Путь Абая. Том 1

— Ведь женитьба — большая радость и для родителей и для жениха, зачем же мучить людей всеми этими обрядами?

Жумагул взглянул на него и рассмеялся.

— Вот тебя и начнут сейчас терзать! Прежде всего тебе попадает за то, что на шапке нет перьев! И надевай скорей красный чапан, а то и по щекам получишь!

Согласно обычаю, жених должен нахлобучить на голову малахаи с высоким верхом, увенчанный пучком перьев филина, надеть чапан красного сукна и сапоги на высоких каблуках, чтобы отличаться от всех остальных. По распоряжению Зере, Абаю перед отъездом и была сшита такая одежда. Старая бабушка, обычно во всем потакавшая внуку, на этот раз не слушала его возражений.

— Это обычай твоих предков! — повторяла она. — Не тебя будут укорять там, а нас: всякий скажет — разве у них отцы не были женихами, а матери — невестами?.. Надевай! — приказала она и сама обрядила внука.

В этом необыкновенном платье Абай самому себе казался не то знахарем, не то бродячим фокусником. Как только они выехали из аула, он подскакал к Улжан и взмолился:

— Боже мой, для чего мне по всему пути кричать, что я жених? Разреши мне пока надеть мое обычное платье, а в наряд жениха я переоденусь, когда мы приедем!

Улжан скрепя сердце согласилась. И Абай до сих пор еще не надевал «знахарской» одежды. Малахай с пришитыми перьями и красный чапан — все было спрятано в переметную суму. Теперь Жумагул напомнил об этом, но, поняв, что Абай и в самом деле начинает побаиваться, добавил:

— Когда-то Барак-батыр сказал: «Мое сердце ни разу не дрогнуло, когда я ездил к родителям моей невесты…» Да, тебе предстоят ужасы! Но будь тверд душой — все кончится благополучно, это уж я по себе знаю!

Оба друга рассмеялись, и Ербол повторил Жумагулу свою неоднократную просьбу:

— Пожалуйста, предупреждай его обо всем: когда и как кланяться, когда садиться, когда подниматься и когда можно будет наконец поднять малахай с глаз и сидеть спокойно…

Абай, увидев, как заботливо готовится Ербол к предстоящему им трудному делу, невольно задумался: Ербол беспокоится о таких вещах, которые и в голову не приходят ему самому. Это настоящий, преданный друг.

Абай считал, что в дружбе их не было минуты лучше и выше, чем та, когда Ербол вброд на воле пересек бурные потоки разлива. Но сейчас он казался Абаю каким-то новым; где же тот, который был с ним раньше? Прежний и теперешний — точно два разных человека. Который же из них ближе? Который дороже?..

В самый день отъезда друг доставил Абаю взволновавшую его весть. Тогжан, узнав, что Ербол отправляется с Абаем к невесте, передала через него: «Лунным лучом блеснул он — и пропал. Я осталась во мраке. Но да будет счастлив его путь, да будет сам он весел и счастлив — вот мой салем ему!»— сказала она и, когда Ербол тронулся в путь, закрыла глаза платком и заплакала.

Узнав об этом, Абай всю дорогу не мог прийти в себя. Он чувствовал всю тяжесть принуждения, весь гнет чужой воли, заставлявшей его ехать. И теперь он угрюмо ожидал встречи с Дильдой.

Внезапно до его слуха донесся громкий женский смех. Потом послышался звон шолпы. Это шли молодые женщины и девушки встречать жениха. Приближалась большая толпа: женщины — в белоснежных головных повязках, девушки — в камчатных шапках. Кругом весело сновали ребятишки.

Подходя к плотной кучке жигитов, окружавших Абая, некоторые из женщин начали громко переговариваться:

— Который тут Абай?

— Кто из них жених?

— Почему все одеты одинаково? Почему Абай не оделся, как полагается жениху?

Абай смутился. Он сделал над собой усилие и улыбнулся.

— Кто из нас вам больше понравится, тот пусть и будет Абай! — сказал он.

Женщины рассмеялись и сразу узнали жениха. Но одна из них тут же упрекнула его:

— Нет, дорогой мой! Тобыктинский малахай ты будешь носить у себя в ауле. А в наш аул попадешь только в свадебном наряде!

И она тут же начала расспрашивать всех и разыскивать свадебную одежду. Жумагул не вытерпел. Он снял с коня свою переметную суму.

— Сколько я ни говорил — надень, он все не слушался… Проучите его теперь. Весь его наряд у меня в тороках! — сказал он, передавая суму девушкам.

Пока Абай переодевался, дети, прибежавшие с женщинами, успели по двое, по трое вскарабкаться на коней свиты жениха и поскакали в аул. Абай приехал на белогривом золотистом иноходце. Словно оправдывая пословицу; «На жениховом коне золу возят» — ребятишки обступили коня.

— Это же иноходец!

— Ойбай, вот хорошо-то!

Они втроем забрались на коня и помчались вперед. Женщины, девушки и жених со свитой пошли в аул пешком.

Юрта, предназначенная жениху, выделялась своей ослепительной белизной. Внутри убранства было не очень много — помещение решили не загромождать, чтобы было просторней. Но остова юрты видно не было: он был завешан богатыми шелковыми занавесями, коврами с пестрыми узорами. Яркие краски тканей делали юрту необыкновенно нарядной. От самой двери до переднего места настланы шерстяные ковры и кошмы с пестрыми вышивками и узорчатыми украшениями. На них в несколько рядов лежали шелковые одеяла и подушки. Направо стояла кровать с костяной резьбой, застланная пятнадцатью шелковыми одеялами. Подушки сверкали белоснежными наволочками. Атласная занавеска с голубыми и алыми узорами закрывала изголовье.

Абая усадили перед кроватью, и с обеих сторон его окружили девушки, будущие свояченицы. Ербол, Жумагул и жигиты сели дальше, вперемежку с другими девушками.

Едва все успели разместиться, как в юрту быстро вбежали три молодые женщины и заторопили сидевших:

— Занавеску!.. Опустите занавеску!

Девушка, сидевшая рядом с Абаем, вскочила с места и опустила перед женихом атласный полог. Тогда женщины распахнули двери.

— Входите, входите! — приглашали они кого-то, стоявшего за дверью, и оглядывались в сторону жениха: — Встречайте, идут эне! [98]

Абай, Ербол, Жумагул и девушки, сидевшие в юрте, вскочили со своих мест.

Занавес оставался опущенным. В юрту вошли три пожилые женщины. Посредине шла старшая эне Абая — первая жена Алшинбая, полная смуглая байбише. Рядом с нею — настоящая эне, мать невесты.

— Ну, матушки, выкуп! Где выкуп! Иначе не покажем вашего сына, — подшучивали молоденькие женщины, удерживай край полога.

— Поднимите занавес! Вот вам выкуп! — ответила байбише, показывая шашу. [99]

Атласный занавес широко распахнулся. Жених стоял, скромно потупив голову, в немой покорности.

— Да будет жизнь твоя долголетней! Да пошлет тебе бог счастливое будущее, свет мой! — сказала старшая байбише и начала бросать девушкам шашу.

Посыпался урюк, изюм, конфеты. Девушки, весело смеясь, принялись подбирать сласти.

— Да пошлет бог счастливое начало! Да будет долговечным твое счастье и радость, свет мой Абай! — присоединила свое пожелание и родная мать невесты.

Жених не может отвечать, он должен стоять, покорно храня молчание. Жены Алшинбая по очереди подошли к Абаю, поцеловали его в щеку и, не задерживаясь, ушли из юрты.

Целый вечер Абаю было не по себе, он никак не мог свыкнуться со своим новым положением. Огромный малахай спускался ему на глаза, вгонял в пот и раздражал. Но самым тяжелым испытанием были устремленные отовсюду взгляды: люди разглядывали его без всякого стеснения. «Красив ли жених? Пара ли он нашей дочери? Как он держится?»— говорил каждый любопытный взгляд. Нарядив юношу в одежду, которая превратила его в неподвижную статую, они теперь как будто потешались над ним: посмотрите, мол, каков он!

Вскоре в юрте жениха появился чай. Но общий разговор никак не мог наладиться. Жумагул и Ербол, обычно вызывающие дружный хохот своими шутками, здесь тоже чувствовали себя стесненными, держались натянуто и со скромной учтивостью переговаривались с девушками, сидевшими возле них. Среди этих девушек внимание Абая остановили на себе три, сидевшие поодаль и одетые очень нарядно. Он был поражен их видом: лица девушек были неестественно белы, а щеки горели багровыми маками. Абай не знал обычая этой местности: совершеннолетние девушки рода Бошан густо белили лицо и румянили щеки.