Два света

Этим кончился разговор матери с Алексеем. На дворе показался пан Мамерт Буткевич, за ним пан Пристиан, потом вдова Буткевич с Магдусей…

— А вот они разве лучше? — тихо спросил Алексей.

— Если уж говорить правду, — отвечала Дробицкая, — так гораздо лучше жить с ними, потому что их прямо видишь, как в зеркало, не надо много думать о том, что у каждого из них за пазухой…

— Мое вам всенижайшее почтение! — воскликнул богач Мамерт. — А, и пан Алексей здесь! Дорогой гость… Как же счастливо я попал.

— Мое почтение, ха, ха! — отозвался пан Пристиан, вошедший по следам Мамерта. — Ну, как вы там поживаете?

Несчастный щеголь не знал, что влюбленная и уже слишком надоедавшая ему вдовушка шла вслед за ним, и немного смешался, когда увидел ее на крыльце. Разряженная в пух пани Буткевич пришла с неразлучной Магдусей и, вместо палки, по случаю необыкновенной дородности своей, опиралась на зонтик.

— Как жарко! — проговорила она сквозь зубы. — Магдуся, стой около меня!.. Здравствуйте, пане Пристиан!

Пержховский раскланялся с холодной вежливостью, выражавшей сильное неудовольствие.

Надо было попросить гостей в комнату, потому что они не могли поместиться на крыльце. Дробицкая, пожимая плечами, повела с собою вдовушку. Мамерт, никому не позволявший опередить себя, вошел вслед за дамами. Пристиан пробежал перед носом Алексея… Приход этих гостей был предвестником визита всех прочих соседей, и в самом деле, они немедленно начали приходить и, меняясь до самой ночи, занимали гостя, не давая ему ни одной свободной минуты поговорить с матерью. Не зная почему, но после общества в Карлинском замке Алексей почти с удовольствием слушал смешные разговоры, наивные вопросы и ответы жербенских помещиков и наслаждался простотой, позволявшей читать в них, как в открытой книге. Алексей видел в них смешное, но сквозь это смешное в них пробивалось сердце, тогда как в высшем обществе под вежливостью и наружной искренностью ничего нельзя было заметить, а тем более заглянуть в глубину сердца.

Около полуночи Алексей отправился в Карлин. Ян проводил его до крестов…

— Ну, что же случилось у вас, милые дети? — спрашивал президент выбежавших навстречу ему Юлиана и Анну. — Говорите скорее, зачем вы звали меня, какое неожиданное счастье посетило вас? Уж не выиграли ли вы миллион в лотерею?

— О, больше! — воскликнула Анна.

— Больше миллиона? В какой же лотерее? — вскричал президент.

— Вы не поняли, милый дядюшка… мы приобрели больше миллиона… только выслушайте!..

— Слушаю, — отвечал президент, садясь на стул, — но решительно не могу представить, что бы это значило…

— Алексей, благородный Алексей, возвратил нам погибшего Эмилия!

Президент начал слушать со вниманием, но выражая более любопытства, нежели радости.

— Представьте себе, дядюшка, этот благороднейший человек, ничего не говоря нам, занимался, трудился… пока не добыл искры рассудка у больного брата… Эмилий — говорит! Эмилий читает! Эмилий ожил!

— В самом деле? — равнодушно спросил удивленный президент. — Право, это неслыханное… самоотвержение… это чудо… и что же, Эмилий начал говорить?

— Нет, но он разговаривает знаками… читает… живет…

— А, по методе глухонемых, — сказал президент с недовольной миной. — Только смотрите, чтобы это усилие не повредило его здоровью: он такой слабый…

— Теперь ему гораздо лучше, его здоровье значительно поправилось…

— В самом деле, это неожиданное счастье… Я решительно не понимаю, как это удалось, потому что всегда считал это невозможным делом… Пойдемте к нему…

— У меня есть брат! Алексей дал мне брата, возвратил матери сына… О, чем можем мы возблагодарить его!..

— Насчет этого не беспокойся, — равнодушно сказал старый щеголь. — Заплатить деньги — немудреное дело… Пойдем к нему. Даже я полагаю, что пан Дробицкий сделал это не без цели… Натурально, и мы, со своей стороны, не можем принять такой жертвы даром.

Анна схватила президента за руку.

— Ради Бога… дядюшка! Разве вы не знаете его?

Президент улыбнулся с сознанием своего достоинства.

Стук экипажа возвестил о приезде пани Дельрио, потому что и за нею также послали. Полковник и она входили в гостиную. Потом президент остановился, последовал обмен приветствиями, по обыкновению, холодных и вежливых.

Искренняя радость блистала в глазах матери, уже знавшей все. В одинаковой степени желая видеть Эмилия и его спасителя, она искала их глазами, но ни того, ни другого не было в гостиной. Алексей под предлогом каких-то распоряжений нарочно уехал из Карлина. Через минуту все отправились к Эмилию.

Мать не видела глухонемого с тех пор, как ее присутствие произвело на него неприятное впечатление. Она полагала, что, придя в себя, Эмилий встретит и ее иначе… и не обманулась в этом. Анна, опасаясь сразу ввести всех к Эмилию, сама предуведомила его о приезде матери и потом вошла вместе с нею.

При первом взгляде на сына пани Дельрио нашла в нем необыкновенную перемену… Эмилий первый раз в жизни улыбнулся матери! И эта счастливая минута вознаградила ее за многолетние страдания: она не могла удержаться от слез и прижимала к сердцу несчастного сына… Она, верно, бросилась бы в ноги своему благодетелю, если бы в эту минуту он явился перед нею. Эмилий глядел на полковницу так, как будто видел ее первый раз в жизни, улыбался ей и живыми знаками говорил Анне о матери, еще не умевшей понимать его:

— Скажи, что это он все сделал… Он дал мне возможность познать Бога, вас, маменьку и себя самого…

Вслед за пани Дельрио вошел немного ревнивый президент и устремил беспокойные взоры на Эмилия… Он не так, как другие, чувствовал воскресение несчастного, даже его лицо сделалось печальным… Спустя полчаса и избегая полковницы, не могшей нарадоваться сыном, он, в каком-то волнении, увел с собой Юлиана и пошел с ним в сад, поручив полковника Поле, без милосердия мучавшей старого любезника насмешками, за которые тот платил девушке самыми отборными комплиментами.

Президент был очень задумчив и молчал, но когда они дошли до Вылазки, где уже никто не мог подслушать их, он вдруг обратился к Юлиану и, пожав плечами, воскликнул:

— Ну кто просил об этом нашего Дробицкого? С какой стати ему пришло на ум вмешиваться в подобное дело?

— Что это значит, дядюшка? Я не понимаю вас…

— Сейчас поймешь… Все устроилось прекрасно, но, несмотря на то, милый Юлиан… из Эмилия никогда не будет толку, потому что он существо неполное и теперь, может быть, гораздо более несчастное, чем прежде, а ты еще вчера был полным владельцем Карлина, а теперь потерял половину…

Президент оживлялся по мере разговора.

— Закон не устраняет глухонемых от прав наследства, если они могут говорить знаками и имеют самосознание… притом, кто стал бы думать о подобных вещах? Это в самом деле было бы несправедливо… Но в то же время, понимаешь ли ты, какие отсюда вытекают последствия? И без того ваше положение не слишком блистательно: что же будет теперь?

Президент пожал плечами и заключил:

— Нечего сказать, прекрасно услужил вам пан Дробицкий.

Юлиан вздрогнул и рассердился на такие расчеты.

— Милый дядюшка, ваша любовь к нам ослепляет вас. Оставить Эмилия на произвол судьбы значило бы то же, что убить его! Возможно ли даже в мыслях допустить что-нибудь подобное?

— Да кто убивает его, сумасшедший! — вскричал президент. — Пусть он живет! Я радуюсь, плачу… сознаю себя счастливым, но ты стал теперь вдвое беднее, милый Юлиан. Кто знает? Если Эмилий еще более поправится, то, пожалуй, захочет жениться: не одна, а тысячи пойдут за него. Сколько я знаю, эти глухонемые большей частью бывают самого страстного темперамента.

— Дядюшка, дядюшка! Ради Бога, не говорите так, это очень огорчает меня.

— Ты еще ребенок и не видишь, что теперешняя жизнь будет для Эмилия несравненно тяжелее, чем при отсутствии самосознания. Он захочет владеть собою и не сумеет, люди будут водить его за нос — и, кто знает?.. Не утверждаю положительно, а может быть, и Дробицкий имел тут свои виды… недаром же он привязал к себе Эмилия.