Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

Причина моего внезапного равнодушия крылась не в ней, а во мне. Или, будем более точными, в моей новой домовладелице, которая — как бы это выразиться поделикатнее — залюбила меня до бесчувствия.

Поначалу я думал, что на сей раз Фортуна улыбнулась мне. Я не только нашел дешевое жилье почти в центре города, но и хозяйка оказалась молодой аппетитной вдовушкой. Первую ночь я не спал вовсе, и не только потому, что меня кусали блохи. До рассвета мы страстно отдавались друг другу и — ей-богу — славно порезвились! Следующие семь ночей на сон мне оставалось около пяти часов, однако я так вымотался и изнемог, что даже сама мысль о сексуальном общении вызывала у меня желание свернуться в клубок, защитив свое мужское естество, и забыться глубоким сном. Я чувствовал себя как обжора, сожравший за ужин девять перемен блюд, выпивший пару галлонов вина и после кошмарного сна разбуженный в шесть утра со словами, обязывающими его за завтраком повторить подвиг чревоугодия.

Поэтому я дружески чмокнул Доротею в щечку и одарил целомудренной улыбкой. Она выглядела озадаченной, как будто сознавала, что со мной происходило нечто странное, но никак не могла понять, что именно.

— Вы хорошо себя чувствуете, Никколо?

— Прекрасно, — ответил я, — просто немного устал.

Потом мы обнялись с Леонардо и устроились за столом перед началом нашей общей вечерней трапезы. Этот обычай радовал меня по двум причинам: во-первых, он сберегал мне деньги (поскольку еду обычно покупал Леонардо, а вино — Доротея), которые мне приходилось отчаянно экономить; а во-вторых, наши трапезы давали возможность приобщиться к интересной жизни, подобной той, что я вел с друзьями в лучшие времена во Флоренции. Общение с Леонардо и Доротеей, разумеется, не позволяло мне отдохнуть так же беспечно и весело, как мы отдыхали в «Трех царях» с Агостино и Бьяджо, но ничего лучшего в этом захолустном городишке я наверняка не нашел бы.

После еды мы поиграли в карты, Леонардо подкинул мне несколько своих загадок, а я поделился историями о Катерине Сфорца. И как раз когда Доротея собралась спеть для нас под аккомпанемент лютни Леонардо, я услышал громкий шум, донесшийся из коридора. Открыв дверь, я увидел компанию французских командиров: они громко обсуждали что-то на своем языке и бурно жестикулировали. Присмотревшись к ним, я заметил одно знакомое лицо — барона де Бьерра, мы с ним успели ближе познакомиться в Имоле. Я подошел к нему и спросил, что случилось, постаравшись произнести вопрос на чистом французском. Из его возбужденной и стремительной скороговорки я понял не все, но суть ответа сводилась к тому, что герцог решил распустить всех французских наемников. Им предписывалось в течение трех дней выступить в Милан.

Я вернулся в гостиную Леонардо; извинившись, прошел к его письменному столу и быстро настрочил письмецо в Синьорию, сообщая эту поразительную новость. Потом мне пришлось проститься с друзьями и отправиться искать курьера для доставки моего послания во Флоренцию.

Покончив с отправкой донесения, я в задумчивости направился в сторону пансиона, пытаясь найти все возможные причины для неожиданного решения герцога. Может, ходившие слухи соответствуют реальности и у него действительно истощились денежные запасы для оплаты наемников? Или жестокие выходки французов, по мнению герцога, перевесили их боевые качества? А возможно, французский генерал так и не смог простить герцогу кастрации трех солдат, помочившихся на святыню в Имоле?

Я раздумывал об этом, пока мои мысли не начали путаться, и на меня вдруг навалилась смертельная усталость. Да, сегодня я должен в любом случае избежать ночного свидания с моей вдовушкой.

Дойдя до ее дома, я осторожно повернул ключ в замке и тихо, как кошка, поднялся по лестнице. Оказавшись в своей комнате, быстро разделся в темноте и нырнул в кровать. Наконец-то я смогу выспаться… Засыпая, я услышал, как скрипнула дверь и ее голос прошептал:

— Никколо… это вы?

Читта-ди-Кастелло, 21 декабря 1502 года

ВИТЕЛЛОДЗО

В редком проявлении чувств мой отец когда-то сказал мне: «Мы становимся теми, кого презираем». В то время я совершенно не понял смысла его слов — в нашей семье я считался самым твердолобым. Но теперь, вспоминая те его слова, склонялся к тому, что они были верны.

Я превратился в Чезаре Борджиа и лишь последние три дня вновь стал жить по своему разумению.

Все началось с бессонницы. Ночи напролет я ворочался в постели, терзаясь мыслями о том, что его шпионы в деталях сообщили ему о моем плане. Терзаясь мыслями о том, что его убийцы прикончат меня раньше, чем мои его уничтожат.

Потом я подумал: черт побери, зачем я валяюсь в постели? Раз мне все равно не спится, то лучше уж направить мою неугомонную энергию на пользу дела. И вот с вечера до рассвета я начал трудиться за письменным столом в своем кабинете.

Я спал мало, но и во сне меня не покидали кошмары. Мне снилось, что за занавесями в моей спальне прячутся вооруженные убийцы. Я начал подозревать в измене всех окружающих меня людей. Подозревал секретаря, слуг, родственников и даже собственную жену. Я подверг каждого обыску и допросу. К моему стыду, я даже приказал применить пытки к некоторым моим старым друзьям. В итоге я избавился от всех, выгнал их из Читта-ди-Кастелло. Но эта чистка не принесла никакой пользы, поскольку я немедленно начал подозревать новое окружение.

Наконец я получил письмо от жены. Она писала, что поняла, почему я стал таким подозрительным и исполненным страха; она прощала меня за то, что я выгнал ее, но добавила, что если ей больше не разрешат видеться с нашими детьми, то она предпочтет умереть: «Пожалуйста, Вителлодзо, пришлите убийцу, чтобы он прикончил меня, потому что жизнь моя лишилась смысла». Чтение этого письма взволновало меня до глубины души. Я вдруг осознал, каким чудовищем стал, и поклялся, что не позволю этой злобной сущности завладеть мной.

Я решил, что буду вновь доверять людям. Да, они могут предать меня. Но уж лучше умереть как человек, чем жить как рептилия, постоянно прячась под камнями. Ее кожа крепка, как кольчуга. Ее кровь холодна, как лед.

Я отправил посланника, велев ему привезти жену обратно во дворец, и слезы невольно полились из моих глаз, когда я увидел ее трогательную встречу с нашими детьми. И тогда я почувствовал, что вновь стал человеком. Настоящим Вителли. И это случилось три дня тому назад.

Мы не предались любви, поскольку я боялся заразить ее «французской болезнью», но лежали в кровати обнявшись, и моя бессонница чудесным образом прошла. Впервые за много недель я спал спокойно. И клянусь, что в ту ночь я видел во сне моего брата Паоло; он взирал на меня с небес, и его лицо лучилось гордым светом. И он сказал мне: «Даже если ты побежден, победа останется за тобой».

Но не стоит думать, что я отказался от борьбы с Борджиа. Ничего подобного. Моя жена оказалась моей непреклонной сторонницей. В общем, я задействовал против герцога весь арсенал ловушек, которые он обычно использовал против других. Я отправил ему письмо, заявив о моей любви и верности, но за его спиной собрал такую сплоченную и надежную компанию, какая и не снилась этому бастарду.

Чезена, 23 декабря 1502 года

ЧЕЗАРЕ

Глубокой ночью заявился Рамиро, льстиво улыбаясь и отвешивая поклоны. Жирный и бородатый. Он приложился к моей руке. Поблагодарил за отправленные ему подарки. Мы обнялись. Я сказал:

— Ах, мой старый друг, я был совсем ребенком, когда познакомился с вами… помните? Я всегда доверял вам. Никогда не сомневался в вашей преданности.

Я почувствовал, как напряженно застыла его спина под моими руками.

— Мой господин, вы говорили, что получили хорошие новости?

Не ослабляя крепких объятий, я прошептал ему на ухо:

— Да, славные новости. Мы поймали предателя. Верно ведь, это хорошая новость?

Рамиро попытался высвободиться, но не смог.