Гибель Византии (СИ)

— Кто эти люди, Эпифаний? — заикаясь от изумления, спросила она.

— Кто? — в свою очередь удивился тот. — Ясное дело, монахи. Идут к Морским стенам сменить своих братьев в дозоре. Вот только сегодня что-то припозднились. Видать, дослуживали утренний молебен.

— Но ведь они же вооружены?

— Как же иначе? С турком голыми руками много не навоюешь.

Но Ефросиния всё равно не могла понять и засыпала возницу новыми вопросами. Тому уже начала прискучивать бестолковость знатной девицы, к которой он был нанят на этот день кучером. И чтобы положить конец этой, по его мнению, пустой болтовне, грубо бросил:

— Возможно это тебе в новость, женщина, но у нас, ромеев, каждый, от седого деда до безусого отрока, днём и ночью не расстаётся с оружием. Ты всё интересуешься, зачем и почему? Да для того, чтобы дать достойный отпор врагу. А как иначе? Даже слуги Божии отошли на время от своих молитв и храбро сражаются наравне с мирянами.

— А ты? Ты тоже поднимаешься на стены?

На этот раз Эпифаний оскорбился по-настоящему. Вскочив на ноги, он всем телом повернулся к Ефросинии и заорал, потрясая кулаками:

— Да как твой язык, женщина, повернулся сказать такое? Ты что же думаешь, мой удел возиться с лошадьми, пока мои братья гибнут на Стенах? То, что я ради заработка нанялся к латинянам, к этим еретикам безбожным, ещё никому не даёт права называть меня трусом!

Откинувшись на спинку сидения, Ефросиния терпеливо пережидала эту вспышку гнева. Она уже жалела, что начала разговор. Но кто бы мог подумать, что ещё не так давно дружелюбные и общительные соотечественники в столь короткий срок станут злыми и подозрительными к каждому слову?

Со стороны послышался цокот копыт и гневный оклик:

— Эй, мужлан! Прекрати орать и берись за вожжи. Не то я мигом укорочу твой неотесанный язык!

Крысуля, один из двух сопровождающих Ефросинию, приблизился к карете настолько, что в окошке был виден лишь конский круп и нога в сапоге с щегольски изогнутой шпорой. Возница поначалу смолк, затем заговорил вновь. Теперь в его голосе вместо возмущения звучала неприкрытая угроза.

— Не хватайся за меч, латинянин. Я своей рукой раскроил с десяток мусульманских черепов. Не заставляй же меня теперь брать грех на душу — убивать христианина. Пусть даже такого еретика, как ты!

— Что-о? — Крысуля растерялся от неожиданного отпора.

— Что ты сказал, холоп?

— Довольно! — Ефросиния распахнула дверцу кареты. — Прекратите спор! Синьор Лоренцо, дайте мне руку и проводите к торговым рядам. Я хочу присмотреть себе пару безделиц.

Кипя от ярости, Крысуля повиновался. Соскочив с коня, он помог красавице выйти из кареты и последовал за ней, бросая время от времени уничтожающие взгляды на возницу. Но тот был занят тем, что перебирал в пальцах вожжи и даже не смотрел в сторону молодого генуэзца.

— Если бы не ваша воля, госпожа, я бы проучил этого грубияна. Надолго бы заставил его заткнуться!

— Конечно, конечно, — успокоила его гетера. — Впрочем, вы уже сделали это.

Придерживая левой рукой край накидки, чтобы не запачкать дорогую ткань, она медленно прошла вдоль рядов и так ничего и не выбрав, повернула обратно. Перед тем, как поставить ногу на ступеньку кареты, Ефросиния неожиданно для себя обернулась. В десятке шагов от неё бодро ковылял полусгорбленный, одетый в лохмотья старик. Почувствовав на себе взгляд, он поднял голову, встретился глазами с гетерой, насмешливо ухмыльнулся и подмигнул. Ефросиния вздрогнула и похолодела. Она не могла не узнать лица, из ночи в ночь являющегося к ней в кошмарах, этих глаз, пустых и страшных, этой недоброй усмешки. Женщина забилась вглубь кареты, сжалась в комок и мелко задрожала.

Увидев ее бледное, искаженное от страха, без единой кровинки лицо, Лоренцо сам не на шутку перепугался.

— Что с вами, госпожа?

Гетера медленно приходила в себя.

— Ничего. Нет-нет, ничего.

Она подалась вперёд и взяла юношу за руку.

— Крысуля….,- насмешливо-снисходительное прозвище, которым окрестили Лоренцо его товарищи, звучало на ее губах ласково и нежно.

— Могу ли я просить вас об одной небольшой услуге?

— Услуге? — сердце молодого итальянца радостно забилось.

— Вы — моя повелительница! Я весь мир готов положить к вашим ногам!

— Ах, зачем мне весь мир? Вы лучше….

Её глаза сузились и зло блеснули.

— Догоните и убейте этого негодяя!

— Кого убить? — Лоренцо удивленно закрутил головой.

— Побирушку, который только что прошел мимо нас.

— Побирушку? Я не ослышался?

— Да, да. Вот он, ещё не успел скрыться в толпе.

— Нищего? Но за что?

— Он только рядится в лохмотья нищего. На самом деле это очень опасный человек, он преследует меня долгое время….

— Ни слова больше! Куда побежал этот мерзавец?

Крысуля спешно отвязывал коня. Когда он сел в седло, Ефросиния рукой указала ему направление.

— Вон за тем домом из красного кирпича. Он свернул на маленькую улицу за ним.

Лоренцо кивнул и пришпорил коня.

Ефросиния откинулась на спинку сидения. Огромная тяжесть свалилась с её души. Всё! С кошмарами покончено! Не будет впредь пугающих сновидений, забудутся страхи и переживания.

Повеселевшим голосом она окликнула возницу.

— Поворачивай обратно, Эпифаний. На сегодня прогулка окончена.

Вскоре к ним присоединился второй провожатый. Он оправдывался, что-то невнятно бормотал о встреченном им старом приятеле, но нетвердая посадка в седле и красная кожа лица свидетельствовали о несколько иной причине его отлучки.

Старый попрошайка, рукавом утирая слезящиеся глаза, опрокинул себе на колени глиняную чашку. Две-три медных монетки, глухо звякнувших при падении, да ещё с десяток, надёжно припрятанных в складках лохмотьев — вот и вся его добыча. Но до конца дня еще далеко, на улицах немало народу и, как знать, может к вечеру наберётся достаточная сумма, чтобы уплатить хозяину за ночлег, а лавочнику — за кувшин вина.

Звуки шагов заставили старика очнуться. Он приподнял голову и машинально вытянул руку вперед. Открыл было рот, чтобы затянуть привычные просьбы, но задохнувшись от возмущения, так и не вымолвил ни слова. Какой-то оборванец, в котором намётанный взгляд попрошайки сразу же распознал юнца, с помощью несложных ухищрений пытающегося придать себе вид немощного старца, быстрым шагом прошел мимо и присел на корточки на противоположной стороне улицы, в десятке метров от него.

При виде конкурента кровь вскипела в жилах старого солдата. Он с трудом поднялся на ноги и хромая на каждом шаге, двинулся к противнику. Он кричал, сыпал проклятиями, размахивал палкой, стремясь во что бы то ни стало изгнать пришельца с улицы, которую по праву постоянного обитателя считал своей. И не колеблясь был готов вступить в бой, если чужак не уберется восвояси.

Всадник, в это мгновение вынырнувший из-за угла, внимательно наблюдал за этой сценой. Он то и дело переводил взгляд с одного оборванца на другого, как бы не решаясь сделать одному ему ведомый выбор.

Старик вплотную приблизился к пришельцу и видя, что тот не собирается уходить, занёс палку. Чужак, осознав наконец, что отсидеться не удастся, ловко уклонился и вскочил на ноги. Ответный удар кулаком в горло швырнул нищего в канаву. Хрипя и задыхаясь, не в силах сделать ни одного вздоха, бывший солдат медленно умирал в нечистотах, ловя угасающим взглядом детали разворачивающейся перед ним драмы.

Всадник, как бы желая заступиться за старика, пришпорил коня и помчался с обнажённым мечом на обидчика. Но тот и не думал бежать. Широко расставив ноги и сунув руку за пазуху, он не двигался с места, спокойно ожидая приближения врага. Всадник подскакал к нему, приставил острие меча к его груди и что-то коротко произнёс. Оборванец издевательски поклонился, внезапно левой рукой ухватил сжимающую меч кисть противника, резко отвёл в сторону, рванул ее на себя и, взмахнув правой рукой, прыгнул навстречу падающему телу.

Лоренцо, по прозвищу Крысуля, с легкостью пушинки выдернутый из седла, полетел на землю вниз головой. Последнее, что он успел почувствовать — это обжигающий холод металла у себя в груди.