Я жду тебя

— О, мои предки! Я грешен и несчастен. Я не такой благочестивый, как вы. Я бедный, обездоленный и низкий человек. Меня лишили высокой касты, и теперь я не могу получить того, что вы оставили мне. Но я не печалюсь. Мне не нужно всего этого. Вы защитили меня, спасли мне жизнь. — И Сукхрам снова низко поклонился, коснувшись земли. Он был уверен, что предки слышат его, и перестал бояться.

Сукхрам возвращался, погруженный в свои думы. Прежние его мечты развеялись, но успели породить новые. Он тайком пробрался к храму. Там никого не было, у ворот валялся мертвый петух.

— О богиня, ты спасла меня от греха, — сказал Сукхрам, прислонившись головой к двери храма. — Но разве меньше тот грех, что я, тхакур, стал карнатом и теперь мучаюсь и страдаю? Грех лишил меня человеческого достоинства. Здесь нет твоей вины, во всем виновата тхакурани. Она согрешила, и ее грех до сих пор еще не искуплен. О богиня, пусть мне не достанется крепость, но позволь мне остаться человеком! — он замолчал и глаза его наполнились слезами.

На небе зажглись звезды. Стало светлее, и Сукхраму показалось, что богиня ласково улыбнулась. Тогда он снова благоговейно ей поклонился.

27

— Как мы теперь будем жить? — спрашивала Каджри.

— Не знаю, — отвечал ей Сукхрам.

— Зато живот знает.

В ту деревню, где стояла старая крепость, Сукхрам вернуться не мог. Порой он наведывался в соседнюю деревню и продавал там дикий мед, врачевал местных жителей в Данге. Каджри торговала плоскими корзинками для отсева зерна.

Сукхрам охотился. Когда охота была удачной, у них было вдоволь мяса. Из-за боязни быть пойманными они не могли давать представления, а в услужение их никто бы не взял. Оставался только один Ахмедабад. Но у них не хватало решимости вот так вдруг подняться и уйти в незнакомые края.

Однажды Сукхрама и Каджри навестил раджа. Оба стоя почтительно приветствовали его, а потом усадили на кровать и ждали, что он скажет. Раджа рассказывал о кражах. Казалось, страх ему вовсе неведом. А от полицейских он просто прятался.

— А ты чем занимаешься? — спросил он Сукхрама!

Сукхрам и Каджри переглянулись, не зная, что ответить.

— Ничем, раджа-джи, — проговорил Сукхрам.

— Значит, только ешь?

— На это тоже нужна божья милость. Пока не чаще раза в день, — вставила Каджри.

Сукхрам в подтверждение кивнул головой.

— Так почему бы тебе не пойти со мной? — спросил раджа.

В это время в шатер вошла рани. Каджри ласково усадила ее на кровать рядом с ее повелителем.

— Куда ты собираешься его вести? — поинтересовалась рани.

— На дело.

— Ну? — спросила Сукхрама Каджри.

— Душа не лежит у меня к этому, — ответил Сукхрам.

— Душа! Какая там душа у бедняка, глупец! Что важнее, жизнь или душа? — напустилась на него рани.

— Жизнь, — согласился Сукхрам.

— Тогда пойдем, — настаивал раджа.

— Каджри, а ты почему молчишь? — спросила рани.

— Устала я твердить, — вздохнула Каджри.

— Значит, боишься? Так на, полюбуйся! — проговорил раджа, показывая Сукхраму спину. — Гляди: это рубцы от ударов плетью. А я все равно не боюсь! С детства меня бил каждый, кто мог. Но я просто не давал спуска, не знал жалости. Не в моих правилах упускать из рук деньги, которые можно взять. Вот, к примеру, бедняк крестьянин: гнет спину, а его лишают земли, пускают с молотка его дом, распродают скот. Так ведь он не бросает своего занятия? И мы могли бы прокормиться, работая на полях. Но у нас нет земли, мы — наты. Нам никто не доверяет, так почему же мы должны быть честнее других?

— Ой, трудно жить настоящему мужчине, Каджри, — проговорила рани, с гордостью поглаживая рубцы на спине раджи. — Какие только мучения не приходится переносить! Их никто не жалеет. Взгляни! Видишь, на его мизинце нет ногтя — его сорвала полиция. Но он — мужчина. Он даже не охнул и, уж само собой, не указал, где спрятан краденый товар. Порой кажется, бог оказал большую милость, сотворив меня женщиной!

Каджри внимательно слушала ее, а потом заплакала.

— С чего ты разревелась? — удивился раджа.

— Нет, не пущу я его, еще убьют, — проговорила она сквозь слезы.

— Э-э, а разве во дворцах люди не умирают?

— То другое дело.

— Как знаешь, — проговорил раджа, вставая. Сукхрам тоже встал. Каджри осталась сидеть — она все еще не могла успокоиться.

— Ну что ты? — успокаивал ее Сукхрам, проводив гостей. — Ты думала, я пойду с ним и полицейские убьют меня?

— Раз догадался, зачем спрашиваешь?

— Каджри, какая ты у меня хорошая!

— Что ты болтаешь? — смутилась Каджри. — Разве кто-нибудь хвалит жену?

Жена! Это слово само собой вырвалось у Каджри. Что же это, она перестала быть просто женщиной, привлекающей мужчин только телом? Она уже перешла ту границу, которая отделяет просто женщину от жены? В этом слове угадывалась и защитница семейного очага, и любящая мать, и нежная преданная подруга, помогающая мужу преодолевать невзгоды.

Это слово вырвалось у нее непроизвольно, потому что в нем заключалась вся ее безграничная любовь, чистота чувств, при которых их близость становилась возвышенным и великим средством созидания жизни, а ответственность за любовь и воспитание детей несли уже наравне мужчина и женщина и где уже не оставалось места ни для ни для низости, ни для пошлости.

— Правда, Каджри, ты очень хорошая, — повторил Сукхрам.

— Ты читаешь чужие мысли.

— Почему?

— Потому что так я думала о тебе.

На улице послышались шаги. Кто-то остановился у входа.

— Кто? — крикнул Сукхрам.

В шалаш вошел Кхадагсинх.

— А, ты! — воскликнул Сукхрам. — Давненько тебя не было видно. Как живешь?

— Начальник тебя зовет, пошли, — сказал Кхадагсинх.

Каджри насторожилась. Сукхрам молча смотрел куда-то в сторону, мимо Каджри.

— Нет, брат, нам ни от кого ничего не надо. Никуда он не пойдет, — вмешалась Каджри.

Сукхрам и Каджри вместе вышли из табора. Поднявшись на гору, они увидели прямо перед собой знакомую старую крепость. Сукхраму казалось, что теперь крепость отдалилась от него, отошла куда-то на задний план, стала настолько чужой, что временами он совсем забывал о ней.

— На нее загляделся? — пытаясь проникнуть в его мысли, спросила Каджри.

— Я не смогу стать ее хозяином.

— И не надо! Что пользы, если б даже и стал?

— Каджри, а тебе разве ничего не надо?

— Нет. У меня все есть. Своего не отдам, а чужого мне не надо.

Слова Каджри запали в душу Сукхрама. Тогда он впервые почувствовал, что для него Каджри дороже крепости. Почему он так страстно хотел завладеть этой грудой камней? У него же есть Каджри, она — все для него. Что бы он делал, если б в самом деле получил недостроенную крепость? Он ведь даже читать не умеет, а знатные люди все как один грамотные. Кто он? Жалкий карнат, все еще цепляющийся за мысль, что он тхакур! Потому-то он и прозябал здесь, как вор, скрываясь от людей.

Сукхрам и Каджри долго стояли на горе, думая каждый о своем.

«Если б только пристроиться в жизни! Ну нет, лучше уж сидеть без работы, чем лишиться свободы!» — думала Каджри.

— Каджри, мне не нужна крепость!

— А кто тебе ее даст?

— Я ее не возьму, если б и дали.

— Ой, Сукхрам! — воскликнула Каджри. — Наконец-то у тебя прояснилось в голове!

— Каджри, мы уйдем отсюда, — уверенно сказал Сукхрам.

— Куда?

— В Ахмедабад.

Каджри просияла. Ей показалось, что все страшное уже позади.

— Когда же? — спросила она.

— Завтра. У тебя остались деньги?

— Да, пятнадцать рупий.

— На дорогу хватит. А там уж мы наверняка найдем работу.

— Пора домой, уже темнеет, — проговорила Каджри.

— Постой, в последний раз погляжу на крепость и уйду. Пусть темнота совсем скроет ее. Тогда я смогу вырвать ее из своего сердца.

— Я боюсь, Сукхрам! Идем! — звала Каджри.

Крепость растворилась в темноте.