Кузьма Алексеев

Река словно человеческая дорога. Однако человеческая жизнь коротка. Речной же конец никому не отыскать: волжские воды сливаются с другими реками, а потом теряются в каспийских волнах. И еще: река свободна. Никто не может повелевать ею. А человек — другое дело. Человек — раб. Вот как сейчас он, Кузьма. Не по своей же воле он сейчас на этой барже… Не по своей воле вон там, вдоль берега, шагают в упряжке бурлаки. До слуха Кузьмы доносилась их песня:

Бурлаки, тащившие тяжелую груженую баржу, шли понуро, опустив взлохмаченные головы и мокрые бороды. Одни в лаптях, у других на ногах — поношенные, видавшие виды сапоги, последний, одетый в рясу, тянул лямку совсем босиком. Лямка накинута на плечи, длинная, веревочная, грубая и отяжелевшая от воды. Двигались бурлаки, делая шаг одновременно, подавшись всем телом вперед.

Скорее всего, они — двадцать беглых крепостных, а двадцать первый — беглый монах из раскольничьего монастыря. Прежняя жизнь была, знать, еще более печальной и горькой, если тянуть баржу нанялись.

Голос монаха хриплый. Он начинал песню, за ним подхватывали слова одни и те же его товарищи:

Плыла баржа — проплывала песня. Качая волны, плыла красавица Волга. Кузьма Алексеев думал о своих родных, об этих бурлаках, о всех людях, которые страдали и маялись. Вся Россия страдала и плакала.

Каменное счастье

Правый берег реки Теши высокий и обрывистый. Если с него посмотреть вниз, голова закружится. К тому же обрыв гол, — ни веточки, ни травинки на его глине не растет.

На краю обрыва трое. Страшась глядеть вниз, пытаются найти спуск.

— Где-то вон там, где дикие камни, — тяжело дыша, показал рукою на противоположный берег Зосим, — и тропинка имеется. Только где она?..

Стоящая подле него женщина лет сорока в сердцах воскликнула:

— Да вон она — ящерицей изгибается!..

Там, где речка делала поворот, по берегу вилась едва приметная тропинка.

Зосим поправил висевшую за спиной котомку, двинулся первым. Тропинку словно золотинками присыпали — под ногами хрустели желтый песок и мелкие камушки. Зосим спускался осторожно, руками держась за стены обрыва. Дошел до середины, прокричал своим единоверцам:

— Идите, только осторожно!

Через Тешу здесь был сооружен мост, вернее переход. В илистое дно реки кто-то вбил дубовые столбы. Так крепко те были вбиты — будто целый полк солдат здесь круглый год работал. От столба к столбу кое-где положены полусгнившие доски-горбыли. Пришлось пришельцам попотеть, пока переправились через реку. Благо, та не широка, и не глубока…

На том берегу реки наткнулись на каменоломни. Зосим чувствовал тревогу: все вокруг было чужим и непонятным. Но что делать? Сам сюда шел, никто не погонял насильно! Да двух товарищей привел — Тимофея Лаптя, приятеля по Оранскому монастырю, да Алену Воронцову с Кужодонского кордона, которой четыре года назад за троеперстное крещение Гермоген отрубил ей три пальца и из родного села выдворил. Теперь все они втроем бездомные. Идут искать тепленькое местечко для жизни. Да найдут ли? Забрели в глушь, кругом только звери дикие. И тут, в подтверждение этому, позади них послышалось что-то похожее на рычание. Перед каменоломнями стояло лесное страшилище, а не человек. Лицо обросло густой щетиною, вместо одежды у него — шкуры, лохмотья, сам он ростом с высокий столб. В правой руке его был топор, в левой — дубина.

«Может, это тот самый старец, к которому за благословением приходят?» — подумал Зосим. Нет, он не испугался, его мучила досада: зачем надо было идти столько верст по бездорожью, чтобы отыскать место, где можно найти успокоение для своей души? От этой мысли Зосим разозлился и крикнул на старца:

— Ты медведем на нас не бросайся! Ты дорогу нам покажи!

И тут он признал в старце Антона Изюмова, с которым вместе в войске Пугачева воевали под командой атамана Осипова. Тогда они были молодыми, теперь постарели-поседели, обросли и оба — в лохмотьях. Зосим выхватил ружье, направил на лесного жителя.

— Не испугаешь, говорю, не из глины слепленный!..

И молча двинулся вперед. Оба его путника — за ним. Стены каменоломни, к их большому удивлению, были сухими и теплыми. Вскоре непрошенные гости увидели мерцающий огонек. Старец привел их в большую пещеру. Сам, как привидение, сел на скамейку, что-то бормоча себе под нос. На стене пещеры висели пучки разных трав, а на задней, в каменных нишах, стояли иконы. Против иконы Христа Спасителя мерцала лампадка.

— Узнал меня, Антошка? — оглядевшись, обратился Зосим к хозяину пещеры.

Тот поднял лохматую седую голову, глаза забегали туда-сюда. К нему давненько не обращались по имени. Его здесь никто не знал. И тут он, заикаясь, произнес:

— Господи боже, не во сне ли это? Зосим, ты? Козлов?..

— Я, Антошка, я. Это не сон, дружище, это — судьба!

— Какие дороги тебя сюда привели? — все еще не верил своим глазам отшельник.

— Про то долго рассказывать, брат, — Зосим с облегчением вздохнул: опасности нет, бояться нечего. — Сначала разреши раздеться и умыться, потом уж расспрашивай.

Отшельник стал хлопотать: разжег костер, подвесил над ним котелок с водой.

Зосим познакомил его с товарищами. По лицу старика покатились слезы. Тридцать лет он живет в одиночестве, не считая случайных встреч с охотниками или рыбаками в низовье реки. Забирать его пришли или облегчить тяжелейшую судьбу его?

Зосим знал, что родился Антон в богатой семье. В подмосковном имении Изюмовы держали винный завод и разводили породистых лошадей. Нужды и тягот Антон не знал до поры, до времени. В то лето, когда отец послал его в Петербург продавать рысаков, ему было восемнадцать лет. В его отсутствие по их имению прокатилась разрушительная буря, от молнии загорелся дом. В огне погибли его самые близкие люди: мать с отцом и младшая сестренка.

Вернулся Антон из Петербурга — на месте родительского дома — пепелище. Продал винный завод, лошадей и подался в Улангерский скит, стал там монахом Елизаром.

От скитских жестких обычаев душа его очерствела, а молодость искала выхода. И пошел Елизар по деревням и селам собирать милостыню. Добрался до Яика, где и встретился с атаманом Осиповым. Вступил в его войско. Там познакомился и с Зосимом Козловым. Стали они близкими друзьями. Целый год народные заступники громили помещичьи именья, дрались с царевым войском. А когда за атаманом Осиповым стал гоняться генерал Михельсон и тех, кто служил Емельке Пугачеву, стали беспощадно вешать на столбах, друзья расстались. Зосим двинулся на восток, Антон спрятался в Медвежьем овраге, притаился, дожидаясь светлого, солнечного дня. Но этот день все не наступал. Сторонников Пугачева еще долго ловили по лесам и дорогам, клеймили и отправляли на край света. Антон и сам забыл, кем он был. Все в округе зовут его святым старцем. И теперь уже он не Антон, а Елизар, лечит людей, молится за них, благословляет, как может. Слава о нем разнеслась по всей губернии. Для людей простых он был святым. Сам же он отлично сознавал, что в лесу превратился в обыкновенного дикаря и жестоко страдал от одиночества. И вот теперь, при встрече с Зосимом Козловым, у Елизара слезы катились градом. Эх, судьба, судьба!..