Гамлет XVIII века

остался за ним.

– Да ведь он не за заслуги-отца, – наивно бухнула прямо Людмила Даниловна, – он за то, что женится на Лопухиной.

– Как женится? – вспыхнула Лидия Алексеевна, почувствовавшая, что нашелся выход для забушевавшего в ней гнева. – Как женится? Я слышала об этих разговорах, но могу вам сказать, что мой сын, Радович, никогда не пойдет ни на какую сделку со своей совестью, а если что, – добавила она на всякий случай, – то я не допущу этого...

– Да как же не допустите, когда это уже случилось, Лидия Алексеевна?

– Вздор, ничего не случилось! – вставая с места, крикнула Радович. – Вздор! Сплетница! Вон, и чтобы духу твоего не было!

Людмила Даниловна знала, что Радович – женщина сердитая, но в первый раз увидела, что это значит. Она съежилась, задрожала и испуганно залепетала:

– Да ведь я, Лидия Алексеевна...

– Вон! – кричала Радович. – Или я не хозяйка у себя в доме? Я думаю, что, слава Богу, еще хозяйка... А, не хозяйка я, по-вашему?

– Хозяйка.

– Ну так вон! – и Радович, подступив к Людмиле Даниловне, с силой вытянутой рукой показывала ей на дверь.

«Батюшки, побьет!» – решила перепуганная маменька «невинностей» и кинулась действительно вон.

Радович упала в кресло, схватила звонок и со всей мочи затрясла им. Адриан, Василиса, дежурная горничная сбежались на этот отчаянный призыв.

– Проводить... – приказала Лидия Алексеевна, – проводить эту барыню, вымести двор за нею и чтобы никогда не пускать.

Она опять поднялась. «Так-то, Екатерина Николаевна! Вы полагаете людей обводить? – закипело все ключом в ней. – Ну, погодите! Он все-таки мой сын, и я сделаю с ним то, что я хочу». И она с небывалой еще после болезни у нее бодростью пошла.

Василиса было сунулась к барыне, чтобы поддержать ее под руку, но та оттолкнула ее и пошла одна.

Она поднялась по лестнице и отворила дверь в комнату сына.

Денис Иванович у своего стола чертил на бумаге что-то вроде плана квартиры, которую он мечтал нанять в Петербурге. На этом плане была гостиная и рядом с нею нетвердыми штрихами обозначался дамский будуар.

– Маменька! – воскликнул он, вскакивая при ее появлении. – Да как вы изменились! Что с вами?

– Со мной то, что родной сын в гроб меня вколачивает, – начала Лидия Алексеевна, с трудом шагнув к стулу и упав на него. У нее хватило сил, чтобы дойти только до его двери, дольше держаться на ногах она не могла. – В гроб, – повторила она и, чувствуя, что не сможет говорить долго, прямо перешла к делу. – Сегодня в ведомостях пропечатано о твоем назначении в Петербург и о прочих к тебе царских милостях.

– Да, так пожелал государь.

– Один ли государь?

– Кто же еще, маменька?

– А ты не знаешь?

Денис Иванович стоял перед матерью и испытывал одно лишь мучительное чувство жалости к ее болезненному, изменившемуся виду. Он знал, что для того, чтобы не раздражать ее еще, нужно было коротко и ясно отвечать на ее вопросы, и старался делать это.

– Не знаю, маменька! – произнес он.

– Послушай, Денис, ты затеял