Ордынская броня Александра Невского

Каждый князь этой большой и богатой земли, каждый город посылал в поход кто сто, кто двести, а кто и триста воев, смотря по тому, кому какое место, достоинство и честь. Из стольного Владимира ушла в поход тысяча комонных [37]. И то мало было для великого князя. Да уж долго помнил Юрий Всеволодович Липецкую сечу — лихую беду, что совершилась из-за крамолы ростовских и суздальских бояр, за коих вступились новгородцы с батюшкой ее князем Мстиславом Мстиславовичем Удатным да его двоюродным братом князем Владимиром Рюриковичем со смольнянами. И родной братец Юрия — Константин Всеволодович, князь Ростовский — молитвенник, а тоже пролил кровь братнюю. Вся земля Владимиро-Суздальская стояла тогда против Мстислава Удатного, новгородцев и смольнян. Только Константин с ростовскими боярами да их чадью [38] и челядью стояли против всей своей земли. А когда плакала кровью и слезами и стенала вся Владимиро-Суздальская земля — в Ростове Великом радовались. Вот потому днесь и велел Юрий Всеволодович своему сыновцу [39] — нынешнему князю Ростовскому Васильку да ростовским боярам выставить в поход осемьсот ратных, не менее. Де Ростов Великий — старейший град в Суздальской земле, вот пусть и покажет сие на брани. А все другие города пожалел. Лишь князю Переславскому — мужу ее и восприемнику великого стола Владимирского велел отпустить в поход триста воев. Уже две седмицы прошло, как ушел сопроводить свой полк и обоз князь Ярослав.

На осьмый день прискакал из Владимира отрок с вестью от мужа. Ярослав писал, что в поход на Днепр старший брат его не отпустил, да и других своих молодших братьев удержал. Рати к Днепру повели Василек Константинович Ростовский да воевода великого князя Творимир. Феодосия, прочитав письмо, поняла, что старший брат опять что-то задумал, потому и не отпустил ее мужа от себя. Владимиро-Суздальская Русь и после Липецы могла собрать рать числом и в двадцать, и в тридцать тысяч воев, а то и более. Не торопился Юрий гнать своих воев к Днепру. И четырех тысяч, поди, не отпустил в этот поход. Москвичи да дмитровцы и без переславцев смогли бы собрать такую силу. Хитрил Юрий Всеволодович. Знала Феодосия, не любил великий князь Владимирский ее батюшку Мстислава Удатного. Потому и было так много непонятного и тайного во всем том, что порой окружало ее в этой северной Русской земле. Княгиня вздохнула. Села на стульце у кроватки.

Вспомнила, как натерпелась и намаялась, ожидая известий о той страшной сече, что была на Липеце. Тогда могла потерять и мужа, и отца, что стояли волей Божией по разные стороны бранного поля. Вспомнила, как подступил к их вотчине — Дмитрову в ту пору младший Всеволодович — Владимир с московлянами. Перепугались все в Дмитрове, но ударили в сполох, затворились в кроме и послали с вестью в Переславль. Переславцы собрали малый полк на подмогу. Владимир-то сел в Москве без воли «старшего брата», хотя еще покойный свекор завещал Москву ему, но он решил и Дмитров себе урвать у Ярослава. Пока старшие братья рядились и воевали меж собой да с новгородцами, этот как тать [40] полез на стены дмитровского крома с дружиной и москвичами. Да получил по зубам. Сам еле остался жив, чудом уцелев от стрелы. А тут муж ее Ярослав поспел на подмогу дмитровцам, и побежал Владимир с москвичами восвояси.

Потом ненадолго, волей победителя, разлучил Феодосию отец с любимым мужем. Наказал за Новгород, за Липецкую сечу. Но тут уж Феодосия проявила свой нрав. Убедила родителя, что тот берет грех на себя, разлучая дочь с законным, Богом данным ей мужем. Да и тяжела была тогда уже первенцем. Любит она своего Ярослава, хотя и знает, что был женат до нее на другой. Та первая была половчанка. Наверно, жадная была до любовных утех. Кровь-то горячая, кочевая, а детей ему родить не смогла. Знала, что и сам князь характером непокладист, вспыльчив, горяч. Никогда не спускает обиды никому, кроме нее — Феодосии. Да еще как отца почитает старшего брата Юрия. Но во всякой брани норовит быть первым. Правда, и бит бывал часто, но умеет отступить и устоять на своем. Брату своему Юрию всегда первый помощник. А ей — жене — надежда и опора. Закрыла глаза, чтобы увидеть образ мужа, и тут всколыхнулось сердце, когда вспомнила, почти ощутила, как страстны и нежны поцелуи и ласки ее желанного… Ведь в любви родила ему сыновей. Вот и сейчас вновь понесла от него… Растут сыновья. Вырастут, поведут свои полки…

Вспомнилось, как три лета назад великий князь Юрий собрал всю Владимиро-Суздальскую и Рязанскую Русь на булгар [41]. Волжские булгары, пользуясь слабостью русичей после Липецы, разоряли русские земли по реке Унже, сожгли даже северный русский город Устюг. Вспомнила, как она и все переславские жены с плачем провожали воев в далекий поход на Волгу. Тогда, правда, великий князь не отпустил от себя Ярослава в поход. Вместо него переславских воев повел их ближний боярин. А во главе войска поставлен был брат Юрия и Ярослава Святослав Всеволодович. Русские полки побили магометан, пожгли их грады, взяли дань. А болгарский каган дал Юрью мир, «якоже было при отце его Всеволоде». С той поры перестали булгары разорять русские погосты и села не Унже и у Городца на Волге. Но более пятидесяти переяславских кметей не вернулось из того похода — легли в далеких Поволжских землях, на Каме-реке, когда «брали копьем» [42] булгарский град Ошелье.

Не просохли слезы у жен и матерей, как на другое лето князь Юрий вновь созвал полки. Теперь уже просили помощи рязанские князья. Мордва-эрзя [43] разоряла и грабила земли у приокских городов — Мурома, Гороховца. Мордовские князья были язычниками и народ свой держали во тьме. Православные подвижники, священники, уходившие к мордве проповедовать слово Христово, часто пропадали в их диких лесах. Их находили прибитыми к деревянным столбам, повешенными на «священных», идольских дубах. Мордовские князья водили разбойничьи рати вверх по Оке и Клязьме до Ярополча и Стародуба, избивая и уводя в полон христиан, грабя и подбивая на войну против Руси уже крещеных мурому и мещеру [44]. По княжескому зову из Переславля к Оке уходило большое войско. Жены и матери со слезами и тревогой прощались с мужьями и сыновьями. Федя махал тогда рукой отцу и держался за ее сарафан, а маленький Алексаша был у Феодосии на руках, когда она, утирая слезы краем одеяла, коим был укрыт младенец, все крестила со спины мужа, только что севшего в седло и верхом выехавшего со двора. А Алексаша улыбался, пускал пузыри и тянул ручки в рот, где резались первые острые зубки.

Великий князь разбил мордву у Оки. За Окой прошел огнем и мечом по мордовской земле, жег городки, где оказывали сопротивление. Тех же, что смирялись, крестил и облагал данью. А чтобы вовсе усмирить мордву, на высоком мысу, в том месте, где Ока входит в Волгу, поставил крепкий град Нижний Новгород. Далеко замыслил — переять славу Великого Новгорода и утвердить ее в Низовской земле — на краю Руси, на Волге, на Востоке. Всем сердцем изболелась Феодосия, пока ждала мужа. Как возвратился Ярослав, все глаз с него не спускала. А он все рассказывал, что Волга там шире Днепра-Словутича, широка, как море. А по берегам ее и за ней — приволье и простор, не меренные ни глазом, ни человеческим деянием. Все обнимал ее — свою Ростиславушку, целовал, нянчил детей, да говорил, что повезет их в Нижний Новгород гулять и Волгу смотреть.

Недолго побыл князь Ярослав дома в покое с женой и детками. Не усидел на княжеском столе Новгорода Великого старший сынок Юрия. Бежал молодой княжич Всеволод Юрьевич со своим двором. Видно сильно притесняли его новгородские мужи. Новгородцы отправили посылов к великому князю, но Юрий им сына не дал. Тогда те просили на стол к себе ее мужа — князя Ярослава, хотя боялись и недолюбливали его. Вот и пришлось Ярославу ехать в Новгород, хотя и не надолго. Днепровский поход русских князей возвратил ее мужа домой в Переславль. А уж отсюда он поехал отправлять полк во Владимир. Между тем недобрые вести шли из Новгорода Великого да из Плескова. Взмястилася чудь, зовущаяся эстами, что живет за Чудским озером и за Наровой-рекой у Варяжского моря [45]. Ранее эта чудь дань платила Новугороду да торговала с Русью. За Чудским же озером стоит русский город Юрьев, где мирно жили русичи и эсты. Сроду не было там которы, при [46] или войны. Да вот уже более пятнадцати лет, как пришли в Чудскую землю латыняне [47] — немцы и датчане. Крестят чудь силою по латинскому закону, а всех противящихся побивают и жгут. Не было такого николи [48], чтобы Русь силою чудь крестила. Латыняне же всех обложили десятиною, настроили градов своих и кирх. Силою погнали всю чадь — и старых, и малых на пашню и на работы, обложили податью тяжелой. Эсты не выдержали, взялись за оружие, стали бить латынян, а вятшие мужи [49] их совещались и послали за подмогой во Плесков и в Новгород. Собралось вече в Новгороде, где решили воевать латынян. Засобирались на брань плесковичи и новогородцы да по совету своего князя Ярослава обратились за помощью и к великому князю Юрью. Мол, позабудь, княже, прежние которы, сниди в мир и любовь. Почуяли, что грозен враг — латынство.