Командарм Дыбенко<br />(Повести)

— Оружие и патроны клади перед собой! Кру-гом! В казармы ша-гом марш!

Сложенное оружие оцепил караул Особого полка…

Вот об этих-то неприятных событиях и припомнил сейчас Дыбенко.

Принимая во внимание, что основная масса красноармейцев признала свою вину и обещала искупить ее кровью в бою, командование сочло возможным отменить свое решение. Командиром 237-го Минского полка назначили бывшего комбрига 1-й Конной армии И. В. Тюленева. Ночью бойцам возвратили оружие, а утром — знамя.

…Красные воины Южной группы заняли исходные позиции в районе Ораниенбаума, Мартышкина и других пунктах.

Накануне наступления Дыбенко издал приказ:

«Наступающим частям соблюдать полную тишину, точность и стремительность движения, не допуская остановок. Двигаться колоннами или разомкнутыми строями, переходя к рассыпному строю лишь в случае действительной необходимости, так как иначе сохранение направления будет затруднительным для действий в городе. При каждой колонне иметь людей, хорошо знакомых с городом. При наступлении — единый клич „Вперед!“. Отступления быть не может — умереть, но победить. В городе с мятежниками ни в какие разговоры не вступать, арестовывать и направлять в тыл, в распоряжение тов. Саблина… Город к 7 часам 17 марта должен быть очищен от мятежников…»

В Кронштадте вспыхивает прожектор; луч бежит по заливу, и в его свете блестит выступившая на льду вода. Ухает тяжелый снаряд. «Это „Севастополь“, — определяет Дыбенко. — Скоро наступать. На льду не укроешься, окоп не выроешь. А на фортах и кораблях у мятежников 150 орудий калибра от 3 до 12 дюймов, 100 пулеметов и около 20 тысяч солдат и матросов. Огромное количество боеприпасов, большие запасы топлива и продовольствия. Бой предстоит упорный». Все эти мысли молниеносно пронеслись в сознании.

…Последнее совещание перед штурмом. Дыбенко в присутствии комиссара Южной группы Климента Ефремовича Ворошилова слушал доклады командиров бригад дивизии, — Как будто все предусмотрено, все мелочи учтены. Дыбенко сообщил об этом и добавил: — С дивизией идут прославленные герои гражданской войны, делегаты съезда партии — товарищи. Фабрициус, Бубнов, Затонский… Их прислал Владимир Ильич Ленин. Заверяем X съезд нашей партии, что Кронштадт будет возвращен Родине!.. Закончилась артиллерийская подготовка.

Сводная дивизия устремилась вперед. То тут, то там рвутся снаряды, вздымая каскады ледяных осколков.

Многие падают в образовавшиеся полыньи, освещенная прожекторами вода красная от крови… О больших потерях докладывают связные, да и сам Дыбенко видит: лед усеян трупами, кругом стонут раненые…

Из воспоминаний Дыбенко:

«…Момент грозной развязки приближается. Нервы напряжены. Слух невольно ловит каждый звук.

В 4 часа 30 минут на левом фланге, возле фортов, сухо и как-то растерянно затрещал одинокий пулемет. Это полк Тюленева… Еще минута, и треск десятков пулеметов и дружные залпы винтовок разорвали царившую до того тишину…

Зазвонил полевой телефон. Донесение — форт Кронштадт взят.

Алло, алло!

Телефоны не работают. Временные порывы связи. Одна за другой сметены контрольные станции, а вместе с ними и герои-связисты…

Дружные залпы стрелков, крики „ура“ оглушили залив. Снова заработали телефоны. Геройски погибших связистов сменили другие. Уже сотни храбрецов легли мертвыми на подступах к Кронштадту… Убийственный огонь противника не остановил и не удержал храбрецов.

Через.20 минут полки 32-й бригады ворвались на Петроградскую пристань Кронштадта. Опять донесение: командир бригады Рейтер ранен, командир полка Бураков ранен. Потери огромны, но бойцы безостановочно двигаются вперед, сметая на своем пути преграды. Потери в полках доходят до 30 процентов. Потери среди командного состава — до 40 процентов.

Полк Тюленева, геройски в неравном бою дравшийся в течение часа, понес потери до 60 процентов…»

Дыбенко бежал по талому льду, увлекая за собой воинов.

— Вперед! Только вперед! — кричал он.

Вот и Котлин. Земная твердь под ногами. Южная группа ворвалась в крепость в 6 часов утра. Почти одновременно вступили и части Северной группы войск…

«…Противник, не сумевший остановить колонны красных полков на подступах к Кронштадту, с остервенением и жестокостью дрался на улицах, — вспоминает Дыбенко. — Расстроенные в атаках и на подступах к фортам и крепости Кронштадт и понесшие значительные потери, особенно в командном составе, полки не смогли быстро овладеть всем городом и очистить его от мятежников. Не было артиллерии, бронемашин и минометов — тех средств борьбы, которые ускорили бы развязку боя и сохранили бы не одну сотню лучших бойцов. Каждый квартал, отдельные дома, военно-морские школы приходилось брать приступом. С каждым часом паши потери увеличивались.

Во многих частях совершенно не осталось командного состава. В командование вступали оставшиеся в живых делегаты X съезда…»

…Бой за очищение Кронштадта от мятежников длился весь день и закончился только к 7 часам вечера.

Сильно огорчился Дыбенко, что не захватил руководителей мятежа, особенно Козловского. Матерый враг вместе со своим штабом бежал в Финляндию, захватив и «полпреда» белой эмиграции, бывшего каперанга Вилькена. Где-то на запятках генеральских саней пристроился «предревком» Петриченко. Ревкомовцы не успели оглянуться, вожаки уже исчезли… В Финляндию сбежало около восьми тысяч мятежников; убито свыше тысячи и ранено две тысячи.

Активных главарей трибунал приговорил к расстрелу. Сдавшихся и взятых в плен рядовых не судили.

Дыбенко назначили комендантом освобожденного Кронштадта. 18 марта 1921 года в первом номере газеты «Красный Кронштадт» опубликован его приказ, в котором сказано, что после 7 часов хождение по улицам воспрещалось; всем гражданам в течение 24 часов предлагалось сдать огнестрельное и холодное оружие; собрания и митинги на улицах и в помещениях воспрещались…

19 марта Дыбенко командовал парадом войск на Якорной площади. Выступил с речью. В ней он сказал, что красные воины совершили великий подвиг, еще раз подтвердили несокрушимость воли рабочего класса к победе над своими классовыми врагами.

— Кронштадт снова стал грозной крепостью и твердым оплотом для защиты морских подступов к Советскому Союзу, — закончил он. — Зорким часовым будет стоять теперь красный Кронштадт на страже Октября…

А Петроград провожал в последний путь павших смертью при штурме мятежной крепости. Погибло в бою, потонуло в ледяной воде Финского залива 527 героев, было ранено и контужено 3258 человек. Траурный митинг состоялся в Зимнем дворце. Затем от Дворцовой площади по Невскому сплошным потоком траурная процессия двигалась к Александро-Невской лавре — месту погребения славных сынов, отдавших свои жизни за Советскую Родину…

В штабе коменданта все время люди, одни приходят с докладами, другие, получив задания, поспешно удаляются. Жители города жалуются на мародерство мятежников…

Перед отъездом в Москву в кабинете Дыбенко собрались боевые товарищи.

Иван Владимирович Тюленев вспоминает: «Он (Дыбенко. — И. Ж.) энергично приступил к установлению порядка в Кронштадте. И вот мы сидим с ним рядом в штабе, его товарищи: Иван Федько, Семен Урицкий, Юрий Саблин, я. Павел Ефимович Дыбенко делится с нами последними сведениями о мятежниках:

— Основная их масса осталась в городе. Они сознают вину перед Советской властью и обещают честным трудом искупить свое преступление. Но часть мятежников и матерые контрреволюционеры убежали в Финляндию. Жаль!.. Кое-кто из этих негодяев хотел взорвать линкоры „Севастополь“ и „Петропавловск“, уже заложили под орудийные башни пироксилиновые шашки, но старые моряки поймали преступников. Команда „Севастополя“ арестовала своих офицеров и отправила в Петроград радиограмму: „Сдаемся“. А утром 18 марта сдался и линкор „Петропавловск“».