Воевода Шеин

После неудачных военных действий Ян Потоцкий передал Шеину через своего парламентёра, что если Смоленск желает мира, то Шеину надо вести переговоры с королём Сигизмундом. Но Шеин не стал добиваться встречи с королём. При Михаиле теперь был мудрый советник — ясновидец Сильвестр, и воевода спросил его, когда они стояли на крепостной стене и смотрели в сторону Москвы:

   — Ведаешь ли ты, что скажет нам Сигизмунд о мире?

   — Ведаю, брат мой: не жди от него милости. Он жаждет одного: захватить Смоленск под своё крыло.

   — И даже в том случае, ежели Москва присягнёт Владиславу?

   — Да. Он и думать не желает, чтобы сын владел Смоленском.

   — Всё бы ничего, выстояли бы мы перед супостатом ещё год, ежели бы у нас был корм. Не продержаться смолянам ещё год — голод задушит.

   — Анафему надо слать Димитрию Шуйскому за то, что отдал Дорогобуж полякам. Туда запасов было свезено столько, что на два года хватило бы смолянам до сытости, — поделился тем, что знал о Дорогобуже, Сильвестр.

В первые дни осени десятого года до смолян дошли вести о том, что державой теперь, в междуцарствие, правят бояре во главе с князем Фёдором Мстиславским. Семеро их стоят у власти. Народ нарёк это правление Семибоярщиной. И в первые же дни своего правления Семибоярщина принялась собирать посольство под Смоленск. Говорили потом, что это было истинно «великое посольство». Никогда ни к кому в прежние годы Русь не посылала послов от «всей земли»! Никогда не было в посольстве столько именитых и очень именитых россиян. Всего собрали под Смоленск 1242 посла и посланника. Во главе этого посольства были поставлены митрополит Филарет — в миру князь Фёдор Романов, князь Василий Голицын и боярин Захар Ляпунов.

Начались сборы «великого посольства» в дорогу. И оказалось, что только возничих, боевых холопов, писцов, стольников и другой челяди набралось более четырёх тысяч человек. По всей Москве готовились сотни колымаг, возков, телег, а к ним — тысячи коней. И лишь один россиянин из властных лиц был против такого посольства, он требовал сократить его по крайней мере в двадцать раз. Это был патриарх всея Руси Гермоген, сам в прошлом славный воин. Прозорливый воитель за веру усмотрел в этой затее Семибоярщины злой умысел. Он понял, что этот злой умысел дорого обойдётся державе. Гермоген пришёл в Грановитую палату, где заседала Боярская дума, и заявил:

   — Вижу, дети мои, замысел правителей Руси в том, чтобы очистить Москву от неугодных им мужей. Одумайтесь, державные головы! Запретите Семибоярщине бросать Русь в новое разорение. И десяти послов хватит для чести Польши!

Глас Гермогена в Боярской думе оказался гласом вопиющего в пустыне. Семеро бояр-правителей не прислушались к требованию патриарха и испытали позор от провала деяний этого посольства. Семибоярщина осталась несмываемым пятном бесчестия временщиков на Руси.

Глава двадцатая

ЧЕСТЬ СМОЛЯНАМ

В ту пору, когда по дороге от Москвы к Смоленску двигалось «великое посольство», растянувшись обозом больше чем на версту, за Гжатском в мелколесье к нему пристали три мужика-подорожника — Нефёд, Пётр и Прохор. Мужики, как все россияне, что с них взять. И никто не спросил их, чьи, откуда. Двое среди челяди шли, а Нефёд обочиной дороги пробирался в голову обоза. Ему нужен был глава посольства. И он добрался-таки до рыдвана [28], в котором ехали главы посольства князь Василий Голицын и митрополит Филарет. Рынды обратили внимание на Нефёда. Один из них крикнул:

   — Чего тебе надо? Иди в хвост!

   — Глава посольства мне нужен. Я из Смоленска, — спокойно ответил Нефёд. — Иди-ка, брат, доложи.

   — Да кто тебя знает, из Смоленска ли ты?

   — Скажи князю или боярину, что я от воеводы Михаила Шеина.

В это время обоз свернул с дороги на огромный луг.

   — Тебе повезло. На привал идём. Сейчас увидишь владыку или князя, — сказал рында.

Проехав ещё с четверть версты, рыдван остановился, и весь обоз, въезжая на луговину, расположился табором. Из рыдвана появились князь Василий и митрополит Филарет. Разминая ноги, тяжёлой походкой они прошли в кусты и вскоре вернулись. Тут и подошёл к ним Нефёд, низко поклонился, сказал:

   — Батюшка-князь Василий, владыка Филарет, пред вами воин из рати Михаила Шеина.

   — Чем ты докажешь, что от Шеина? — спросил недоверчивый князь.

   — А я знаю, как его коня кличут, — улыбаясь, ответил Нефёд. — Ещё супругу Марию Михайловну, детишек Катю и Ваню.

   — Сын мой, мы тебе поверили, что ты от Шеина, — сказал Филарет. — Но что тебе надо от нас?

   — Я только предупредить хотел, что Дорогобуж взяли поляки и в воротах на Московскую дорогу у них три пушки нацелены. Велено пушкарям стрелять во всякую рать.

   — Так мы не рать, а посольство.

   — Не признают. Не было от вас к ним гонца. Миновал он Дорогобуж и промчал в Смоленск. Мои люди видели гонца.

   — Экая досада, — отозвался князь Василий Голицын.

   — А может, это к лучшему, — заметил Нефёд. - Послушайте, князь и владыка, меня. Какое бы ни было при вас посольство, ляхи не уйдут от Смоленска. Он нужен Сигизмунду, и потому король не снимет осады, пока голодом не уморит смолян, которым не дождаться помощи от боярской власти.

   — Как смеешь, ратник, вести такие речи?! В железы сейчас повелю взять! — гневно крикнул князь Голицын.

   — На то твоя воля, батюшка-князь, — бесстрашно ответил Нефёд. — Но выслушай до конца. В Смоленске уже начался голод. Там собралось с посадскими почти восемьдесят тысяч душ да наших ратников около шести тысяч. Им каждый день корм подай. Его уже урезали: четвёртую часть получают от того, что давали раньше. Но вы можете спасти город от голодной смерти. У вас больше тысячи боевых холопов, тысячи крепких слуг. Вас, послов, больше тысячи. А в Дорогобуже пятьсот воинов охраняют многие тысячи пудов зерна, муки, круп — всё, что нужно Смоленску. Так возьмём с ходу городишко в свои руки и двинемся дальше, вооружив себя пушками и мушкетами! Прорвав осаду, откроем путь горожанам на Русь!

Нефёд говорил громко, чётко, страстно, он стоял перед князем и митрополитом в такой напряжённой позе, что скажи ему: «Иди первым на Дорогобуж!» — он пойдёт.

Но князь Голицын крикнул на него властно и топнул ногой.

   — Замолчи, смерд! Ты совращаешь нас с пути, начертанного правителями Руси. Мы идём добиваться мира и справедливости. Вся наша держава требует того. У нас представители от всех земель Руси. — И князь крикнул воинам: — Эй, рынды, уберите его!

Но поднял руку владыка Филарет.

   — Подожди, княже, судить воителя. Он душою болеет за смолян, потому и говорит правду.

   — Но он же с неслыханным делом набивается!

   — Не совсем так. От нас ждут помощи восемьдесят тысяч россиян, и они получили бы её, если бы не бездарный князь Димитрий Шуйский!

   — То так, — согласился Голицын.

   — Потому и отпусти ратника, пусть добирается до Смоленска и скажет, что помощь смолянам будет, и скоро. — И Филарет сказал Нефёду: — Так и передай Шеину: мы заставим поляков пойти на перемирие, и будет смолянам скоро освобождение от ворогов.

   — Пусть твои молитвы дойдут до Бога, владыка. Одно скажу: смоляне не простят отчизне, что она бросила их, как нерадивая мать. — И Нефёд, сделав лёгкий поклон Филарету, ушёл искать Петра и Прохора.

Вскоре трое отважных лазутчиков покинули стан посольства и ушли на запад, к Смоленску. Они пробирались в стороне от Московской дороги, на которой нет-нет да и показывались конные отряды поляков, следующие то к Смоленску, то к Дорогобужу.

Вражеского стана лазутчики достигли через сутки, засветло. Спрятались в ольшанике на кромке оврага и наблюдали за лагерем, где было большое движение. Дальнозоркий Прохор сказал:

   — Ляхи встречают короля. Сегодня нам к главным воротам не пройти. Слышишь, Нефёд, пошли в верховья Днепра.