Не погаси огонь...

Сейчас, явившись к министру с последним докладом, Курлов уведомил, что в местах, кои осчастливит своим посещением государь, уже проверены все монашествующие, сомнительные личности высланы на дальние хутора под бдительный надзор сельских старост и волостных старшин. Там, где царь проследует по грунтовым дорогам, все строения, как жилые, так и холодные, за двое суток до проезда будут тщательно осмотрены и в каждый дом будет помещено по два стражника, за домами же расположатся солдаты. За день до проезда последует запрещение топить печи, а все винные лавки на десять верст в обе стороны от дороги будут закрыты. Отвлекшись от прямой темы, Курлов кстати доложил, что по указанию министра им тщательно изучен вопрос о продаже водки в целом по России и возможности уменьшения ее стоимости.

– Подобная мера вряд ли окажется целесообразной, – сказал генерал. – Промышленные центры, особенно Петербургская и Московская губернии, отмечены максимальным душевым потреблением вина. Оно достигло тридцати бутылок за минувший год на каждого, включая старого и малого. В целом же по империи, как видно из отчета главного управления казенной продажи питий, общее потребление возросло на двадцать семь тысяч ведер, не считая повсеместного самогоноварения.

– И не надо снижать цены, – согласился Столыпин, легко отказываясь от своего недавнего решения. – Пить все равно будут. А деньги понадобятся нам для реформы охраны…

Он не спешил делиться с Курловым своими соображениями о третьем «ките». Перевел разговор в прежнее русло:

– Как в Белгороде, так и в Киеве и в последующих пунктах предлагаю ограничить доступ лиц в ближайшее окружение государя, – подчеркнул он. – Пропускать исключительно по именным билетам за вашей подписью или подписью начальников губернских жандармских управлений.

– Соответствующие меры мною предусмотрены, ваше высокопревосходительство, – кивнул генерал. – Билеты различного цвета и формы уже отпечатаны. Они будут выдаваться строго по разбору.

День ото дня к министру поступало все больше сведений об активности революционных организаций. Шли тревожные донесения из промышленных центров. Не в пример недавним годам, больше стачек и иных выступлений работного люда.

– Что это за забастовка судовых команд в Одессе? После Киева государь намерен проследовать в Ливадию, а это рядом.

– Одиннадцать агитаторов арестовано, следствие начато, – успокоил Курлов. – Взамен забастовщиков на пароходы направлены команды добровольцев из состава полиции и корпуса жандармов.

– Снова горят дворянские усадьбы, – не оставил темы Столыпин. – Жгут и дома зажиточных крестьян, выселившихся на хутора. Это внове.

– Соответственные решительные меры, ваше высокопревосходительство, уже принимаются, – заверил генерал.

Продолжая беседовать, Петр Аркадьевич наблюдал за своим помощником. Как противно ему это лицо с прижатыми к черепу ушами, с гладко зализанными на пробор, как у приказчика, волосами. Брови Курлова сходились к переносью углом. Углом же обвисли усы. Рот вдавлен. Тонкие, змеиные губы поджаты. Постная, ханжеская физиономия человека, снедаемого завистью, лицемерного и настойчивого в своих коварных замыслах. Какие соки питают это дерево? Темные страсти и желания отражаются на лице, как бы ни пытался человек изменить его выражение на людях. Кажется, Юлий Цезарь сказал: «Я не боюсь цветущих и блестящих фигур Антониев, но я опасаюсь этих худых, бледных и мрачных лиц Брутов и Кассиев»?.. Впрочем, какой из Павла Григорьевича Брут, – мелкий интриган, распускающий слушки, копающийся в грязном белье, обуреваемый желанием во что бы то ни стало вскарабкаться повыше. И такая бездарность – его «товарищ»?.. Впору бы умерить его пыл. Правда, в последнее время царские милости сыплются на Курлова как из рога изобилия: уже и генерал-лейтенант, и шталмейстер двора. А дед был крепостным, свиней пас. У кого хочешь вскружится голова. Ну да ладно – есть глаз, который и во дворце, и в предстоящей поездке присмотрит за ним. Этот глаз – полковник Додаков.

Нет, Курлов мало заботил Столыпина, Петр Аркадьевич полагал, что видит его насквозь. Строит козни за его спиной? С богом! В присутствии министра «товарищ» всегда выказывает почтительность, граничащую с холопским подобострастием, чего Столыпин особенно не любил.

Однако сегодня Курлов был скуп в проявлении эмоций, отвечал без торопливости и даже с ноткой небрежения в голосе. С чего это?.. Надо приказать Додакову, чтобы тот взял его «на короткий поводок», то есть усилил наблюдение за ним.

Уловив нечто новое в поведении «товарища», Столыпин недооценил своего соперника – он не знал о разговоре во дворце накануне их встречи.

Курлов же, приоткрыв карты, проявил неосторожность лишь потому, что все еще находился во власти этого недавнего разговора с дворцовым комендантом, флигель-адъютантом Дедюлиным. Выслушав его доклад о подготовке к путешествию царя, комендант неожиданно сказал:

– Почему, несмотря на мой приказ, не снято филерское наблюдение за Распутиным?

– Это не я, – оторопел Павел Григорьевич. – Это министр. По его распоряжению департамент…

– «По его распоряжению»! – мрачно передразнил флигель-адъютант. – Кто он такой, чтобы мне перечить! – На висках Дедюлина начали вспухать сизые вены. – Столыпин! Столыпин! Ишь, возомнил! Нет, не тот человек, который нам нужен!

Курлов был поражен откровенностью коменданта.

– Кто, кроме Столыпина, может столь твердо держать в руках бразды правления? – осторожно возразил он.

– Твердо? Мы с терпением ждали, когда проявит себя сей успокоитель. Дождались! Новых волнений! Студенты. Чернь. А на днях мужики спалили одно из моих имений! Хватит! Мы разочаровались. Чем скорей избавимся от него, тем лучше! Чересчур вознесся!

Дедюлин был известен как человек непреклонный. Его широкое, четырехугольное лицо с холеной скобелевской бородой, крупным носом и мрачными глазами под кустистыми бровями выявляло характер грубый и решительный. Уж если что-нибудь втемяшится в голову, не отступит. Чем досадил ему Столыпин? Крестьяне спалили имение? У флигель-адъютанта их с десяток по всей России, да и не сам же министр поджигал. Может быть, уязвило, что премьер выставил из Государственного совета его приятелей Дурново и Трепова?.. Или от Распутина ниточка?.. Или… Дворцовый комендант был ближе к государю, чем премьер-министр. Может быть, мысль исходит от самого Николая II? Почему же император не предложит Столыпину отставку? Странно, очень странно… И так сложно!..

– Где обещанное Столыпиным успокоение? – продолжал грохотать Дедюлин. – Кому на руку его реформы? Дай им палец – они руку откусят! «Выпустить пар»? – передразнил он. – Столыпин сам стал одиозной фигурой. Пусть сам и улетучивается – для успокоения России!

– Я не представляю, кто бы иной мог… – пробормотал Курлов, опасаясь высказаться откровенно и в то же время не смея молчать.

– Не скромничайте, генерал, – уставился в его лицо комендант. – Есть достойные люди. Такого же мнения и Григорий.

– Боюсь я этого чертоглазого! – Курлов даже перекрестился.

– Божий человек свое дело сделает. Но и вам следует подумать. От вас, генерал, мы ждем многого.

Павел Григорьевич не мог отвести взгляда от цепких глаз флигель-адъютанта. В голове его зашумело. Как хорошо было бы, если б Столыпин ушел! Он – как стена, которую не прошибешь. А если уйдет?.. Премьер – уж очень высоко. А министром – почему бы и нет? От товарища министра – одна ступенька. Стена… Однако теперь?.. «Есть достойные люди…» Уж он ли недостоин! Родословной не вышел?.. Отец отказался от деда-холопа, и Павел Григорьевич никогда о нем не упоминал. При дворе, конечно, знают. Тот же Дедюлин. А милости – невзирая… Значит, гож. Так оно и есть: за право быть во дворце, за царские милости он готов и отхожие места чистить!..

Курлов почувствовал зуд нетерпения. Скорей бы! Жаждать министерского кресла заставляло его не только честолюбие: смирявший себя во всех иных страстях, он был подвержен одной – картам. И на днях проиграл огромную сумму. Долг повис над ним векселями как дамоклов меч. А тут – три миллиона неподотчетного секретного фонда! Можно представить, сколько Столыпин перекладывает в свой карман!.. Курлов отнюдь не считал это зазорным. Сам царь однажды изрек: «Если полицейский возьмет слишком много, то это преступление, а если „по чину“, то это как дополнение к жалованию». Сколько «по чину» министру?.. Не дай бог спугнуть момент!..