Рыцарь Леопольд фон Ведель

— Ты Леопольд фон Ведель, господин?

— Да, это мое имя.

— Что Сара, благородная и несчастная из нашего несчастного племени, все еще живет под твоим покровительством?

— Она продолжает жить на земле моих отцов в доме который подарила ей моя покойная мать.

— Прославляю Бога моих отцов, Авраама, Исаака и Иакова, что мне довелось увидеть хоть одного христианина, который жалеет наш бедный народ и не постыдился протянуть нам руку помощи!

Он сказал несколько слов одному чиновнику и отдал ему бумаги, потом он подозвал другого и также дал ему какое-то приказание.

— Иди в мире, господин, вместе с твоими товарищами. Везде, на египетской земле, тебя будет охранять старый Наван-бен-Рагель, власть его отопрет тебе все двери, даже двери гробниц! Наслаждайся спокойно созерцанием нильских чудес, когда же возвратишься домой, скажи штеттинским евреям и осиротелой Саре, что мы приняли тебя, как будто ты из нашего племени! Деньги ты получишь, вещей ни твоих, ни твоих спутников никто не тронет. Но как чиновник, я не смею освободить тебя от пошлины. Во сколько ценишь ты ваше добро?

— Нам оно стоило трех тысяч пиастров.

— Хорошо так тебе придется заплатить здесь сто а в Александрии двести пиастров. Будь благоразумен, друг, и покорись необходимости. Зато никто не будет осматривать твоих вещей, как бы ни было много у вас драгоценностей. Но одно советую тебе: не носи при себе ничего, кроме денег! Александрийские евреи точно коршуны! Впрочем, они не могут иначе поступать, потому что слишком много вещей вывозится!

— Я приехал не из-за драгоценных камней или выгоды, — отвечал Леопольд, — но для того, чтобы видеть творения Божии и сооружения человека.

— Так, так, — ответил, улыбаясь, старик. — Зачем ты приехал, твое дело — не наше. — Он взял бумаги, отдал их Леопольду и при этом пожал ему украдкой руку. Потом он взял исписанный лист бумаги, к которому была приложена печать, подошел к турецкому офицеру, стоявшему тут же и, отдав ему с поклоном записку, шепнул ему что-то. Турок прочел бумагу и сделал знак рукой, Подбежал один кавас и получил бумагу вместе с приказаниями.

— Садитесь на своих верблюдов, — сказал офицер Леопольду и его товарищам, — и въезжайте в город. Мир и благополучие да будет с вами!

Иноземцев привели в дом богатого венецианского купца Паоло Монако. Он принял их очень любезно и, приветствуя, сказал, что их ждет сюрприз.

Действительно, войдя в дом, они увидели Ганса фон Арнима и доктора Палудано, которые приехали в Каир час тому назад. Пошли с обеих сторон расспросы. Арним рассказал, что получил в Триполи присланные из Европы деньги и, так как капитан корабля отправлялся с новым грузом обратно в Египет, он и доктор решились воспользоваться случаем, чтобы соединиться с товарищами и продолжать с ними путешествие, прерванное ими только из-за недостатка средств.

Вечером, когда каждый удалился в назначенную для него комнату, настала для Леопольда минута прощания с Шабати. Переводчик полюбил его искренне и был очень печален, но делать было нечего. Капитан корабля ждал его, и он был обязан с ним ехать, чтобы донести Ахмет-бею, как он исполнил его поручение.

— Поклонись от меня моему другу Ахмету, — сказал рыцарь переводчику, и, отрезав один из своих длинных белокурых локонов, прибавил: — Принеси ему эти волосы в доказательство, что ты видел, как я сжег его письмо. Прощай, Шабати.

Почти с благоговением взял Шабати белокурые волосы и, завернув их в кусок полотна, который вынул из дорожного мешка, положил в свой тюрбан и крепко обвернул последний вокруг своей бритой головы. Потом он поцеловал руку Леопольда и со словами: «Великий Бог есть единственный могущественный покровитель!» вышел из комнаты.

«Слава Богу, — подумал Леопольд, — стало быть, и эта страшная история теперь уже за мной. Вперед, дружище, берегись заводить в дороге слишком близкое знакомство, в другой раз могут выйти из этого большие неприятности».

Леопольд от старого Наван-бея узнал, что паша Египта — бывший невольник христианин, взятый корсарами, теперь принявший ислам.

— Я передал ему известие о вас, — сказал старый еврей, — и постараюсь сыскать для вас покровительство. Тем временем Галусса будет с вами.

В один из следующих дней Леопольд с товарищами отправился на невольничий рынок. Эта прогулка послужила поводом к серьезной ссоре между Леопольдом и его товарищами. Известно, что швейцарец Фоглин увидел в Рамле Ахмета и обеих женщин на крыше, вследствие чего он и Леопольд обменялись несколькими словами. Во время пребывания в Каире он тайно сообщил прочим товарищам свое интересное открытие. Его рассказ всех очень позабавил, теперь они имели случай подразнить Леопольда.

Товарищи его с неудовольствием заметили непонятное для них предпочтение, которое все оказывали рыцарю, равно как и то, что он на чужбине добивался таких привилегий, которых им никогда не удалось бы достигнуть. Узнав теперь его слабую сторону, они решились отплатить ему за оказанное им пренебрежение.

Торг невольниками производился в то время в Каире на длинной и узкой улице, по обеим сторонам которой были расставлены несчастные создания, предлагавшиеся покупателям. Продажа производилась, будто были выставлены не люди, а животные Путешественники шутили между собой не желает ли кто-нибудь из них приобрести невольницу, причем Арним язвительно спросил нашего героя, что он об этом думает.

— Вам в особенности не следует упускать этого случая, потому, что, говорят, вы любите восточных красавиц!

— Я об этом ничего не слышал, милостивый государь. У меня в доме довольно женской прислуги — и потому я здесь предоставляю выбор вам.

— Ого, господин рыцарь! Ну, конечно, кому в Рамлинском гареме предоставили самое отборное, тот, понятно, на этих красавиц и смотреть не хочет!

— Прошу вас, господин, молчать до тех пор, пока мы приедем к себе на квартиру, иначе я буду вынужден проколоть вас шпагой, равно как и жалкого швейцарского сплетника!

— Не нарушайте спокойствия, господа! — закричал на Арнима Гандесса. — Как здесь, так и вообще, пока вы находитесь на египетской земле! Я не потерплю, чтобы вы, оскорбляя своего товарища в то же время насмехались над обычаями народа, который оказывает вам гостеприимство. У нас тоже есть тюрьмы где вам можно будет вдоволь подумать о Рамле, и, клянусь бородой пророка, вам тогда мало будет пользы от того, что мы с вами земляки! Мне бы жаль было, — обратился он уже мягче к Леопольду, — если бы вы, друг мой, сделались виновником кровопролития, за которое здесь взыскивается еще строже, чем у нас!

— Этого не будет, — возразил рыцарь спокойно и решительно. — Но мои соотечественники, так мало уважающие дружбу, пусть знают, что я везде и всегда сумею ответить как должно тем, кто меня оскорбляет Я прошу их не вызывать меня на то потому что всем нам пришлось бы от этого пострадать.

Этим дело кончилось, но с тех пор взаимные отношения спутников сделались холодными как лед. Они продолжали есть, пить и путешествовать вместе, но ни Леопольд не заботился о других, ни они о нем.

Все чувствовали тягость такого положения, и было весьма сомнительно, сохранится ли этот вынужденный мир, коль скоро они оставят за собой африканский материк. Вечером того дня они посетили дворец паши, фундамент и некоторые части которого были построены еще во времена фараонов. К дворцу прилегал великолепный сад, посреди его находился красивый павильон. Когда они проходили мимо, в нем сидело несколько пожилых турок за кофе и с трубками, кавас велел им низко поклониться.

— Гандесса, — раздался изнутри повелительный голос.

— Это паша! — шепнул чиновник. — Подождите меня.

Он, согнувшись, вошел в павильон, путешественники же остановились.

Прошло несколько минут, наконец он вышел.

— Паша просит вас к себе, идите и будьте осторожны!

Они вошли. В кругу пожилых турок сидел прежний галерный невольник, высокий крепкий старец с белой бородой и голубыми германскими глазами. Он заговорил с ними по-немецки, очень серьезно.