Мы вернёмся (Фронт без флангов)

К ним подошел Млынский, представился. Мужчина назвался Максимовым, девушка – Тоней. Максимов вручил майору пакет, пояснив, что ответ надо дать как можно побыстрее, и добавил, что ему и Тоне нужен проводник, чтобы немедля добраться до разведгруппы капитана Афанасьева, так как она лишилась радиосвязи с Центром. Млынский пообещал всемерно помочь.

Из самолета полетели на снег мешки с газетами, теплыми вещами: полушубками, валенками, рукавицами. На руки приняли тяжелые ящики с минами, противотанковыми и осколочными гранатами. Товарищи из Центра не забыли прислать и новые автоматы с патронами для них.

Закончив разгрузку, бойцы внесли по трапу в самолет тяжелораненых, помогли подняться легкораненым. Млынский передал пилоту захваченные отрядом различные документы гитлеровского командования. Последним под охраной раненого бойца поднялся в самолет немецкий комендант, явно довольный, что для него война окончена.

Самолет взлетел благополучно.

Проводили его с затаенной тревогой: как-то долетит…

Из зарослей камыша Алешка вывел отряд на хорошо известную ему дорогу и заснеженными просеками привел в лесхоз.

В заброшенных зданиях, окруженных высокими сугробами, окна и двери были заколочены крест-накрест досками. Лишь из щелей в ставнях небольшого домика пробивался слабый свет. Нечитайло с Алиевым и Алешкой подошел к нему, по-хозяйски постучал в дверь. Звякнули засовы, и на пороге появилась средних лет худощавая женщина. На плечах ее непрочно держался наспех наброшенный тулуп.

– Ульяна! Принимай гостей! Видишь, сколько я привел их к тебе, – сказал Нечитайло, потирая замерзшие руки.

Ульяна поправила тулуп.

– А кто они, гости твои?

– Тетка Ульяна, разве вы не рассмотрели? Это же наши красноармейцы! – выкрикнул Алешка.

– Батюшки! А я уже все глаза проглядела, высматривая их! Несколько месяцев, кроме старых баб да подростков, что за топливом приходят, никого не видала. Фашиста здесь тоже не было. – Ульяна трижды плюнула через левое плечо, добавила: – Чтобы их, супостатов, вовек глаза не видали!

– Бабы нашенские говорят, что фашист страх как партизан боится, – вставил Нечитайло.

– Ему есть чего бояться, – согласилась Ульяна. – Волка по голове не гладят, а фашист – он куда поганее зверя: и сытый за глотку хватает.

Потянуло теплом. Это открыла дверь из комнаты красивая девушка. Певучим голосом сказала с порога:

– Люди и так замерзли, а вы, мама, еще морозите. И покормить надо.

– Ишь учуяла парней, так высунулась! Неси ключи… Алешка! Керосин принес?

– Соли принес, – робко ответил Алешка.

– Ты никак слуха лишился? Медведь тебе на ухо наступил? Я про керосин тебя спрашиваю.

– Свечи Алеша принес, – заступился Алиев, невольно подумав: "Сущий жандарм!"

– На безрыбье и рак рыба, – примирилась Ульяна. И в сторону Алешки: – Чего столбом стоишь? Заходи в дом. Оксана по тебе соскучилась.

– Скажете тоже, мама!

Алешка метнулся было к двери, спросил Алиева:

– Можно, товарищ политрук?

– Иди, иди, – улыбнулся Алиев. – Если понадобишься, найдем. – И пошел следом за Ульяной, гремевшей ключами. Смотрел на ее широкую спину, думал: "Повезло парню. Видимо, приглянулся он Ульяне. Будет держать его возле своей Оксаны в это тяжелое время как телохранителя. Правильно. Все матери такие…"

Красноармейцы помогли Ульяне. Одни сбили с окон и дверей доски, другие нанесли дров, третьи затопили печи и устлали полы лесным пахучим сеном. Вскоре все бойцы, кроме часовых, впервые за много дней войны уснули крепким сном.

Алиев лично руководил размещением отряда, распорядился истопить печи в помещении для бойцов Ливанова, расставил посты на территории нового лагеря, послал боевое охранение. Довольный, вошел он в кабинет Нечитайло. Зажег свечу, разложил на столе полевую карту. Увлеченный работой, не слышал, как открылась дверь и, осторожно ступая, в комнату вошли Алешка Горецвит и Оксана. Вздрогнул от неожиданности, услышав мягкий девичий голос:

– Товарищ командир, отведайте наших вареников.

Оксана поставила на краешек стола глубокую тарелку, доверху наполненную сочными варениками. Над тарелкой поднимался аппетитный пар. Он разносил приятный запах по всей комнате.

Алиев откинулся в кресле, с нескрываемым удивлением и восхищением смотрел на Оксану.

Когда Оксана стояла в полутемных дверях, она показалась ему просто красивой, и только. Сейчас он подумал, что это не просто красавица, а необыкновенное земное чудо!

Алешка заметил, какое впечатление произвела на Алиева Оксана. С гордостью воскликнул:

– Я же говорил вам, товарищ политрук, что, как увидите Оксану, так сразу и влюбитесь!

Девушка покраснела, придвинула к столу табуретки, сказала решительно:

– Давайте откушаем вместе.

Алешка потянулся было за вареником, перевел глаза на Оксану. Она в упор смотрела на Алешу и улыбалась.

– Ну и дурачок же ты! – сказала Оксана и засмеялась. Смех был ласковый, и Алешка не только не обиделся, обрадовался. Придвинулся к Оксане, не вставая, придерживая табуретку, воровски чмокнул в румяную щечку. Оксана схватила Алешку за волосы, притянула к себе.

В глазах Оксаны и прильнувшего к ней Алешки светилось такое счастье, что есть в их присутствии Алиев посчитал неудобным. Как ни был голоден, как ни вкусны были вареники, поднялся из-за стола, намереваясь выйти из комнаты, не мешать чтобы.

– Куда вы? – очнулась Оксана. – А ну сиди прямо! – строго сказала она Алешке. – Остыли вареники? Я сейчас принесу вам горяченьких, – и выбежала.

– Красивая у тебя девушка, – задумчиво сказал политрук.. – А что ревнуешь – правильно: значит, любишь. Я тоже в молодости ревновал свою девушку. Кто-нибудь на нее посмотрит, меня сразу в дрожь бросало. Вот взгляни, какая она была в юности. – И Алиев достал из кармана гимнастерки партийный билет, вынул из него небольшую фотографию.

– Красавица! – воскликнул Алешка.

– Не говори так – ревновать буду: это моя жена.

Оба рассмеялись.

– А ты повнимательнее всмотрись. Алешка взял фотографию, поднес поближе к глазам.

– Вот чудеса какие! Да ведь это Оксанка. Копия!

– Теперь понимаешь, почему я так смотрел на твою Оксану? Жену вспомнил. Радость коснулась моего сердца и тревога: как она там? Жива ли? Как дети?.. Тяжело, Алешка, на войне, а женатому вдвое. Утром вижу свою Аминат, вечером вижу и днем, а ночью и не говори: пока с ней душу не отведу, не усну…

– Я тоже буду так вечно любить Оксану, честное слово!.. Только вы не говорите ей, ладно? Я сам боюсь ей сказать: засмеется.

Алешка поднялся, натянул шапку, полушубок.

– Можно я побегу? Оксану ждать бесполезно: Ульяна больше не отпустит. Ох и тревожится она за Оксану! А я постучу, она и выйдет, Оксана…

Оставшись один, Алиев доел холодные вареники, прилег на стоявший у стены старый, потертый диван, подложил под голову полевую сумку, телогрейку, укрылся полушубком и сразу заснул. Во сне увидел на Приморском бульваре седого Каспия огромное волнующееся море бакинцев. Они в праздничных одеждах, с букетами ярких цветов радостно встречают его, увешанного орденами, возвращающегося с победой. Впереди всех с самым большим букетом цветов идет его жена, дети и Оксана. С распростертыми руками он бросился к ним, но в это время кто-то схватил его за плечи. Алиев открыл глаза и увидел склонившегося над ним Алешку.

– Зачем разбудил? Такой сон прервал. Да знаешь ты, что я впервые за войну такой хороший сон видел.

– Какой? – спросил Млынский.

Алиев поднялся, протер глаза.

– Приснилось мне, будто мы уже победили фашистов, возвратился я домой, и нас, фронтовиков, пришли на вокзал встречать все бакинцы. И с весенними цветами.

– Думаю, мы с вами доживем до этого радостного дня. Принимайте друзей с Большой земли. Познакомьтесь: товарищи Максимов, Тоня, политрук отряда Алиев.