Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]

Улыбнулся профессор. И все улыбнулись. Шагнул профессор вперед. И все шагнули. Подошел профессор, на краешек кровати присел, а все кровать вокруг обступили.

— Ну вот, наша птица ожила. Как самочувствие?

Настя ему только кивнула: хорошее.

— Чудесно. Покажите язык. Так. Хорошо. Скажите «А». Хорошо. Глаза? Хорошо. Через неделю вставать будем.

Легким одобрительным шумом свита ответила. Обернулся профессор к кому-то за своей спиной:

— Наша советская наука действительно выше всех буржуазных наук. Телеграмму товарищу Сталину.

Она встала через неделю. И сама дошла до окна. А еще через неделю, укутанная в меховую летную куртку, бродила по пустынному берегу. Далеко-далеко над горами каждый день поднимался самолетище и, ревя моторами, уходил гулять над морем.

Врачам и медсестрам до этого дела нет: самолет он и есть самолет, только большой. А Настя с детства все авиационные новости ловила на лету. Вспомнила, прикинула, вычислила: это, конечно, ТБ-7 летает. Враг народа Туполев и враг народа Петляков создали лучший в мире стратегический бомбардировщик. Самое время его испытывать. Поразмыслила: кто бы испытателем мог быть на ТБ-7? Вроде Водопьянов по ее расчетам выходит. Надо будет у знающих людей спросить. У Холованова. Где он?

В России март бушует, а тут, на крымских берегах, ни снега, ни мороза. Просто ветрено и прохладно. Но погода всегда летная. И потому тут круглый год идут испытания новых самолетов и десантных планеров. И потому лучших летчиков готовят именно в Крыму. Аэродромов здесь так много, что можно считать Крым не совокупностью многих аэродромов, а одним большим непотопляемым авианосцем.

Если смотреть на восток, то там угадывается большой аэродром за горизонтом. На северо-восток — еще один. Два на севере. Если смотреть на запад, то и там вдалеке каждый день в небе точечки. Это каких-то девчонок готовят к следующему воздушному параду. Они удивят мир групповым затяжным прыжком. Их не только для парада готовят. Есть и другое предназначение у групп отважных девчонок, которые могут валиться с неба, не раскрываясь до двухсот. А вчера садился там сверкающий самолет. Может, «Сталинский маршрут»?

И улыбнулась.

Сидит укутанная Настя на берегу. Камушки в воду бросает. Кричат чайки. Бьются волны о берег. Зашуршали камушки позади. Оглянулась. От солнца рукой закрылась — слепит. В лучах солнечных стоит огромный человечище. Не разобрать лица. Только пальто кожаное различимо, да сапоги ярче солнца.

— Здравствуй, Драконище.

Подхватил он ее на руки. Закружил.

— Здравствуй, Жар-птица.

— Отпусти, дурной, даже у советских парашютистов головы иногда кружатся.

Опустил он ее осторожно.

— Как ты тут?

— Хорошо, Дракон. Рассказывай.

— Что же тебе рассказывать?

— Все рассказывай. Я ничего не знаю.

— Все просто. Был заговор. Был. Самый настоящий. В их руках были все системы связи и недостроенный командный пункт в Жигулях. Оттуда можно было управлять не хуже, чем из Москвы. И в Москве очень многое было в их руках. И в республиках. На товарища Сталина они имели что-то очень серьезное. Настолько серьезное, что могли его совершенно легально на пленуме ЦК партии в чем-то уличить и снять. Они могли арестовать кого угодно и делали все, что хотели. В их руках уже была почти ничем не ограниченная власть. И был у них «Контроль-блок» — ключ ко всем правительственным, государственным, военным, дипломатическим и всем другим системам связи. Задавлен мятеж. Задавлен до того, как успел вспыхнуть. Бочарова я арестовал. Вот этой рукой ордер предъявлял. Вот этим пистолетом в морду бил. Хорошо — рукояткой в морду. Хорош «Лахти» тем, что тяжел. Как двинешь в рыло — вроде молотком. Одна забота: чтоб не до смерти. Хороший человек Бочаров. Жалко. А как подумаешь, так и хрен с ним. Ежов отстранен от должности народного комиссара внутренних дел, но пока остается народным комиссаром водного транспорта.

— Да почему же?

— Не спеши. Всему свое время. Товарищ Сталин стратегию и тактику классовой борьбы понимает лучше нас. Помяни мое слово: пройдет месяца два-три, и пропадет товарищ Ежов. Никто о нем больше не вспомнит.

— А Берия теперь нарком НКВД?

— Ты догадлива.

— А что с Фриновским?

— Фриновский назначен наркомом Военно-Морского Флота.

— Так он же…

— Это повышение, но у нас такое повышение называется «отфутболить на чердак». Фриновского надо было выслать подальше из Москвы, оторвать от корней. Полетал он по Союзу от Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей. Больше не летает. Смещен и арестован.

— А Берман?

— Товарищ Сталин устроил учения и потребовал от Бермана любыми способами захватить или нейтрализовать системы связи в Москве. Берман с задачей не справился, и тогда товарищ Сталин снял его с поста наркома связи. Под Новый год его арестовали, судили и уже расстреляли.

— Кто же теперь будет наркомом связи?

— Пока нарком не назначен, но руководит связью Пересыпкин.

— Тот самый майор Пересыпкин, который с Берманом ругался?

— Тот самый полковник Пересыпкин. Помяни мое слово: товарищ Сталин назначит его наркомом связи.

— Полковника — наркомом?

— А разве у нас так не бывает? Звание соответствующее товарищ Сталин ему присвоит. Вот только с товарищами посоветуется. Для своих товарищ Сталин званий не жалеет.

— Нашел товарищ Сталин папку?

— Нашел.

— А «Контроль-блок»?

— За что, думаешь, тебе второй орден?

— А папки на тебя я все сожгла в паровозной топке.

— Знаю. Но все сначала запомнила, а потом Сталину рассказала.

— Не может такого быть.

— Может. Все запомнила. Все доложила.

— Я болтала, а он записывал?

— Знаешь, нет. У него есть записная книжка. А еще у него есть коричневая тетрадка, в которую он записывает неизвестно что. Он ее никому не показывает. Но на этот раз он не записывал ни в записную книжку, ни в тетрадку. Он может вполне обходиться без тетрадки и записной книжки: память у него, как у тебя. Может, на всю страну вас двое таких. Ты ему страницу за страницей выкладывала, он сидел и слушал. Как с магнитофона на магнитофон информация переписывалась. Иногда товарищ Сталин меня звал, чтоб и я послушал.

— Ты меня, Дракон, прости. Это я в бреду.

— В бреду-то в бреду, но только ему и рассказала, ни мне, ни докторам рассказывать не стала. Ему ты рассказала потому, что у тебя еще до бреда такое намерение было.

— Правильно, Дракон, было.

— Он тебя за это особо благодарить будет. Но и мне в конечном итоге это не повредило. Чем больше он про меня знает, тем легче ему меня контролировать. Тем больше у него ко мне доверия.

— Я это понимала. Потому все запомнила и ему рассказала.

— Знаешь, что товарищ Сталин для тебя сделал?

— Не знаю.

— Он приказал сейф, в котором Бочаров «Контроль-блок» держал, тебе подарить.

— И где он сейчас?

— Его вычистили, выкрасили и отвезли в Жигули. В подземном городе у тебя персональные апартаменты. Вот туда сейф и поставили. Ты в бреду сейф вспоминала как человека живого и просила товарища Сталина тебе его подарить. Товарищ Сталин — человек добрый. Приказал немедленно твое желание исполнить. Это, конечно, не все. Добыв «Контроль-блок», ты спасла всех нас. Не только он тебе благодарен, но и я персонально. Проси что хочешь.

Проси что хочешь.

Чего же она хочет?

Проснулась Настя среди ночи. Бушует море за окном, терзает ветер пальмовые ветви, гремит железо на крыше, а ее вопрос поразил: чего же она хочет в этой жизни? Никогда она над этим не думала. Ничего ей не надо. Денег не надо. Зачем деньги? Квартира тоже не нужна. Счастлив тот, кто все потерять не боится. А не боится тот, кому терять нечего. Ей нечего терять, все ее достояние в одном солдатском вещмешке помещается. Ордена? Два их у нее. Самых высших. Хороший пистолет? Хороший — это «Лахти». Тяжел для нее «Лахти». А если не «Лахти», то «Люгер». Вот он, рядом лежит.