Восстание в крепости

Поблагодарив Мустафу, Вейсал-киши сказал, что, раз солдаты хотят сделать доброе дело, пусть они помогут женщине, работающей на соседнем участке, так как она — кормящая мать.

Мустафа перевел слова старика товарищам.

По совету Виктора Бондарчука половина солдат отправилась на участок женщины, к ним присоединился и Вейсал-киши, а вторая половина осталась на поле старика.

Женщина в платке продолжала работать, не замечая, что происходит вокруг нее. К ней подошел Вейсал-киши.

— Дочь моя, — обратился он к ней, — русские солдаты хотят помочь нам. Я говорю, пусть они помогут сначала тебе. Ты отдохни, ступай вон к той вербе на моем поле и сядь в тенек. Эти молодцы за полчаса дожнут твой овес.

Женщина не стала спорить с почитаемым во всем округе аксакалом, положила на землю серп, взяла ребенка и направилась к вербе.

Солдаты принялись за работу. Десять человек трудились на участке женщины, остальные — у Вейсала-киши.

Ефрейтор некоторое время стоял на дороге, затем направился к солдатам. Однако он не снял гимнастерки, не закатал рукавов. Он подошел к груде связанных снопов на участке Вейсала-киши и, продолжая ворчать, прилег в тени.

Вейсал-киши спросил у Мустафы, почему этот человек не хочет присоединиться к ним.

Мустафа усмехнулся.

— Руки боится замарать. Маленький — а начальник! Они только приказывать умеют.

— А почему он все время ворчит? Или недоволен, что вы помогаете нам?

Мустафа, продолжая посмеиваться, махнул рукой.

— Пусть ворчит. Нам-то что?

— Что же он говорит такое? Наверное, пугает вас?

— Грозится. Как придем в крепость, говорит, все расскажу офицеру, пусть узнает, как вы бросили учение и начали помогать старику.

— А вас не накажут?

— Ничего!.. Ефрейтор один, а нас много!

— Вы всегда так стоите друг за друга?

— А как же? — В голосе Мустафы прозвучала гордость. — Если бы мы не были дружны и не стояли друг за друга горой, нас бы давно переклевали по одному. А так это трудно. Кричат, бранятся, гневаются — да толку мало!

Не прошло и часа, как овес на делянке Вейсала-киши и женщины был сжат, хотя серпов у солдат не было и им приходилось орудовать голыми руками.

Чем старик мог отблагодарить услужливых солдат? Разве только родниковой водой, которая еще оставалась на дне кувшина. Но ведь солдат много, несколькими глотками жажду не утолишь.

Попрощавшись с Вейсалом-киши, солдаты вышли на дорогу. Один из них крикнул:

— Эй, ефрейтор, проснись! Или сон интересный приснился?

Открыв глаза и увидев, что солдаты шагают к городу без него, ефрейтор бросился догонять их.

— Проклятое время! — пробормотал Вейсал-киши. — . Двадцать хороших ребят, добрых сердец, вынуждены подчиняться одному дураку! До каких пор так будет на свете? Сколько я ни живу — порядок все один: хорошим людям живется худо.

Глава четырнадцатая

Улухан пришел в Закаталы перед рассветом, когда сон горожан особенно сладок. В это время даже самые бдительные городовые не могут устоять перед натиском дремы и уходят домой поспать часок-другой.

В трех километрах от города, у деревни Мухаг, его встретили Бахрам и рабочий табачной фабрики Гарай, у которого, как было решено, Улухан должен был остановиться. Жить в родительском доме было опасно.

Никто не мог предположить, что в доме Гарая Улухана увидит жена Казаряна. Когда это случилось, было решено перевести Улухана в другую часть города. Теперь стало особенно опасно появляться в родном доме.

Бахрам считал, что брат все-таки может на минутку забежать к матери, однако Гарай возражал:

— Если Шушаник узнала Улухана, дело плохо. Могут устроить засаду. Ты же знаешь эту женщину. Она ведь обязательно расскажет всем. А если узнает ее муж…

Улухан согласился с Гараем. Он решил в один день закончить все свои дела и вернуться в Баку. С представителем революционных матросов он должен был встретиться днем. Бахраму предстояло выполнить роль связного.

В полдень, когда большинство жителей Закатал отсиживалось дома, дожидаясь вечерней прохлады, Гарай задворками провел Улухана к дому своей сестры, куда городовые едва ли могли нагрянуть.

Айрапет Хачатурянц еще не ушел от Тайтса, а Улухан уже встретился с Бондарчуком и некоторыми другими товарищами. Встреча продолжалась недолго.

Когда все ушли, Улухану осталось одно — ждать наступления ночи.

Б сумерки пришел Гарай и рассказал ему, что городовые только что нагрянули в дом Бахрама, разыскивая Улухана.

Сам Бахрам был дома. Старая Айше, узнав, что городовые ищут ее сына Улухана, горько заплакала.

— Где он, мой сыночек?… Если найдете, приведите его ко мне. Хочу еще раз перед смертью увидеть родное дитя.

Когда Улухану рассказали об этом, он помрачнел.

— Бедная мать!.. — тихо сказал он.

Гарай посоветовал ему не уходить этой ночью.

— Трудно будет выбраться из города. Всюду шныряют городовые, ищут тебя. Они прямо обнаглели: каждого останавливают. Лучше выждать, пока все успокоится. Здесь ведь тебя никто не найдет.

Улухан подумал.

— Нет, надо уходить! Вот мать не повидал, жалко… Да и с братом надо бы еще поговорить. Да сейчас с ним не встретишься — по пятам ходят.

— Ну гляди… Только тогда уходить надо не по Нухинской дороге, а по шоссе, что ведет к Тифлису.

— Так и сделаю. Спасибо за совет. Будем ждать полуночи.

Шли часы. На улице смолкли шаги, затихли голоса прохожих.

В тот момент, когда Улухан и его товарищи ждали наступления полуночи, кто-то тихонько постучал в ворота Вейсала-киши.

Ночным гостем оказался Гачаг Мухаммед.

Под мышкой у Мухаммеда был сверток. Поздоровавшись с хозяевами дома, он прошел в дальний угол комнаты, чтобы быть подальше от окна.

Тотчас же фитиль керосиновой лампы, висевшей у окна, был прикручен. Хозяйка то и дело выходила во двор, прислушивалась, все ли тихо, и опять возвращалась в дом.

Обычно Вейсал-киши первым начинал разговор с гостем, справлялся о здоровье, расспрашивал о делах, но на этот раз он говорил мало и казался угрюмым. На вопросы отвечал коротко, сдержанно.

Мухаммед не мог не заметить этого.

— Ты сегодня какой-то странный, Вейсал-киши. Не случилось ли чего?

Вейсал-киши, продолжая хмуриться, пожал плечами и, не поднимая глаз на гостя, пробормотал едва слышно:

— Да нет, ничего.

— Может, люди пристава обижают вас из-за меня? Может, им стало известно, что я бываю в твоем доме? В жизни не все просто. Отвечай, не таись.

— У меня нет никаких дел с приставом.

Мухаммед облегченно вздохнул. Выходит, угрюмость старика не была вызвана его приходом.

— Тогда отчего ты такой мрачный?

Мухаммед бросил взгляд на старушку, которая в этот момент вошла в комнату; лицо ее тоже было угрюмо. Он понял: муж и жена чем-то встревожены.

— Не таись от меня, Вейсал-киши, прошу тебя, — сказал Мухаммед. — Может, ты не хочешь, чтобы я бывал у тебя? Скажи — я уйду. Но прежде объясни толком, что случилось.

Вейсал-киши поднял на него грустные глаза.

"Надо ему все сказать, — решил старик. — Пусть знает, что людям известно про его дела. Может, совесть заговорит в нем и он откажется от грабежей. Но как сказать ему? Ведь я и сам не знаю, правда ли это".

Мухаммед чувствовал: старик опасается говорить с ним откровенно.

— Прошу тебя, Вейсал-киши, скажи, что у тебя на сердце, не скрывай от меня!

Старик глубоко вздохнул.

— Я хочу рассказать тебе не о том, что у меня на сердце, а о том, что на сердце у народа.

— У народа? — удивленно переспросил Мухаммед. — Что же говорит народ? Я знаю, люди думают, что, если я убью пристава, жизнь изменится, станет лучше. Но пойми, если я прикончу его, на его место сядет другой!

Вейсал-киши покачал головой.

— Нет, люди хотят не этого.

— Чего же?

Старик пристально посмотрел Мухаммеду в глаза.

— Перестань грабить.

Мухаммед застыл в изумлении. Уж не ослышался ли он?