Когда пал Херсонес

ог с пастбищ, налог на скот, на пчел…

Но пальцев не хватало, и он прекратил подсчитывать.

— Золото — двигатель торговли и государственной машины. Все остальное — химеры, — произнес с горькой усмешкой Леонтий. — Такова жизнь, и на песке нельзя строить здания…

Я вспомнил, с какой настойчивостью собирает деньги в государственную сокровищницу Василий, но не выдержал и прервал магистра:

— Ты, конечно, прав, такова жизнь… Но есть нечто более высокое, чем золото, расчеты торговцев и нажива.

Вспомни, сколько раз ромеи проливали кровь ради высоких целей. Читай у Георгия Амартола, какая радость овладела сердцами людей, когда удалось вырвать из рук неверных хитон Христа! Только тот народ достоин славы, который ставит перед собой великие задачи, а не заботится о брюхе.

Леонтий поморщился.

— Ты, может быть, прав, но если покопаться хорошенько, то всюду ты найдешь стремление к пользе.

Феофилакт, бородатый, как древний мудрец, произнес с печалью:

— Богатые думают о наживе, строят дворцы, а бедняки умирают от голода.

— Как же обойтись без купцов? — простодушно заметил Ксифий. — У одних есть рыба и нет соли, чтобы ее посолить, у других есть бобы, но нет горшка, чтобы сварить пищу…

Феофилакт перебил его:

— Посмотрите, что творится в мире. Помните, у Иоанна Геометра:

Весь урожай погиб на поле, Как уплатить теперь мой долг Жестокому заимодавцу?

Как прокормлю детей, жену?

Кто подати теперь внесет В сокровищницу василевса?

Я знал эти стихи — они назывались «На разлуку с родиной», в них стихотворец изображал страдания бедных и угнетенных.

Феофилакт говорил.

— Сборщик податей, пользуясь простотой поселянина, берет с него неполагающиеся фоллы, и люди ослепли от слез.

Подпирая голову, тяжелую от сомнений, я не знал, что ответить Феофилакту. Люди уходят в тихие монастыри, чтобы спасать душу постом и молитвами. Уйти туда? Но не значит ли это покинуть в трудную минуту василевса и товарищей по оружию? Нет, будем тянуть ярмо, пока хватает сил. Я знаю, не так-то легко сделать мир справедливым и удобным для жития. Пусть жадные думают о наживе, а раболепные ползают на брюхе! Когда-нибудь и их поразит гнев небес.

— Не ради временных благ мы страдаем, а для того, чтобы небеса озарили светом землю, грубую и жалкую, — сказал я.

— Ты начитался Платона, мой друг, — заметил магистр.

— Наша цель — преуспевание ромейского государства. Нельзя без страданий служить великому делу…

— А где же завещанная нам милость к падшим и убогим? — спросил с мягкой улыбкой Феофилакт.

У меня закипало на сердце.

— Пусть страдают! — крикнул я. — Сейчас не до страждущих. Ты видишь, все рушится у нас под ногами. Сама земля колеблется. Люди жрут, спят, удовлетворяют свои естественные надобности и воображают, что они венец творения.

— Жестокое сердце у тебя, патрикий, — покачал головой Феофилакт.

— А почему они не хотят оторваться от корыта? Почему они не хотят стать в наши ряды? Только воины в эти дни достойны преклонения. Помнишь,