Сирена

еще хуже первой его вины; единственным выходом для него теперь казалось рассказать все откровенно, как было.

«Эх, была не была!» – мелькнуло у Елчанинова, голова у него закружилась, и, как поток из прорванной плотины, полились слова.

Как и что говорил он Вере, он не помнил последовательно, но в его рассказе все было сказано: и о том, как он возвращался несколько раз в дом, где она жила, как его не пускали, как он, наконец, искал случая увидеть ее, ходя под окнами, и как поехал за ее каретой.

– Только верьте, – сказал он, повторив это несколько раз, – что я не думал и не хотел сделать что-нибудь дурное; напротив, мною руководило самое чистое и самое светлое чувство. Не сердитесь на меня, я... я не знаю, что со мной делается, только не сердитесь на меня!

Вера смотрела на него большими глазами, как бы несколько испуганная тем, что только теперь поняла и убедилась, что этот офицер просто влюблен в нее.

– Но как же вы узнали, что это дом иезуитский и что там живет маркиз? – спросила она, вдруг делая серьезное лицо.

– Об этом сказал мне мой приятель Кирш, – ответил Елчанинов, решивший не скрывать ничего!

– А откуда узнал он?

– Он был в этом доме в тот же вечер, когда я видел, что вы входили туда.

– Он был там? – опять удивленно переспросила Вера.

– В тот вечер там собрались иезуиты. Моему приятелю нужно было видеть Станислава, он пошел и чуть не был убит.

– Постойте, как же это так? Вы говорите, что в тот самый вечер было там какое-то собрание? Вы не ошибаетесь?

– Да нет же, могу вас уверить в том!

– Но как же я была там и даже не подозревала об этом?

«Так и есть! – радостно подумал Елчанинов. – Она не может иметь ничего общего с иезуитами!»

– Они приходили, – пояснил он, – через калитку и через сад, с другого хода, и собирались в столовой.

– Правда, я сидела все время у постели больного и не выходила из его комнаты. Именно меня просили остаться при нем, потому что, как мне сказали, Станислав был занят в этот вечер.

– Но вы слышали шум на улице?

– Слышала, кажется... да, теперь припоминаю... слышала! Входная дверь хлопала, потом все стихло, и в доме не было слышно никакого движения. Когда я приехала на другой день, то не нашла уже Станислава у маркиза; мне сказали, что он уволен, потому что сам отказался, найдя для себя ухаживание за больным не по силам.

– Кто же сказал вам это?

– Патер, который тоже ухаживает за маркизом и, можно сказать, воскресил его.

– Грубер?

– Вы и его знаете?

– Понаслышке только.

– Он нашел маркизу другого слугу, темнокожего арапа. Маркиз все еще находится в полубессознательном состоянии и не заметил перемены. Новый слуга оказался очень внимательным и расторопным, – словом, все казалось очень хорошо. Только вчера вечером, когда я была у маркиза, мне вздумалось пройти в сад, где я раньше никогда не была. Иду я вокруг дома по дорожке и слышу вдруг стон. Я прислушалась: стонали тихо и глухо. Я огляделась и заметила маленькое окно между кустами, почти у самой земли;