Падение титана, или Октябрьский конь

Они поговорили еще немного, так, о всяческих пустяках. Цезарь выложил Цицерону все, что знал об обоих Квинтах, удивляясь, что ни один из них пока еще не появился в Италии. Цицерон рассказал, что у Аттика и его жены Пилии все хорошо, их дочь очень быстро растет. Затем они коснулись ситуации в Риме, но Цицерон не хотел в нее слишком вдаваться.

— Какие неприятности у Долабеллы, кроме долгов? — наконец спросил Цезарь.

— Откуда мне знать? Я только слышал, что он связался с сыном Эзопа, очень дурно влияющим на него.

— Это сын трагического актера? Долабелла водится с низкосортной компанией?

— Эзоп, — с достоинством возразил Цицерон, — мой хороший друг. Дружки Долабеллы не низкого сорта, они просто плохие люди.

Цезарь сдался, возвратился к двуколке и продолжил путь в Рим.

Его кузен и хороший друг Луций Юлий Цезарь ожидал под Мизенами, на вилле Филиппа. Рим был уже в двух шагах. Будучи на семь лет старше Цезаря, Луций весьма походил на него и лицом, и сложением, и голубыми глазами. Только взгляд их был мягче, добрей.

— Ты знаешь, конечно, что Долабелла развил в этом году бурную деятельность? — спросил Луций, когда они удобно расположились для разговора. — Он ратует за списание всех долгов, но одна поразительно способная пара плебейских трибунов стойко ему противостоит.

— Знаю с тех пор, как выехал из Египта. Асиний Поллион и Луций Требеллий. Это мои люди.

— Очень хорошая пара! Каждый раз, рискуя жизнью, они не дают хода предложениям Долабеллы. Тот, используя тактику Публия Клодия, пытается запугать их. Организовал уличные банды, добавил к ним несколько бывших гладиаторов и стал терроризировать Форум. Но это не действует на Поллиона и Требеллия. Они продолжают налагать вето.

— А что Марк Антоний, мой заместитель? — спросил Цезарь.

— Антоний — дикарь, Гай. Ленивый, ненасытный, с дурными манерами, распущенный и много пьет.

— Я знаком с его нравами, Луций. Но я полагал, что, отрезвев на войне, он забудет о прежних привычках.

— Он не забудет о них никогда! — резко возразил Луций. — Как только в Риме начались беспорядки, ему сразу вздумалось, как он выразился, «проверить обстановку в Италии». Во время этой проверки его сопровождали паланкины с любовницами, повозки с вином, колесница, запряженная четырьмя львицами, а еще карлики, мимы, фокусники и танцоры. Плюс оркестр фракийских дудочников и барабанщиков. Ни дать ни взять Дионис!

— Дурак! Я ведь предупреждал его, — тихо проговорил Цезарь.

— Если ты и предупреждал, то он не обратил внимания. В марте пришла депеша из Капуи, что в легионах, стоящих там, начались волнения. Антоний со своим цирком поехал туда и торчит там уже полгода, ведет какие-то переговоры. А беспорядки в Риме тем временем невиданно разрослись. До такой степени, что Поллион и Требеллий послали Публия Суллу и Валерия Мессалу к тебе… ты их, кстати, не видел?

— Нет. Продолжай, Луций.

— Ситуация все ухудшалась, а потому два рыночных интервала назад сенат принял senatus consultum ultimum, приказав Антонию во всем разобраться. Отреагировал он не сразу, а когда отреагировал, то сделал это отвратительным способом. Четыре дня назад он привел из Капуи десятый легион прямо на Форум и приказал солдатам атаковать хулиганов. Гай, они с мечами накинулись на людей, вооруженных одними дубинками! Восемьсот человек были убиты. Долабелла немедленно прекратил свои демонстрации, но Антоний проигнорировал это. Он покинул Форум, заваленный трупами, и послал несколько подразделений десятого легиона выловить всех зачинщиков смуты. Кто их определял, я понятия не имею. Набралось пятьдесят человек, из них — двадцать римских граждан. Неграждан он порол, рубил головы, а граждан сбрасывал с Тарпейской скалы. Потом вернулся с десятым легионом в Капую.

Цезарь побелел, сжал кулаки.

— Я ничего об этом не слышал.

— Я уверен, что ты не слышал, хотя новость мгновенно разнеслась по стране. Но кто осмелится рассказать о таком Цезарю? Кто решится разгневать диктатора? Никто, разумеется, кроме меня.

— Где Долабелла?

— В Риме, но прячется.

— А Антоний?

— Наверное, в Капуе. Там ведь, как он утверждает, мятеж.

— А правительство помимо Поллиона с Требеллием?

— А правительства не существует. Тебя слишком долго не было, Гай. Ты слишком мало сделал необходимого до отъезда. Восемнадцать месяцев! Пока Ватия Исаврик был консулом, дела шли достаточно хорошо. Но откровенно скажу, нельзя в такие смутные времена оставлять город без консулов или преторов! Ни у Ватии, ни у Лепида не было соответствующих полномочий, к тому же Лепид — размазня. Как только Антоний привел легионы из Македонии, начались неприятности. Он и Долабелла — какими дружками они раньше были! — кажется, вознамерились разнести Рим по кускам. Так, что и ты их не соберешь, если дело усугубится. Ты должен собрать воедино Рим, Гай. Иначе они будут драться до конца и с тобой, и друг с другом. Не за какие-то принципы — за диктаторский пост.

— Это их цель? — спросил Цезарь.

Луций Цезарь встал, заходил по комнате. Лицо его было мрачным.

— Почему ты так долго отсутствовал, кузен? — спросил он, вдруг повернувшись и в упор глядя на Цезаря, все еще продолжавшего молча сидеть. — Слишком долго! Развлекался в объятиях восточной искусительницы, путешествовал по реке, сосредоточил все свое внимание на чужой стороне Нашего моря. Гай, только со смерти Магна прошел уже год! Где ты был? Твое место в Риме!

Цезарь понимал, что никто другой не решился бы высказать ему это. Без сомнения, Ватия, Лепид, Филипп, Поллион, Требеллий и все, кто находится сейчас в Риме, намеренно делегировали к нему Луция, на чью критику он огрызнуться не мог. Ведь это многолетний друг и союзник Луций Юлий Цезарь, консуляр, главный авгур, преданнейший легат, герой галльской войны! Поэтому он вежливо слушал, пока Луций не выдохся, а потом поднял руки.

— Даже я не могу одновременно быть в двух местах, — сказал он ровным, бесстрастным голосом. — Конечно, я знал, как много еще не сделано в Риме, и, конечно, я понимал, что в первую голову должен думать о нем. Но я не мог гнаться сразу за двумя зайцами, Луций, и все еще считаю, что выбрал правильный путь. Никак нельзя было позволить восточному краю Нашего моря стать осиным гнездом интриг, главной республиканской опорой и ареной грабительских войн при абсолютной анархии в структурах власти. И я решил остаться там, считая, что Рим сможет как-нибудь протянуть до моего возвращения. Я ошибся в одном: слишком доверился не тому человеку. Но, Луций, он ведь не раз демонстрировал мне здравомыслие и недюжинную компетентность! Ах, Юлия Антония! Что же сотворили с твоими детьми твои мигрени, твои приступы меланхолии, неудачный выбор мужей и неспособность вести дом? В итоге Марк — пьяница и дикарь, Гай просто туп, а Луций так хитер, что его левая рука не знает, что делает правая.

Две пары голубых глаз встретились. У каждой — морщинки-лучики в уголках. Фамильное сходство! Беда, да и только.

— Но теперь я здесь. Такое не повторится. И полагаю, я не очень опоздал. Если Антоний и Долабелла намереваются бороться за диктаторство над моим телом, то пускай лучше подумают о другом. Цезарь-диктатор не доставит им удовольствия своей смертью.

— Я понимаю, ты должен был разобраться с Востоком, — сказал Луций, несколько успокоившись. — Но не позволяй Антонию очаровать себя, Гай. Ты всегда был к нему снисходителен, но в этот раз он зашел далеко. — Он нахмурился. — В легионах обстановка какая-то странная. Я нутром чую, что мой племянник замешан и в этом. Он никого к ним не подпускает.

— В чем причины их недовольства? Может быть, им не платят?

— Полагаю, платят, потому что я знаю, что Антоний брал серебро из казны для чеканки монет. Может быть, они попросту застоялись? Там же и твои галльские ветераны, и испанские ветераны Помпея, — сказал Луций Цезарь. — Бездействие должно томить таких бравых парней.

— Как только дела в Риме наладятся, у них будет много работы в провинции Африка, — сказал Цезарь, вставая. — Луций, мы незамедлительно отправляемся в Рим. На рассвете я хочу ступить на Форум.