Иван Грозный. Исторический роман в трех книгах. Полное издание в одном томе

К Андрейке подъехал Басманов, приказал ему открыть огонь.

Андрейке помогал Мелентий. Большого труда стоило установить пушку так, чтоб ядро, перелетев через реку, попало в пригород.

– Надо, чтоб стреляние с сего бугра было возвышенное, дугой. Коли мы так дуло опустим, то в ядер тягости более будет, – растолковывал он Мелентию. – По причине тягости той ядро на бегу не долетит, утопнет в реке... Приметливое ядро верхнего воздуха ищет. Дух у ядра сильнее, коли наверху. Ставь так, ставь! Гоже! К сильнейшему удару удобно... Засыпай порох! Клади поболе! Первое ядро изгоним, гляди, вот в то место, видишь? Где огня нет.

Андрейка поднес фитиль, запалил...

Взметнулось яркое пламя. Со свистом и воем тяжело полетело каменное ядро в город.

Андрейка согнулся, сложил ладонь трубочкой и стал присматриваться, куда упадет ядро. Вокруг пушки расплывались клубы дыма, пахло селитрой.

– Отчего у нас ядро свищет? Отвечай! – с хитрой улыбкой спросил Андрейка.

Мелентий не знал, что ответить.

– Оттого, братец мой, что сильный воздух и ветер. Ядерному бегу он противится; при многом стрелянии воздух разбалтывается, не таков густ будет... В те поры не станет ядра свищущего, но тихо оно полетит и прилежнее на ядро смотреть. Ну, клади ядро огненно!... Проворь!

Мелентий вложил огненное ядро.

Андрейка погладил пушку.

– Остыла. Дорогая моя! Послужи нам честью! Ну, Мелентий! Валяй сыпь порох! Еще прибавь. Подтяни рыло у пушки на два пальца... Буде!

Опять выстрел. Теперь по рву близ замка.

– Повтори-ка вдругорядь сам, а я пальну из той сиротинушки... Пали каменным ядром, а я огненным...

Вышел приказ о непрестанном стрелянии. Пушкари весело засуетились и на стенах и на буграх Ивангорода. Наряд, растянувшийся цепью вдоль берега, поднял такую пальбу, что даже церковный благовест заглушил. Земля дрожала от грохота выстрелов; голосов расслышать было невозможно.

В день метали до трехсот медных, каменных и огненных ядре, иные весом в пятьдесят фунтов.

Обозники привезли из пушкарского сарая кадушку с людской мочой. Андрейка помочил прибитую к шесту, тряпку в кадушке и смазал ею отдыхавшие орудия как в дуле, так и снаружи, чтоб охладить бронзу. Такое охлаждение, как объяснял Андрей зевавшим молодым ратникам, наилучшее, делающее пушку безопасной.

Перебравшиеся на ту сторону реки ратники дружно, плечом к плечу, навалились толпою на городские железные ворота и, продавив их, с гиканьем ринулись в город, сметая на бегу ощетинившихся копьями немцев.

Впереди всех бежал без шапки с обнаженным мечом Василий Грязной. Громким, боевым криком он подбадривал своих ратников. Сбитые с ног кнехты падали на землю, прося пощады; Грязной рубил немцев направо и налево. Рассвирепевшие воины разбили их наголову, а затем побежали дальше, туда, где еще не успел распространиться огонь. Герасим был недалеко от Грязного. Стрелы и пули свистели вокруг них.

Из бойниц замка началась непрерывная пальба по Ивангороду.

Переправились на пароме в Нарву и воеводы Адашев и Басманов. Они тотчас же послали в Ивангород гонцов, чтобы Куракин отрядил десяток «наипаче смысленных» пушкарей стрелять по замку из пушек, оставленных немцами на городских стенах Нарвы.

Андрей был послан в числе этих десяти.

С шутками и прибаутками они переплыли в лодке Нарову. Адашев и Басманов расставили их у орудий.

Андрейке досталась невиданная им ранее пушка из красной меди. Громадная «сидячая» пушка, а ядра в сорок восемь фунтов.

Подошедший к нему Басманов спросил:

– Справишься ли? Разумеешь ли?

– И толстота, и длина пристойные, и работа добрая... – с восхищением осматривая орудие, говорил Андрей. – Испытаю с Божьей помощью...

– То-то! Не посрами Москву. Наградим. Как прозваньем?

– Андрейко Чохов...

– Ну, ну, послужи царю-батюшке!..

Андрейка протер дуло, вложил ядро, засыпал десять фунтов пищального пороха, помолился Богу, чтоб не разорвало, А вдруг эту меру не выдержит? Однако долго раздумывать не приходилось. Быстро зажег фитиль и приложил его к запальной дыре.

От сильного толчка дрогнули камни под ногами; густые клубы дыма поплыли над рекой. Что-то горячее ожгло лицо: «Мать честная!» Пушкарь затрясся; еле-еле устоял на ногах. «Вот-те и на! Что такое?! Много пороха засыпал – великое насилие пушка претерпела». Андрей вспомнил, что пушки чаще всего разрывает в высоких выстрелах. Он немного снизил дуло, почесываясь с недоумением и покачивая головою.

После первого выстрела тщательно обтер пушку. Со всех сторон ее осмотрел: «Не дай Бог, пропадет такая красавица!» Немного подождав, пока пушка остынет, ласково погладил ее, зарядил по-новому – вложил поменьше пороха. Выстрел получился чище.

Сквозь дым и огни пожарищ он ясно увидел, как от его ядра посыпались кирпичи из стены замка. Сердце возрадовалось у парня.

В Нарве темные, закопченные люди тушили пожар, ратники копьями раскидывали по земле горящие бревна и доски. Им помогали жители Нарвы.

Замок, со всех сторон окруженный пожарами, с диким, отчаянным ревом выплевывал из бойниц огонь и железо. Громадные ворота его, украшенные бронзовыми щитами, казались неприступными, мост через ров был поднят.

Тучи стрел золотистыми змейками мелькали в огне пожарища, осыпая Ивангород. Одна стрела слегка задела Андрейку.

Иногда вылетали ядра с вершины крепостной башни «Длинного Германа».

В свирепом реве огненной стихии слышались человеческие вопли, вой псов, резкие стоны рожков.

Андрей снова зарядил пушку, направив теперь дуло орудия на железные ворота замка, около которых толпились с самопалами ландскнехты... Андрей, казалось, сам слился с медью пушки, застыл, затаив дыхание. «Матушка, выручай!» Вот... вот... «Господи благослови!» Зачадил фитиль...

Страшный грохот потряс воздух – ядро пробило ворота; немцы полетели в ров; туча пыли и дыма расплывалась вокруг замка...

Андрей, красный, взволнованный, сиял от счастья: к воротам, перебрасывая через ров бревна и доски, устремились русские. Завязался бой, жестокий, упорный.

Земля жгла ноги. Дышать становилось невозможно. Огонь ревел, метался под порывами ветра. Около головы взвизгивали стрелы, так и жди – ужалят!

– Пылко! Несусветимо пылко! Ух! – невольно воскликнул Герасим, когда толпа ратников, предводимая Грязным, очутилась среди огня, спасая обывательское добро и товары на площадях и в нетронутых пожаром амбарах.

Полотно, бочки с воском и жиром, груды железа сваливали кучами в огородах и садах. Отсюда ратники, не страшась вражеских стрел, сносили добычу на берег.

Роясь в посадском добре, Герасим и Кречет подшучивали друг над другом. Герасим нашел среди рухляди какую-то шляпу с косматым пером и подарил Кречету. Тот надел ее вместо шлема и стал похож на домового. А Васятка подарил Герасиму слитое из олова чудовище с длинным носом, закрученным трубою в кольцо, и двумя рогами там, где должен быть рот. Толстое, большое чудовище на четырех ногах. Герасим решил, что это ливонский Бог, и сначала плюнул в него, а потом бросил в огонь.

Татарские наездники спешились и, грузно переваливаясь в своих мягких сапогах, таскали на спинах седла, конскую сбрую; попадая под обстрел, ползком подбирались к берегу, где ожидали их кони и товарищи в челноках.

Герасим и Кречет стали искать убежища от огня. Зипуны их так нагрелись, того и гляди, вспыхнут. Ивангород осыпал Нарву каменными ядрами, и они шлепались в пожарище, поднимая столбы искр.

– Ух, жарко! Родимые! Не задохнуться бы!

– Терпи, голова, воеводой будешь!..

– Хушь бы до того чертушки добраться...

Герасим указал рукой на большой каменный дом с башнями.

По земле ползали синие огоньки, кусали ноги. Едкий дым исходил из тлеющих лоскутьев одежды, белья, разметанных в огне копьями и ветром. Перепрыгивая через горящие балки, ратники добрались до этого дома. Вбежали в распахнутую настежь дверь, поднялись по лестнице. Испуганная кошка ткнулась прямо в ноги, струхнул Герасим: думал – оборотень! Ругнулся, перекрестился. В окнах отсвет пожарища; в комнатах, как днем. Наверху, в большом зале, нашли спрятавшуюся в угол какую-то женщину: стоит, дрожит, лепечет непонятное. Кречет шепнул Герасиму: