Повесть о ясном Стахоре

В другой край России уходили от Углича еще два свидетеля. Стахор и Савва Митковичи.

Долог путь, и есть время многое вспомнить…

…Шел сюда Савва, надежда была: братья кругом. Люди веры одной, одного языка. Царь справедливый, всех русских отец и защитник.

А пришел, вместо панов, – бояр, жестоких да хитрых, понасмотрелся. Еще пока жил царь Иван, бояре шуметь побаивались, сами не раз на дыбе стонали. Умер Иван, почали бородатые на черном люде свою месть править. Посполитые на Руси мало чем меньше за королевских терпели.

Были они и впрямь как братья. Куском хлеба с Саввой делились, сына его чужие женщины принимали к себе, как своего кровного. Близким был и обычай, и горе людское, и тайный шепот о воле.

С низовья в Углич приносил волжский ветер разные слухи. Манил на широкие речные просторы, на казацкие струги. Да, томилась душа по родному Полесью. Думал: окрепнет Стахор, к тому часу и законный срок розыска беглого кончится. По литовскому статуту, через семь лет беглый к пану более не возвращался. Мог сам выбирать нового господаря. Стало, вернется он с сыном домой не «отчинником», а человеком свободным, «похожим». [4]

От весны до весны все откладывал возвращение на родину. И вот… дождался. Пришлось бежать не оглядываясь. Стахор не отставал от отца. Рядом шел. Немного, казалось бы, накопили сил – хлопцу восемь лет жизни, а не всякий взрослый мог с ним управиться.

Видно, в том причина была, что «от многих матерей испил малый Стах, от того вырос хлопцем, что не было ему ровни за многие годы».

Правду о нем записал чернец Иннокентий.

Ни слез, ни жалоб не слыхал Савва от сына. Только иногда, в минуты злого ненастья, поднимал мальчик к отцу свои большие, с зеленым блеском глаза и тихо спрашивал:

– Мы домой идем, тата?

Дома не было. На всей земле не было дома у Саввы и сына его. Были им кровлей густые деревья, ель да сосна, мягкой постелью мох лесной, а покрывалом армячишко худой.

Шли долго. Путь начинали по исходу дневных часов. Стороной обходили города и большие селения. В глухих хуторах находили приют. Где могли, трудом своим помогали убогим крестьянам. Покормят за это, от дождя и ветра, а то и от стражников уберегут – и на том спасибо.

Чем ближе подходили к литовскому рубежу, тем плотней обступали их густые леса.

Стахор обвыкся среди деревьев. Мог и в темноте найти криницу с холодной прозрачной водой или по чуть заметной звериной тропинке, не заплутав, выйти к колючему малиннику и набрать полную шапку еще не поспевших, сладко пахнущих лесных ягод. Научился лазить по гладким стволам, разгонять диких пчел и осторожно вытаскивать из дупла липкие, душистые соты. Ничто не пугало Стаха в лесу. Ни звери, ни птицы, ни глухое безмолвие ночи, ни частый ропот дождя, ни вой ветра среди вершин высоких деревьев.

Так есть на этом свете, значит – так и должно оно быть.

Стахор шел на свою родину, которой не знал, о которой лишь слышал рассказы отца. Но была она хлопцу дорога и желанна. И светило ему солнце. Пели птицы. И в далеком небе будто слышались колокола.

Однажды, душной ночью, подойдя к самому рубежу у излучины тихой реки, Стахор почуял запах горящей хвои.

– Где-то костер недалеко, – предупредил он отца.

– Не костер это, – ответил Савва, – слушай…

Из темной дали стеной застывшего леса возник одинокий тоскливый вой волка. Сперва одного, потом другого. Им откликнулись еще и еще. Вой рос, приближался, видно, звери сбегались в стаю к реке. Над лесом занималось бледное зарево. Запах гари усилился.

– Пожар! – сказал Савва.

За кордоном горели леса. С трех сторон охватив пущу, огонь подбирался к границе.

Старый рыбак, тайно провозивший беглецов на своей душегубке мимо заставы, советовал переждать, остерегал.

Савва знал, сколь опасны лесные пожары и как бессилен против них человек, но пережидать вблизи от пограничных застав или вернуться на русскую сторону ему казалось опасным не менее, чем бежать по горящему лесу.

– Пожар всю конную стражу сюда к реке сгонит, – рассуждал Савва, – зато всех жолнеров из секретов повыкурит. Вот и пройдем не таясь. За ночь огонь стороной обойдем.

– К утру будем далеко, – поддержал его Стахор.

Рыбак не стал их удерживать, и скоро Савва и Стахор вошли в лес по ту сторону литовского рубежа. Некоторое время шли хорошо. Показанная рыбаком едва заметная тропинка уводила в глубь пущи, правее шумевшего огня.

К рассвету ветер неожиданно переменил направление. Темно-серая мгла стала заволакивать деревья и небо. Солнце, с трудом поднявшись над горизонтом, не смогло пробить тучи клубившегося смолистого дыма, все заволокло едким туманом, и Савва сбился с пути.

Ветер крепчал, гоня дым и огонь в сторону беглецов.

Стахор видел, как отец, протирая слезящиеся глаза и опускаясь на четвереньки, отыскивал след, как он шатался, сворачивая то в одну, то в другую сторону, что-то кричал ему, но мальчик не слышал.

Над лесом катился оглушающий, свирепый гул ветра и огня. Савва взял сына за руку, боясь потерять его в дымной тьме леса, и остановился, решая, в какую сторону им бежать. Вверху над ними, осыпая золотистым дождем искр, пронеслись сорванные ветром горящие ветки деревьев. Мелькнули темные пятна лесных тяжелых птиц. Понизу, среди замшелых пней, текли желтые горячие ручейки.

– Гляди, гляди! – крикнул Стахор.

Близкий огонь словно заворожил Стахора и Савву.

Сверкающие, огнедышащие змейки ползли к ним навстречу против ветра. Натолкнувшись на стволы сосен, шипя и извиваясь, они поднимались по сухой, нагретой коре, достигали вершины и там вспыхивали огромными факелами. Из стволов соседних деревьев, как из раскрывшихся ран, брызгала смола. Жадное пламя лизало янтарные струи и обнимало новую жертву.

Поверженные огнем, со стоном падали лесные великаны. Воздух наполнился плотной нестерпимой жарой.

Савва увидел, как в стороне, через огненный барьер завала, один за другим, словно перелетая, промчались багряные, затрубившие в ужасе лоси. Не выпуская руки Стахора, он бросился вслед. Звери лучше людей знали, в какой стороне искать им спасения. Стахор бежал, задыхался и падал, раня босые ноги. Задыхался и Савва. Он торопил сына, то поддерживая его за руку, то перенося на плечах через завалы, опускал на землю и толкал вперед.

– Беги, сынок! Беги, не останавливайся!

Стахор напрягал последние силы. С разбегу споткнувшись, мальчик брякнулся всем телом на землю. Темные брызги взлетели вокруг Стахора. Но отец радостно вскрикнул:

– Болото!

Блеснул на мгновенье край освободившегося солнца. Потянуло сырой прохладой, стало легче дышать. Они вырвались на мелколесье. Земля пружинила и чавкала под ногами. Позади выл неистовствуя огненный ураган, но Савва знал, что спасение близко. Среди редких низкорослых деревьев дым более не клубился, а, разорванный ветром, лохматыми косицами поднимался к пылавшему небу.

Посветлело. В изнеможении Савва опустился на мшистую кочку.

– Убегли, слава те господи… напужался небось?

– Страшно, – ответил Стахор, глядя назад на шумевший пожаром лес.

– Сюда не достанет. Болото! – успокоил Савва, все еще тяжело дыша и оглядываясь вокруг. – Тут огню край. Дойдет до воды и повернет…

Нагнувшись, он надавил руками на мох и зачерпнул жменю бурой воды.

– Хочешь пить?

Стахор припал к ладоням отца. Савва смотрел на голову сына, раньше светлокурчавую, теперь взлохмаченную, серую от пепла и грязи, с застрявшими в волосах иглами хвои. Он погладил мокрой рукой эти волосы. Стахор взглянул на отца и улыбнулся. На закопченном, покрытом темными разводами еще не засохшей болотной земли лице мальчика блеснули светлые большие глаза и ровные белые зубы.

«Как цыганенок», – подумал Савва, притягивая к себе сына.