Тайны войны

– Нет, мы должны уехать отсюда! Сейчас же! Я не хочу оставаться.

– Отлично! – сразу же согласился Рейно. – Я только что хотел предложить вам проехаться по городу. Сегодня замечательный вечер.

– Благодарю вас, месье Терзи, за ваше внимание, – де Порт повернулась к Леону. – Больше не беспокойтесь. Приезжайте во вторник ко мне, там не будет такой толкучки. – Графиня протянула руку, унизанную кольцами. – Если встретите господина Абетца, передайте мое приглашение. Я не успела этого сделать сама. Запомните: вторник, в шесть часов. До свидания!

Де Порт взяла под руку Рейно, и они вышли в холл. Терзи видел, как женщина, негодуя, что-то рассказывала «дофину». Рейно считали прямым наследником премьера. В политических кругах ожидали, что Рейно скоро займет пост премьера.

«Вот пауки в банке! – усмехнувшись, подумал Терзи. – Теперь заварится каша!» Он выпил еще бокал вина у подвернувшегося официанта и торопливо прошел в курительную комнату – ему хотелось присутствовать при разговоре де Круссоль с немцем.

Терзи нашел всех у того же окна. Группа пополнилась Абетцом, а подле маркизы стоял обрюзгший, с нахмуренными бровями премьер и влюбленными глазами смотрел на де Круссоль.

– Рассейте наши сомнения, господин Абетц, – с кокетливой улыбкой говорила блондинка. – Неужели Гитлер хочет поссориться с Францией? Я не хочу этому верить!

– Я только художник, маркиза, но не политик и все же знаю, что фюрер весьма дружелюбно относится к Франции. Стоит ли нам ссориться из-за Данцига!

– Вот именно! Вы слышите, господа? А что вы скажете, господин посол? – обратилась де Круссоль к подошедшему Уильяму Буллиту. – Что думают у вас в Америке? Мы говорим про войну.

Буллит учтиво поздоровался с дамой и поклонился мужчинам.

– Я предпочитаю говорить о мире, – уклончиво ответил он. – Меня связывает официальное положение...

– Нет, нет, – живо возразила де Круссоль, – мы говорим совершенно приватно! Вы находитесь среди друзей.

Терзи заметил, как мгновенно насторожился Абетц, но тотчас же восстановил беззаботную, игривую улыбку.

– Я не могу ни в чем отказать интересной женщине. Извольте. Если в Европе вспыхнет война, я сомневаюсь, ввяжутся ли в нее Соединенные Штаты. Об этом я уже говорил на открытии памятника американскому солдату в Пуэнт де Грав. Во всяком случае, сенат разъехался на каникулы, уклонившись от рассмотрения вопроса об американском нейтралитете. Сенатская комиссия решила вернуться к этому вопросу только в январе, не раньше. Мы не хотим вмешиваться в дела Европы. Что же касается востока, – Буллит понизил голос, – вы знаете мое отношение к русским. Нас не интересует, что произойдет на востоке.

– А что вы думаете об этом, господин премьер?

– Напишите то, что вы слышали. Это будет полезно знать вашим читателям.

Появление хозяйки прервало разговор.

– Господа, я надеюсь, вы останетесь ужинать? – Де Шатинье сказала это достаточно тихо, чтобы ее слышали только те, кого она приглашала.

Встретившись глазами с Жюлем, она сделала знак и отошла. Жюль пошел за ней следом.

– Простите меня, Жюль, вам лучше не оставаться на ужин. Не надо афишировать наши отношения. А завтра я жду вас на Елисейских полях. Помните, где мы встречались? Будь умником, Жюль!

Бенуа скрыл поднявшуюся обиду.

– Конечно, Маро, я понимаю, но предварительно позвоню. Я не уверен, что буду свободен...

Вечер подходил к концу. Менее именитые топтались в залах, стараясь попасть на глаза хозяйке и заручиться приглашением к ужину, но де Шатинье будто не замечала взглядов. Она была непреклонна. Не дождавшись приглашения, многие начали разъезжаться.

Жюль вышел вместе с Терзи. Леон неуверенно стоял на ногах.

– Хотите, я вас подвезу? – сказал Бенуа, у него тоже немного кружилась голова. – У меня здесь машина.

– Везите, – безразлично ответил Терзи.

Они прошли в переулок. Жюль открыл кабину, натянул перчатки и сел за руль. Машина помчалась вдоль набережной Сены.

– Значит, будет война, – немного помолчав, сказал Терзи. Шляпа его сползла на затылок.

– Откуда вы взяли? Наоборот.

– А вот и не наоборот! Разве вы не поняли, что говорил Буллит? Американцы дают карт-бланш Гитлеру. Абетц сегодня же сообщит об этом в Берлин. Такие разговоры приближают войну... Да, я, кажется, перепил...

– Меня это не волнует. Пусть Гитлер воюет с поляками. Из-за этого мне не будут платить меньше за мои статьи.

– Вы коммерсант, Жюль.

– А вы анархист. Вы ничему не верите и не признаете авторитетов. Всюду ищете грязь.

– Бросьте ханжествовать, Жюль! Грязь искать нечего, она выпирает всюду. – Терзи пьяно мотнул головой. Его стало разбирать еще больше. – Вы говорите, я анархист. Это я? Нет, мне только противно глядеть, как проходимцы и жулики рядятся в патриотов. А вообще я Свидетель. Свидетель с большой буквы... Я, Жюль, очень много знаю. Вы бы сгорели от зависти, если б... Кстати, знаете, почему Боннэ так рьяно выступает за дружбу с Гитлером?

– И не хочу знать! Дружить с Гитлером – значит отвести от себя войну.

– Жюль, не будьте страусом! – Терзи опустил ладонь на плечо Бенуа, почти ударил его. – Нет, не поймете. Но я скажу. Все равно... Мне иногда нужно говорить самому с собой. Слушайте! Боннэ врет. Помните сказку про лгуна: когда он начинает врать, у него растет нос. Это Боннэ. Сегодня нос у него стал еще длиннее. Министр запутался в банковских спекуляциях, а господин Абетц все знает, он его шантажирует. Боннэ ходит на задних лапках перед Берлином, иначе его разоблачат...

Жюль заерзал на сиденье. Ему не нравилось направление, которое принимал разговор.

– Значит, дурак. Надо чище работать.

– Не чище, а честнее.

– Это условность.

– Хорошо, но при чем здесь патриотизм, которым хвастается Боннэ?

– Не знаю. Что значит патриотизм? Это условность...

– Мы, кажется, поссоримся, Жюль. Впрочем, зачем, не надо! Вы такой же лавочник и обыватель. Кругом грязь и предательство. Иногда мне бы хотелось быть таким, как вы...

– То есть?

– Не утруждать себя мыслями.

– Вы пьяны, Леон. Но я не хочу обижаться.

– В этом я уверен. На обиды вы не способны. Потом – я иногда бываю вам нужен. Вам невыгодно обижаться... Да! – Терзи вдруг перешел на «ты». – Почему тебя любовница не пригласила на ужин? Почему ты на нее не обиделся?