Это сотные, сыновья старейшин. Они просят тебя, большой воевода, никого не казнить. Прояви милость. Тарун же получил своё.

   — Мы никого не тронем пальцем, — ответил Даниил. — И скажи своим воинам, чтобы встали табором вон в той роще.

   — Вижу! Скажу!

   — Тебя же, князь, с сотными и старейшинами я приглашаю в крепость.

   — Мои боги позволяют это. Им тоже. — И князь Тукай приложил руку к сердцу. — А старейшин со мной нет.

Вскоре князь отправил свою орду в рощу, сам с сотными последовал за Даниилом в крепость.

Летней порой молва о Мешинском городке и о событиях, которые там случились, облетела все земли мордвы, удмуртов и черемисов. В той молве прояснились были и родились небылицы. Народы Среднего Поволжья верили и не верили в то, что «полководец» князь Мамич-Бердей побит молодым русским воеводой, у которого в три раза было меньше войска. Даже в счёте молва раздувала одно и пыталась приглушить другое. Но а то, что воевода Адашев никого не побил из орды князя Тукая и что Тукай пил с Адашевым хмельное из одной братины [30], — в это все поверили. Знали же, что Тукай любит выпить и по природе не драчлив, вот и не тронули его русские. Ещё прошла молва о том, что князь Тукай давал клятву на верность русскому царю Ивану Четвёртому и что царь обещал не брать с удмуртов ясак три года. А правдой было то, что в Мешинский городок с ближних и дальних мест, с Вятки и с Камы потянулись родовые старейшины, дабы присягнуть на верность русскому царю, благо теперь им не надо было служить Казанскому царству. Просочилась какими-то путями молва о том, что в Мешинском городке скоро поселятся донские казаки, которые воевали Казань. И в этой молве была одна правда.

Степан Лыков, сам неугомонного казацкого нрава, со своими молодцами за восемь дней по быстрой воде добрался в струге до Казани и предстал перед воеводой Фёдором Григорьевичем Адашевым.

   — С отпиской приехал, батюшка-воевода, от сынка твоего, воеводы, — с поклоном сказал Степан.

   — Заждался я от него весточки. Жив-здоров он там? — обеспокоенно спросил боярин.

   — Бог милует. К правде приводит воевода землю Черемисскую.

   — Давай отписку да изложи, что из уст в уста велено передать, а потом я тебя и твоих молодцов в баню отправлю, поить-кормить буду. Ох, как я скучал по Данилушке!

Однако беседа воеводы и сотского скорой не получилась: то Адашев был дотошен во всём, то Лыков многословен. Хотелось ему обо всём поведать: как протекала жизнь на Вятке, как городок брали, как струги начали строить, чтобы возвратиться в Казань по Вятке и Каме, как черемисов заставили работать.

   — В полоне у нас ноне больше тысячи черемисов. Не кормить же их задаром, вот и валят лес. Мы уйдём, казаки придут, им понадобятся брёвна дома рубить.

   — Чтобы послать туда казаков, царская воля нужна. Разве что вольницу позову на хлебные места.

   — Вольница — народ гулящий, проку от неё мало. Там нужны люди работящие. Казаки самый твёрдый народ, им там и место.

   — А кто Казань будет защищать, ежели татары вдруг прихлынут? — спросил Степана Фёдор Григорьевич.

   — Так наш полк казаков заменит.

   — Не получается, сын Лыков, по твоим советам. Мешинский городок тоже без присмотра не оставишь. Вот жду свежие полки из Москвы. Тогда уж всё и поладим как должно.

По летней поре московский полк не застрял в пути. И трёх дней Степанова ожидания не прошло, как в Казань прибыл водным путём сторожевой полк во главе с воеводой Юрием Пронским. Всё запрошенное ранее от приказов казанским воеводой было получено. Даже о запросе на казаков Москва дала добрый ответ. Едва князь Юрий Пронский изложил суть разных повелений из Москвы, как в палаты Адашева явился Степан.

   — Батюшка-воевода, чем порадуешь? — с порога спросил Лыков.

   — Ты, Божий человек Степан, удачливый. Всё исполняется по-твоему. Клятвенные грамоты привезены, и вам придётся ещё немало потрудиться, чтобы Черемисско-Удмуртский край к клятве привести. А ещё казакам, кто пожелает, дана воля ехать на поселение в Мешинский городок.

   — Как славно! — воскликнул Степан. — Когда в путь выходить?

   — Завтра же и выходить. Соберу я тебе большую ватагу казаков, и пойдёте конным строем. А там ждите полную смену — не затяну. Но помните: пока к клятве край не приведёте, сидеть вам на Вятке и Каме.

   — Управимся до холодов. Да и я по торговым делам соскучился.

Фёдор Григорьевич ухмыльнулся:

   — Ох и лукавец ты, Стёпка.

   — Верно, воевода-батюшка, лукавец. А про ватажку не забудь, батюшка, поутру за ней приду.

Степан торопился на Вятку, торопился поторговать, а ещё спешил ухватить какую-нибудь вдовушку, дабы погреться близ неё. Из русских, из татарок — какая разница страждущему человеку. С тем и отправился Степан на базар.

В первых числах августа Степан вернулся в Мешинский городок. С ним было полсотни донских казаков, изъявивших желание поселиться на «краю» русской земли.

   — Лиха беда — начало, — приветствовал казаков Даниил Адашев.

   — Крепкое начало, — отозвался одних лет с Даниилом ладный и сильный есаул. — Як вам от всего казанского казачества, посмотреть край, землю пощупать, потом уж, ежели душу согреет, поселиться на ней. А зовут меня Богдан Ковтун.

   — Вот и славно. Я же Даниил Адашев. — Он протянул Богдану руку.

В Мешинском городке жизнь потекла по новому руслу. Получив списки клятвенных грамот, Даниил разослал шесть групп воинов в разные концы Вятской земли, дабы привести к клятве на верность Руси вятских и камских черемисов и удмуртов. На берегах Уржумки уже заканчивалось изготовление пятидесяти десятивёсельных стругов. Каждый струг был рассчитан на двадцать два воина, но мог взять и все тридцать. Черемисы сделали за лето всё, что на них возложили: заготовили брёвна, выстрогали брусья на струги. И как раз со Степаном пришла грамота, в которой Разрядный приказ по воле царя Ивана Васильевича давал свободу пленным черемисам.

Сам Даниил, как и его воины, жаждал движения. Пора было идти по Вятке в низовья, приводить к клятве черемисов и удмуртов по берегам реки почти до впадения её в Каму, а затем по Каме пройти до впадения её в Волгу. И вот наконец тысячная рать могла отправиться в путь. На водной глади её ждали пятьдесят стругов. Они не отличались красотой, но были надёжными и лёгкими на плаву.

К тому времени, как Даниил отправил конным строем тысячу воинов Ивана Пономаря по землям черемисов и уже сам был готов пуститься в путь, оставив третью тысячу в Мешинском городке, пришли основные поселенцы — семьсот пятьдесят казаков, стоявших до сей поры на стенах казанских. Они же и привезли повеление воеводы Фёдора Адашева Даниилу покинуть Мешинский городок. В середине августа Даниил отправил третью конную тысячу Никодима Шарпатого следом за тысячей Ивана Пономаря, а сам с тысячей Варлама Котова пустился вниз по реке Вятке. Пролетали мимо селения Турек, Нерма, Кизорь, где жители уже присягнули русскому царю. Первая остановка была в тот же день в селении Шурма. Здесь ещё не дали клятву на верность Руси, хотя посланцы Даниила в селении были. К его удивлению, на сей раз на берег реки вышли все жители Шурмы во главе со старейшиной рода. Даниила и его воинов встретили хлебом-солью и подарками — связками вяленой рыбы. Когда Даниил зачитал клятвенную запись, старейшина поставил на ней свой знак: он нарисовал рыбину с острогой в спине.

Отплывая из Шурмы, Даниил увозил с собой удачу почти на весь путь до Камы. В селениях Тюм-Тюм, Кинерь, Шишинерь, Илемас и десятках других уже знали о движении царской рати, жители выходили на берег реки, старейшины родов, сотные князья несли ясак, к которому их пока не обязывали, заслушивали клятвенную грамоту и без возражений присягали на верность русскому царю.

В Вятских полянах, как и договаривались, у Даниила состоялась встреча с Иваном Пономарём. Он был оживлён, улыбался.

   — Батюшка-воевода Данилша, у нас всё идёт чередом. Нет супротивников царской воле.