Отступник - драма Федора Раскольникова

- Последняя новость, - заговорил он. - Решено, по предложению Сталина, обнародовать седьмой пункт резолюции Десятого съезда о единстве партии, который гласит, что фракционеров следует исключать из партии…

- Не мытьем, так катаньем, - промолвил Троцкий. Повернувшись к Раскольникову: - Вот вам политика эпигонов. Задушить нас так, чтобы была видимость воли партии, ее большинства. - Воронскому: - Что еще?

- Принято решение о приеме в партию новых ста тысяч членов, исключительно рабочих от станка. Все.

- Сталин и его друзья надеются таким образом получить опору в борьбе с оппозицией в лице этих рабочих, - откомментировал последнюю новость Троцкий. - За нами - примерно пятьдесят тысяч партийцев, из непролетарских ячеек главным образом. Что ж, надо усилить работу в пролетарских коллективах. - Повернувшись к Раскольникову, без видимого перехода: - Чем намерены заниматься помимо литературных дел?

- Все-таки именно литературными делами, Лев Давыдович, - ответил Раскольников.

- В таком случае идите в "Красную новь". В заместители к товарищу Воронскому. Возьмите на себя идеологию.

- Наш журнал - один из немногих островков свободной беллетристики и публицистики, противостоящих бесцеремонному административному нажиму. И, смею утверждать, лучший из толстых литературных журналов, - легкой скороговоркой заговорил подошедший близко к Раскольникову Воронский. - Нам удалось собрать вокруг журнала лучшие литературные силы России. Критерий отбора произведений один - талантливость…

- И честность, - вставил Троцкий.

- И честность. Подлинность изображаемого. Наших авторов пролеткультовская критика называет "попутчиками революции". Но кто из так называемых "пролетарских" писателей с такой силой отразил реалии революции, как Пильняк, Бабель, Замятин, Толстой?..

- Я согласен с вами. Я тоже считаю "Красную новь" нашим лучшим литературным журналом, - сказал Раскольников. Повернувшись к Троцкому: - Я подумаю, Лев Давыдович.

- Держите связь с товарищем Воронским, - посоветовал Троцкий. - Я, к сожалению, вынужден на днях оставить Москву. Врачи отправля ют меня на лечение на юг.

Этот разговор с Троцким имел странное продолжение спустя несколько недель, уже после отъезда Троцкого из Москвы, и после того, как утихли страсти, вызванные неожиданной, хотя и ожидавшейся, смертью разбитого параличом Ленина, - имел продолжение, но не с Троцким, а со Сталиным и Каменевым.

Служитель наркоминдельского особняка в Штатном переулке, где жил Раскольников, числившийся еще в штате НКИД, сообщил ему, когда он вернулся однажды вечером домой, в морозном феврале:

- Вам звонил товарищ Сталин. Он просил вас, как придете, тут же приехать к нему в Кремль. Он будет ждать вас хоть до полуночи.

Раскольников позвонил на автобазу Наркоминдела, потребовал дежурную машину. Когда она пришла, велел ехать в Кремль.

Жил Сталин в маленьком двухэтажном выбеленном доме, прислоненном к крепостной стене у Троицких ворот, квартира его была на втором этаже. Комнаты небольшие, простая мебель. В столовой, жарко натопленной, на круглом деревянном столе без скатерти стояли бутылки с водкой и вином, посреди стола красовалось большое серебряное блюдо с горкой южных фруктов черный виноград, груши, апельсины, хурма.

Сталин был не один, с ним за столом сидел Буденный, с глазами осоловелыми, он молча кивнул Раскольникову.

Усадив Раскольникова за стол, Сталин налил ему полный стакан водки.

- Спасибо, Иосиф Виссарионович, я водки не пью, - сказал Раскольников. - А вино - пью.

- Я тоже не пью водки, - ответил Сталин и налил в другой стакан красного вина, подвинул ближе блюдо с фруктами. - Угощайтесь, не стесняйтесь.

- Спасибо.

Раскольников отпил из стакана, взял виноградину. И Сталин, пригубив из своего стакана, взял виноградину. За компанию с ними выпил и Буденный, налив себе водки, поморщился, но закусывать не стал.

- Я слышал, вы тяготились работой в Афганистане? Тяжелые были условия жизни?

- Нет, условия жизни были вполне сносные. Но мне казалось, что я выполнил задачу, которую на меня возложил Наркоминдел. Нужно было провести в жизнь заключенный с правительством Амануллы-хана политический договор. В этом направлении многое удалось сделать. Афганистан самоопределился, сделав ставку на нашу карту, а не на англичан.

- Какими бы вы хотели видеть в дальнейшем наши отношения с Афганистаном? Чем важен для нас Афганистан?

- Значение Афганистана двояко: как стратегического подступа к Индии и как транзитного коридора мирных торго вых путей между Индией и Средней Азией и далее в Европу. Правда, роль транзитного коридора Афганистан в значительной мере потерял после превращения Индии в английскую колонию и перехода ее внешней торговли на морские пути. Но он может вернуть себе былое величие, если по его территории когда-нибудь пройдет рельсовый путь, соединяющий железнодорожную сеть СССР с индийскими дорогами на участке Кушка-Герат-Кандагар-Кветта. Мы могли бы помочь Афганистану построить этот путь. Выгоды очевидны.

- Вы об этом, товарищ Раскольников, подробно напишите в своем отчете о работе в Афганистане.

- Уже написал, представил отчет в НКИД. Но там как будто не очень интересуются тем, что происходит за пределами Европы, на Востоке.

- А вы - для меня напишите, товарищ Раскольников. Меня интересует все, что происходит на Востоке. Это вас не затруднит?

- Нет, Иосиф Виссарионович. Пожалуйста.

- Вот и хорошо. Кстати, а что случилось с этим турком, который бежал в Афганистан, несогласный с политикой, проводимой правительством президента Ататюрка? Бедри-бей, кажется, его имя?

- Он умер в Кабуле.

- Как это случилось?

- Его отравили.

Сталин неопределенно хмыкнул, подмигнул Буденному, молча потягивавшему водку.

- Видите, как там кончаются дискуссии.

Буденный кивнул, ничего не сказав.

- А наши дискуссии, похоже, бесконечны. Одна переходит в другую. Ничего, все перемелется. Перемелется - мука будет. Вот именно мука, сказал Сталин и, сморщив нос, беззвучно рассмеялся.

Он подлил вина в стакан Раскольникова, хлебнул из своего:

- Вы, как мне известно, пишете книгу воспоминаний о 17-м годе? Как она называется?

- "Кронштадт и Питер в 1917 году", - ответил Раскольников, насторожился: неспроста генсек заговорил об этой книге.

- Мы тут с товарищами, в узком кругу, обсуждали ваши публикации из этой книги. Книга получается интересная. Хорошая книга. Но у товарищей возникли отдельные замечания, вопросы к вам. Товарищи считают, что вам следовало бы учесть эти замечания в книге. Сейчас придет товарищ Каменев, вместе и обсудим эти замечания. Вы не возражаете? Возможно, придет и товарищ Зиновьев. Он тоже хотел повидаться с вами. Но у меня есть подозрение, что вы с ним не в ладах?

- Дело прошлое, товарищ Сталин.

- Это хорошо. Кто прошлое помянет, тому глаз вон, - Сталин снова беззвучно рассмеялся. - А вот и товарищ Каменев и товарищ Зиновьев.

Сталин повернулся к двери, в передней слышны были голоса вошедших с улицы людей.

- Ух, холодно! - В комнату вкатился, потирая озябшие руки, Каменев.

Он мало изменился, такой же кругленький, те же бородка и усы, разве чуть поседевшие, та же суетливая пробежка ежиком.

Обнялись с Раскольниковым.

Вошел и Зиновьев, молча пожал руку Раскольникову, сел в уголок - пить, есть отказался: желудок.

- Ну-с, рассказывайте: чем дышите, чем намерены заниматься в ближайшем будущем? - еще потирая красные от мороза руки, заговорил Каменев, присаживаясь к столу, наблюдая, как Сталин наливал ему водки, жестами показывая, чтобы не полный стакан. - Впрочем, нам известно, чем намерены заниматься: литературой. Прекрасно. Известно нам также, - он опрокинул в себя водку, закусил грушей, - что на совещании с оппозиционерами, на котором присутствовал вставший с постели Троцкий, вам предложено было место заместителя главного редактора "Красной нови", помощника шута горохового Воронского, так?