Предтеча<br />(Повесть)

— Глянь-кось, Васька скацет. — И громко крикнул: — Васька-а!

Но тот не повернул головы — не услышал, должно быть, за шумом.

После благодарственного молебна был устроен во дворце великий пир. Говорилось много похвальных речей про мудрость великого князя, доблесть воевод и отвагу воинов. А когда было уже довольно отговорено, встал Иван Юрьич Патрикеев и преподнес в дар великому князю от всего московского воинства богатую золотую чару с затейливой резьбой, украшенную яхонтами и изумрудами. Попросил Иван Юрьич наполнить ту чару вином и проговорил чуть коснеющим языком:

— В крепкие узлы вяжешь ты свои задумки, государь, так что подчас нам не развязать, а врагам и тем паче. Восхотел обхитрить нас поганый Ахмат, ан не вышло, ибо все по твоим мыслям содеялось. Вот и давай выпьем за то, что ты превозмог лукавство басурман и победил их!

Посмотрел Иван Васильевич на чару, подивился ее чудной красоте и сказал так:

— Спасибо за дар, Иван Юрьич, и за доброе слово, но пить из сей чары нынче я не стану. Теперь у нас великая радость, но пусть она не слепит ваши глаза. Еще грядет великая битва с Ордою, ибо враг наш не разгромлен, а только уязвлен. Мы ведь радуемся, что волка отогнали, но пока у волка зубы целы — он будет кусать. Я выпью из твоей чары только тогда, когда волк навовсе лишится зубов. И чары этой не завещаю ни моему сыну, никому другому — сам выпью!

— То-то верно сказал, государь! — зашумели развеселые голоса. — В нашем обычае две вещи не завещаются: чарка медвяная да баба румяная! И мы в этот раз не станем пить, подождем твоею часа.

Шла в тот вечер большая гульба по всей Москве. Великий князь приказал выкатить на улицы бочки с медом. Подняли свои ковши Матвей с Семеном за победу над басурманами и не забыли, по старому русскому обычаю, помянуть тех, кто остался лежать на приокских заливных лугах да на алексинском пепелище…

Послесловие

Молодое Московское государство, казалось, только и ждало того, чтобы после сурового отпора ордынским полчищам в 1472 году гордо заявить о своей силе. Словно большой магнит, стало оно притягивать к себе лежащие окрест земли. В конце того же 1472 года встала под его руку Пермская земля, еще через год московский князь купил у своих дальних родичей половину Ростова, и некогда славное удельное княжество тоже отошло к Москве. Приобретя почти всю Северо-Восточную Русь, Иван III обратил свои взоры на север, к богатой Новгородской земле, которая по своим размерам намного превышала тогда Московское княжество. Господин Великий Новгород — глава всей Северной Руси — раздирался внутренней усобицей, его вольность была кажущейся: всеми делами там заправляла боярская верхушка. А она не желала строгой власти московского князя и, соблазнясь легкими посулами польского короля, готовила отторжение Новгородской земли. Тогда Иван III двинулся своими ратями к Новгороду и в начале 1478 года покорил его.

На очереди был запад. Иван III решил начать с его северной части — Псковской земли. С нею дело надо было вести по-другому. Псковичи, стиснутые между Литвою и Ливонским орденом, нуждались в московской защите и признавали над собой власть великого князя. Сила по отношению к ним не годилась, да Иван III и не думал ее применять. Он расширил власть своих наместников в Пскове и стал постепенно наступать на псковские вольности.

Так, действуя сообразно обстоятельствам, собирал Иван III в кулак исконные русские земли. И насобирал изрядно, вшестеро увеличив территорию своего государства. На его большой печати появилась гордая надпись: «Иоанн, божьей милостью господарь всея Руси и великий князь владимирский, и московский, и новгородский, и псковский, и тверской, и угорский, и вятский, и пермский, и болгарский».

Новое положение Москвы требовало окончательного высвобождения из татаро-монгольского ига. Иван III упорно выводил Русь из позорного плена, крепил военную мощь своего государства, упирая на пушечную силу; искал надежного союзника в лице крымского хана Менгли-Гирея — исконного недруга Ахмата; расшатывал власть другого своего противника — поддерживая недовольство против короля Казимира православной части соединенного Польско-Литовского государства.

Наконец решил: пришло время! И в 1476 году прекратил выплату дани ордынскому хану.

Летом 1480 года Большая Орда двинулась в поход на Москву. Обе стороны действовали во многом так же, как и в 1472 году. Ахмат шел вдоль южных границ Московского государства, пытаясь соединиться с войском польского короля, а Иван III внимательно следил за движением Орды и располагал свои войска так, чтобы не пустить врагов на свою землю и помешать их соединению. Положение его, однако, было более трудным, чем восемь лет назад. С северо-запада угрожали немцы, участившие набеги на Псков, и для их острастки приходилось держать там часть сил. Взбунтовались братья Андрей Большой и Борис Полоцкий, попросившие защиты у польского короля и отказавшиеся принять участие в отражении ордынского нашествия. За все время долгого правления осень 1480 года оказалась для Ивана III самой суровой.

В начале октября 1480 года Ахмат подошел к Угре, «хотеша перевоз взяти» и двинуться на Москву. Перевоз находился близ города Калуги, где уже стояли крупные силы русских. Это было хорошо оснащенное войско с сильным пушечным нарядом, который внезапно обрушился на готовящихся к переправе ордынцев и разметал их. Потерпев поражение в первом четырехдневном бою у «перевоза», Ахмат отошел от Угры и стал разорять княжества, находящиеся в верховьях Оки. Осторожный Казимир с помощью Ахмату все еще медлил, и, как оказалось, не зря: на его южные владения двинулась дружественная русским крымская орда. Братьям ничего не оставалось, как примириться с Иваном III, они привели к нему свои войска, и теперь русские и ордынцы оказались друг перед другом. Ахмат делает еще одну попытку перейти на Московскую землю у «Опакова городища», но снова терпит поражение.

Быстро наступают холода. Долгое стояние на Угре оборачивается для татар большой бедою, в их стане растет недовольство, за спиной поднимаются недружественные ногаи, с востока угрожает хан Тюменский орды Иван. Ахмат видит, что и на этот раз его поход не удался. Он предпринимает последнюю попытку договориться с русскими и посылает Ивану III ярлык, но это — отчаянный волчий щелк. Известно: злоба помрачает разум, и содержание ярлыка тому подтверждение. Ахмат требует, чтобы московский князь в сорок дней собрал и доставил ему дань, а на себе учинил позорное «батыево знамение — у колпака верх вогнув ходил». За непослушание обещалась кара, которая должна была сотвориться еще в первый поход 1472 года, да случайно отсрочилась. «Меж дорог яз один город наехал, потому так и стало», — объясняет отсрочку Ахмат. Угрозы не подействовали, а напоминание об Алексине наполнило гордостью сердца тех, кто стоял на пути ордынского войска. Русские промолчали, вместо ответа на грозный ярлык они стали отходить от берега в глубь своей страны, словно приглашая татар для решительной битвы. Но Ахмат приглашения не принял. В ночь на 7 ноября ордынцы покинули свои становья и направились в степь. Этим малокровным стоянием на Угре и кончилось татаро-монгольское иго, давлевшее над Русью два с половиною века.

Как же повели себя в славных событиях 1480 года герои нашего повествования и какова их дальнейшая судьба?

Иван III прожил долгую жизнь, и правление его было плодотворным, однако памятью потомков он оказался явно обделенным. Легкость, с какой Иван III завершал начинания своих предков, породила легенду о необычайной удачливости этого правителя, ввела в заблуждение многих историков. Получалось, что татаро-монгольское иго пало чуть ли не само собой, из-за естественного разложения Золотой Орды и вне всякой связи с политикой молодого Московского государства. Хитроумные маневры и выжидательные действия русских в 1480 году объяснялись трусостью их предводителей, и прежде всего самого Ивана III, а дипломатические успехи Москвы относились на счет его жены Софии Палеолог. Только позже стали задумываться: удач и счастливых для русских обстоятельств было так много, что их случайный характер становился сомнительным. Очень уж в нужный момент, например, действовали верховские князья, крымская орда и другие противники московских врагов, словно кто-то умело согласовывал их действия.