Солдат удачи. Исторические повести

Патрику поручили стеречь в Муроме пленных польских офице­ров. Гордон ударил челом Милославскому: просил обменять их на пол­ковника Бокхофена. Тот, наконец, согласился, добыл указ государя, повелевшего отдать за Бокхофена любых польских пленных, кого бы ни запросили. Поляки упёрлись. Три раза этот обмен был в шаге от ус­пеха. И опять не вышло. Переговоры прервались.

Начиналась новая кумпания. Весной 1664 года полк двинули к Смоленску. Кроуфорд уехал вперёд, а Гордон провёл полк пред очами государя, отдыхавшего в своём имении Покровское. Прошли браво. Царь стоял у окошка и махал солдатам ручкой.

Вот тут Патрик остро почувствовал, как ему не хватает Кэтти. Тоненькая, немногословная девушка с ласковыми серыми глазами и доброй улыбкой незаметно овладела его сердцем. Патрик писал Кэтти: «Любовь моя.».

У него была явная склонность к эпистолярному жанру. За пол­года влюблённый отправил Кэтти и её матери больше тридцати писем. Он не пропускал ни единой оказии, а уж, коли оказии не было, посы­лал с письмом Стаса или кого ещё из слуг.

В Смоленске Гордон первым делом отправился узнать, что можно сделать для скорейшего освобождения Филиппа фон Бокхо- фена и встретил старого друга, генерала Делейла.

—             

Опоздал, Патрик! — усмехнулся Томас. — Нынче Драммонд для тебя уже ничего сделать не может. Переговоры в Красном ведёт Ордин-Нащёкин. Всё в его руках! Да ты не грусти. Афанасий Лавренть­евич среди русских вельмож — редкое исключение. Умён, начитан. А главное, своё слово держит! Истинный джентльмен. Сие тем более уди­вительно, что он не знатного рода, из мелких псковских дворян. Пока даже не боярин, всего думский дворянин. Но при том один из ближай­ших друзей государя. Рекомендательное письмо мы тебе напишем, и езжай. До Красного всего сорок вёрст.

—             

А как война? — спросил Патрик.

—

Какая война? — рассмеялся генерал Драммонд. — Стоим по квартирам. На рубежах случаются стычки. Да ни поляки, ни наши особо в огонь не лезут.

Гордон отправился в Красное. Российский посол принял его сразу. Угостил Патрика добрым вином, внимательно выслушал.

—             

Про Филиппа фон Бокхофена я знаю, — молвил Афанасий Ла­врентьевич. — Постараюсь помочь. Да поляки упёрлись. Гонор непо­мерный ! Всё прошлые победы поминают. А нынче другое время. У нас и армия вдвое больше, и полки иноземного строя добро выучены. Что могу — сделаю.

Нащёкин, легко переходя с доброй латыни на польский, до­тошно выспрашивал Патрика о его службе в Польше, о тамошних по­рядках, особливо, о гетмане Любомирском и прочих вельможах.

За лето Патрик девять раз гонял в Красное! Неустанно хлопотал за томящегося в плену будущего тестя. С Ординым-Нащёкиным со­шёлся накоротке. Да без толку. Все старания пошли прахом.

Убедившись в этом, Патрик в ноябре написал отчаянное письмо мадам Бокхофен, просил «.отказаться от невыполнимого условия и позволить соединиться с Кэтти».

Вотще! Только в начале зимы получил разрешение вернуться в Москву и 6 декабря вместе с генерал-майором Кроуфордом был допу­щен к руке государевой.

В доме фон Бокхофенов, однако, ничего не изменилось. Правда, Кэт явно выказывала ему свою любовь и привязанность, ежели ма­тушки рядом не было.

Генералы Драммонд и Делейл давно добивались отставки и раз­решения вернуться на родину. Сему решительно противился боярин Милославский. Они обратились к Ордину-Нащёкину. Афанасий Ла­врентьевич государева тестя недолюбливал и вместе с князем Юрием Долгоруким попросил за них государя. Царь разрешил.

Устроив друзьям прощальный пир, Драммонд и Делейл отбыли в Смоленск.

Стал собираться туда и Гордон. Тут уж забеспокоилась мадам Бок­хофен. Она испугалась: вдруг Патрик расторгнет столь затянувшуюся помолвку. Ведь позор!

Посоветовалась с Конелиусом, братом мужа. Подумав, брак, на­конец, разрешили.

И, хоть в те поры в Москве католического аббата не было, Пат­рик упросил пастора Кравинкела обвенчать их. Два года ждал Гордон сего дня! Два года.

Гостей было немного, человек тридцать, но свадьба получилась весёлая. И даже недомогание тёщи не испортило сего торжества.

За неделю до того бежал из Москвы польский пленник, полков­ник Кальштайн.

Боярин Милославский тут же послал в Смоленск приказ: задер­жать Драммонда и Делейла, как подозреваемых в содействии сему по­бегу.

Друзья известили о сем Гордона. Он тут же бросился к Афанасию Лаврентьевичу:

— Как же так! Боярин Милославский самовольно отменил указ царский!

Нащёкин вместе с князем Долгоруким вновь пошли к государю и попросили сей приказ отменить. Царь дал согласие. Патрик тут же отослал с нарочным царскую грамоту, присовокупив совет: не медлить и дня. Кто знает, что ещё придумает боярин Милославский. Генералы последовали доброму совету и благополучно добрались до Риги.

В те поры дьяк Мишка Зарубин упорно наушничал боярину Ми- лославскому: дескать, Гордон без дела в Москве ошивается. Пора ему в свой полк.

Горько было бросать молодую жену сразу после свадьбы! Да и тёща тяжко хворала. Но приказ есть приказ.

Тогда мадам Бокхофен послала десятилетнего Чарльза, млад­шего брата Кэт, к Илье Даниловичу с прошением: дозволить Патрику хоть на месяц задержаться в Москве.

Милославский как раз собирался во дворец. Прочитав проше­ние, боярин указал подьячему изготовить и другую грамоту, в коей Гор­дон просил чин полковника вместо отъехавшего генерала Драммонда.

Царь Алексей Михайлович хорошо помнил Гордона, да и его то­мящегося в польском плену тестя, и повелел повысить офицера в чине. Нежданно-негаданно Патрик стал полковником! К тому же Милослав- ский указал ему оставаться в Москве.

Весной умер в Шотландии младший брат Патрика, и отец напи­сал новое завещание. Узнав об этом, Гордон подал петицию с просьбой отпустить его на родину для устройства семейных дел. Однако получил отказ.

А вот участок в Немецкой слободе для строительства собствен­ного дома дали сразу. И осенью 1665 года Патрик заложил простор­ный, с конюшнями и всеми дворовыми службами дом. В ноябре Кэт родила дочку! Девочку нарекли Катрин Элизабет.

В те дни, возвращаясь домой с царского пира, вдруг упал Илья Данилович Милославский — апоплексический удар! Боярин утратил и речь, и память. Гордон искренне пожалел своенравного, не слишком умного, но не злого старика. Патрик давно научился с ним ладить.

Наконец-то он въехал в новый дом. Свой дом! На радостях, в день рождения короля Карла

II

, Патрик устроил большой пир и при­гласил к себе всех благородных поданных Его Величества.

Сильно захмелевший майор Монтгомери вздумал шутить над «шотландскими скупердяями». Каков наглец! Оскорбил хозяина после столь щедрого пира! Не желая портить торжества, Патрик смолчал. Но позднее отвёл майора в сторону и мягко предложил извиниться.

—             

С какой стати! — рявкнул ещё не протрезвевший Монтгомери.

Стреляться положили утром, верхами, у Яузы.

На рассвете Патрик со своими секундантами приехал в назна­ченное место. Монтгомери уже ждал их. Солнце только поднималось над лесом.

Ландельс махнул платком. Гордон пустил коня в карьер. Вот уже дуэлянты почти рядом. У Патрика мелькнула мысль: «Как легко вса­дить пулю ему в лоб!» — но рука отошла в сторону. Майор тоже промах­нулся. Гордон круто развернул коня. Монтгомери всё никак не мог справиться с норовистым жеребцом. Наконец, повернул и майор:

—             

Сразимся пешими!

Патрик соскочил с коня, отдал подбежавшему Стасу кафтан и об­нажил полуэсток⁴³:

—             

Я готов!

Монтгомери драться на полуэстоках не захотел:

—             

Дайте палаш!