Ганнибал. Роман о Карфагене

— И что он тебе ответил?

— Он уже намеревался выступить в Риме в поддержку этого предложения. Но тут…

Он замолчал, но я и сам прекрасно знал, что произошло потом. Тогда крупные землевладельцы и бывшие высокопоставленные должностные лица Кархедона сообщили в Рим о том, что Ганнибал якобы втайне готовится к новой войне с ним. Римляне немедленно потребовали выдачи моего друга, и ему ничего не оставалось, как бежать. Такая же участь постигла меня и еще очень многих.

— Ну и что ты собираешься делать? Кроме как смотреть на море и дышать соленым воздухом?

— То, что я лучше всего умею, — сеять смуту. — Он горько усмехнулся. — Завтра могучий флот царя Вифинии под командованием его нового наварха [27] Ганнибала выйдет в море и потопит жалкие скорлупки царя Пергама.

— Ты шутишь? У Пергама…

— Можешь не продолжать. У него самый мощный и самый большой по численности флот после Рима, Египта и Родоса. Тем не менее я знаю, как нужно поступить в данном случае.

— Опомнись, Ганнибал! — Я положил руки ему на плечи, — Даже если тебе будет сопутствовать удача, все равно у Евмена огромное превосходство в силах. И потом, он же в союзе с Римом.

— Верно. Но когда римская армия прибудет сюда, все уже будет кончено. Правда, есть одно уязвимое место.

— Ты заблуждаешься. Их очень много. У Пергама — деньги, много оружия и очень сильное войско. А у Прусия под началом лишь несколько десятков тысяч человек. О его флоте лучше вообще не говорить.

— Забудь о нем, — Ганнибал весело подмигнул мне. — Что же касается армии, то Евмену для скорейшего окончания войны нужно вторгнуться на побережье Пропонтиды [28] — только так он может отрезать Вифинию от источников снабжения и не позволить Армении прийти к ней на помощь. Я знаю все пути, которые ведут к побережью. Какой бы из них ни выбрал Евмен, везде есть места, где несколько тысяч воинов способны уничтожить огромное войско.

— Поскольку это говоришь ты… — Я глубоко вздохнул, — Но где же уязвимое место?

Ганнибал пренебрежительно сплюнул;

— Это сам Прусий. Он такой же, как Антиох.

— То есть он мечтает о том, чтобы вся слава досталась ему, и откровенно пренебрегает советами великого полководца?

— Это твои слова, мой друг.

— Но тогда к чему все твои теперешние начинания?

Я никак не мог понять выражение его лица. В сгустившихся сумерках оно казалось изображением на колонне.

— А ни к чему, — голос его звучал спокойно, в нем не слышалось ни печали, ни издевки.

— Как? Но ведь…

Он осторожно присел рядом со мной.

— Это уже римское море, — тихо сказал он.

Теперь я прекрасно понимал его. На берегах этого моря ему больше не было места. Иберию окончательно покорили римляне. Северо-западное побережье Ливии все больше и больше попадало под власть Масиниссы. Из Карт-Хадашта он был вынужден бежать, и ни один из пунийских и основанных финикиянами в Ливии городов не осмеливался приютить его. Египет колебался, не зная, какой из двух вариантов выбрать: то ли полностью заняться борьбой с внутренними неурядицами, то ли продолжить войну с царством Селевкидов [29]. Разумеется, его царь никогда бы не осмелился дать пристанище несчастному изгнаннику и тем самым пойти против воли Рима. С Селевкидами у Ганнибала прекратились все отношения сразу же после битвы при Магнезии, когда великий полководец, сознавая свое полное бессилие, вынужден был смотреть, как римские легионы обратили в бегство много раз превосходящие их по численности войска, которыми командовал вечно колеблющийся Антиох. В Малой Азии все эллинистические государства, за исключением Вифинии, стали союзниками Рима, равно как и Массалия [30] в Галлии.

— Эллины по духу своему — рабы, — глухо сказал я, высказывая вслух наболевшую мысль.

— Да нет, не рабы, а слуги, — угрюмо проворчал Ганнибал, — Рабы ни в чем не виноваты. Они ведь не сами обрекли себя на такую участь. Напротив, Афины, Коринф, Спарта и Македония с их детскими сварами и раздорами сами себя делают прислужниками римлян.

Я умоляюще посмотрел на него:

— Поедем со мной. Я как раз собираюсь покончить со всеми делами. Часть денег так и так принадлежит тебе. Александрия — более-менее свободный город, правда лишь до тех пор, пока очередной римский посол не потребует твоей выдачи. Но хотя бы несколько дней ты там проведешь спокойно, а я за это время улажу свои дела.

— А потом?

— В Аравийском море вода не менее соленая. — Я призывно вскинул руки, — Или, например, древние пунийские города по ту сторону Столбов Геракла [31] — Лике [32], Карт-Ганнон, Счастливые острова [33]. Или Индия…

Он выдавил на лице улыбку:

— Два старика вздумали уйти от судьбы. Нет, Тигго, забудь об этом. Я должен, как и прежде, творить историю. Неужели ты думаешь, что теперь, когда мне уже за шестьдесят, я смогу заставить себя забыться и, попивая вино, спокойно смотреть на мир!

— Но ведь эта твоя вифинская затея, она же совершенно бессмысленна.

— Нет, не совсем. Есть одна возможность.

— Какая? Где?

— Если Прусий прислушается к моим словам, если он предоставит мне свободу действий, тогда Пергам неминуемо ждет поражение. И тогда именно здесь, на Боспоре, можно будет начать все заново.

Он считал, что Никомедия не подходит для осуществления его целей из-за своего местоположения. Гораздо разумнее было бы воздвигнуть прямо на Боспоре новый город или же просто использовать уже существующий полис [34] — например, Византий [35], который, правда, в настоящее время является союзником Рима. Расположенный на стыке Европы и Азии, по причине своей удаленности от Рима, по мнению сенаторов, не представляющий для него опасности и в то же время остающийся в пределах Ойкумены, — одним словом, можно было бы не только способствовать расширению торговых связей, но и оказывать влияние на политические события. А имея в распоряжении более-менее сильный флот и хорошо обученную армию, защитить его не составит труда…

— Рано или поздно, — брезгливо поморщился Ганнибал, — устроившие между собой свару греческие селения Афины и Спарта поймут, что для них просто нет другого выбора. Иначе Рим раздавит их. Под властью пунов сицилийские города жили собственной жизнью, теперь у них все подчинено желаниям Рима. Он не только установил там свои законы, но и посягнул на нравы и обычаи их обитателей. Вероятно, он еще заставит покоренные народы поклоняться единому богу, и это будет самое ужасное…

Вопреки желанию я был вынужден признать, что это была не просто единственная возможность противостоять Риму, нет, это был очень хорошо продуманный план. На меня он произвел сильное впечатление. Подумать только, на восточной окраине Ойкумены возникнет метрополия [36], которая станет связующим звеном между македонцами, фракийцами, армянами, персами, жителями Месопотамии, арабами, греками и скифами! Эдакое единство в многообразии, выгодно отличающееся от римского монолита с его стремлением задушить любое инакомыслие. Я отчетливо себе это представил в виде мозаики: осколки стекла плотно подгоняются друг к другу, и возникает цельное изображение. Именно так Византий притянет к себе государства, возникшие на развалинах империи Александра Великого. Характерно, что сделают они это совершенно добровольно, и тогда, образно выражаясь, обутые в кожаные сандалии ноги римских легионеров уже не смогут вдребезги разнести новый мозаичный узор.

— А Прусий… — Я осекся, не закончив фразы.