Полководец Дмитрий (Сын Александра Невского)

Но Автандил не сдавался. Он помчал к теремам и вдруг с разбегу грянулся на передние ноги.

Гридни и дворовые люди, наблюдавшие за Дмитрием Александровичем, испуганно ахнули: всё, конец князю!

Но князь каким-то чудом, вцепившись сильными руками за поводья и, откинувшись всем телом назад, удержался в седле.

Автандил поднялся и застыл на месте. Удила порвали его черные большие губы в кровь. Дмитрий Александрович легким движением поводьев развернул коня и медленно поехал к конюшне. Автандил покорился!

— Слава князю! — грянул двор.

Дмитрий Александрович сошел с коня. Его лицо было довольным. Не зря он с одиннадцати лет занимался выучкой необъезженных коней из своих табунов. Не зря неоднократно падал и весь в синяках, шишках и кровоподтеках возвращался в терем. Зело же пригодилось укрощение строптивцев!

Автандил же и впрямь оказался превосходным конем. Вороной кабардинец отлично переносил летнюю жару и зимние морозы, долго мог терпеть без еды и питья, отлично рысил и переходил в стремительный галоп. Но главное, чему поражался Дмитрий Александрович — кабардинец был чрезвычайно надежен и умен. В любом месте оставь его без привязи — никуда не убежит, будет стоять и часами ждать своего хозяина. В учебных же ратных «потехах» Автандил был настолько послушен, что не отвлекался в самых жарких минутах, чутко улавливая нажатие колен князя и, поворачивая, куда нужно было всаднику.

Приучил его Дмитрий Александрович и к одной весьма нужной новинке — вопреки всем правилам, оставлять врага слева, под неудобную руку. А князь в сече и левой владел, не хуже, чем правой.

Золотой конь был у Дмитрия Александровича! Своим мечникам и конюхам он приказал беречь Автандила пуще глаз своих…

Сейчас, в зимнем походе, князь Дмитрий сидел в красивом, расшитыми узорами, седле, под коим находился чепрак [125] с серебряной бахромой. Конская грива была покрыта особой сеткой из червонной пряжи, «штоб не лохматило». Сбруя обложена золотыми и серебряными бляхами с драгоценными самоцветами; «стремена злаченые», даже ноги Автандила были украшены легкими изделиями из серебра и золота.

Таков был старозаветный обычай: и воевода, и конь его должны выделяться из всего войска.

Но в сече князь Дмитрий Александрович изменит этот прадедовский обычай.

Глава 3

ЛИВОНСКИЙ СЮРПРИЗ

Сыпал мелкий, колючий снежок. Рать продолжала двигаться по землям бывшего покойного короля Воишелка. Пока обошлось без стычек: Литва, раздираемая междоусобицами, пропускала русское войско на Ливоский Орден. Рать растянулась на несколько верст. Позади каждой княжеской дружины тянулся обоз. И чего только в нем не было! Первым делом на многих санях везли доспехи и различное оружье. Отменное оружье!

Воевода был спокоен: ратник ни в чем не будет уступать крестоносцам… Войско имело совершенное вооружение, изготовленное русскими мастерами, и всё лучшее, что производили оружейники Запада и Востока: щиты круглые и овальные, копья харалужные, мечи русские, литовские, булатные, кончары [126] фряжские [127], топоры легкие, кинжалы обоюдоострые, стрелы каленые, сулицы немецкие, шеломы злаченые, шишаки (боевые наголовья) русские, калантари (безрукавные, со стальными пластинами доспехи) злаченые, щиты червленые, чеканы, рогатины, сабли и байданы (пластинчатые кольчуги) булатные, палицы железные, корды (однолезвийные, прямые или слегка искривленные клинки), шеломы злаченые с личинами, кольчуги сварные и клепаные, шлемы с высоким шпилем для еловца (флажка), «чеснок — спотыкач», крюки серповидные железные на длинных древках для стаскивания всадников с коней…

На особых, широченных, специально изготовленных санях, могучие кони-бахматы [128] тянули осадные и метательные орудия: пороки, пращи [129] и самострелы.

Аниська Талалай смастерил такие пороки-камнеметы, которые могли метать тяжеленные глыбы на сорок саженей. А дабы без больших потерь подвести осадные орудия к крепости, Аниська попросил князя Дмитрия Александровича срубить специальные деревянные башни, чтобы укрыться в них умельцам с пращами, тяжелыми самострелами и камнеметами.

Князь Дмитрий просьбу мастера одобрил, и бревенчатые башни-туры были сооружены в Великом Новгороде.

Сейчас боевые туры волокли на санях кони шестеркой. В буйные метельные дни (случалось и такое) тяжелые сани застревали в сугробах, и тогда на помощь приходили пешие ратники из сельского ополчения.

Позади саней с доспехами, оружьем и башнями тянулись сани, нагруженные кормовым и питейным запасом: ржаными и пшеничными лепешками, сухарями, сушеным мясом и рыбой, толокном [130], медом, копченым салом, мочеными яблоками, бочонками с водой, брагой и винами… Некоторые бояре, любители свежатины (как Мелентий Коврига), везли на санях даже живых бычков.

Особая забота для воеводы, князей, бояр и дружинников — корм для лошадей. Конных всадников более двадцати тысяч. Потребовались сотни розвальней [131], на кои были нагружены рогожные кули с овсом и большие возы сена.

Князь Дмитрий еще заранее предупредил каждого удельного князя:

— Биться с крестоносцами будем в основном на конях. Путь предстоит далекий, а посему овса и сена взять не в обрез, а с запасом. Иначе выйдем на ливонца на отощалых лошаденках. Какая уж тут битва? Каждый обоз сам буду доглядывать!

И тут подал свой голос (совет князей и бояр происходил в Переяславле) боярин Коврига:

— А может, князь Дмитрий Александрович, нам большие обозы не снаряжать?

— И что ж ты предлагаешь, Мелентий Петрович? — нахмурился князь.

— Так ить по весям Литвы пойдем.

— ?

— Литва то и дело на наши земли нападала и разбойничала. Не худо и нам поживиться, когда по литовским деревням пойдем. Там и сенца, и овса, и разной снеди прихватим. Чего нам ливов жалеть, коль они нас не щадили?

Князь Дмитрий отнесся к словам боярина довольно сурово:

— Худая речь твоя, Мелентий Петрович. Стоит нам одно литовское село разорить, как вскинется вся страна. И доведется нам биться на две стороны. Но тому не бывать. Уж, коль выбрали меня воеводой, то твердо скажу: тот, кто позволит разорить хоть один литовский дом, буден без пощады наказан. И слово своё я сдержу.

Когда войско вступило в первую литовскую деревню, то она оказалась пустой: все жители, уведя с собой лошадей и скот, и, увезя кормовые припасы и пожитки, скрылись в лесах.

Тогда Дмитрий Александрович снарядил в очередное поселение гонца, повелев ему сказать, что русичи никого не тронут и грабить никого не станут. Многие из ливов не поверили и вновь сбежали в леса, некоторые же остались и были крайне удивлены, что русичи не только их не тронули и ничего в домашнем хозяйстве не разорили, но даже погреться в дома не попросились.

Следующее село уже в лесах не укрывалось. Местный староста вышел к воеводе, низко поклонился и сказал:

— Ливонские рыцари нас насмерть устрашили. Де, руситы всех мечами посекут, даже младенцев на копье вскинут, а жен и дочерей сраму предадут. Пожитки и скот себе загребут, а дома в пепел обратят… Но слух прошел, что вы обижать наш народ не собираетесь. Так ли это, воевода?

— Изрядно же вас орденские братья запугали. Нешто вы забыли, как в не столь далекие времена, наши народы жили в мире и добром согласии? Ни один литвин не боялся русских людей и даже просил защиты от тех же крестоносцев, кои неустанно на вас набегали.

— Твоя правда, воевода. Простой народ никогда не хотел войны с руситами. Это наши местные князья со своими дружинами набегают на ваши земли, чтобы чем-то поживиться и еще больше разбогатеть. Мало им своего добра, стервятникам! Мы же, маленькие людишки, всегда против таких набегов. Князья и князьки, когда идут со своими головорезами, и нас грабят подчистую. Плохое наше житье: и свои разоряют и ливонские рыцари, а крестоносцы пуще всего. Будем молиться за тебя, воевода, чтобы побил ливонца.