Червонные сабли

- Я тоже хочу быть в коммуне, - заявил паренек из Смоленска, по имени Макарка.

Не успели оглянуться, как на столе выросла горка из денег, папирос, кулечков соли и всевозможных продуктов.

- Ого, надо выбирать завхоза!

- Пускай Макарка будет казначеем: он парень тихий, не разбазарит общественное добро.

- Макарка, ты не мошенник? - спросил в шутку Митя Азаров.

- Вроде нет... - стеснительно улыбался смоленский делегат.

- А почему ты такой маленький, с аршин?

- Не знаю, не растется...

- Есть нечего, потому и не растет, - заключил Ваня Гармаш.

- Принимай дела, народный комиссар финансов.

- А куда мне их девать? - озабоченно и серьезно спросил Макарка, растерянно глядя на деньги.

- Прячь за пазуху.

Под смех ребят Макарка и в самом деле стал запихивать деньги за ворот рубахи, потом застегнул пуговицы и подпоясался веревкой. На лбу у него появились суровые складки - уж очень велика ответственность за общую казну.

Весть о коммуне разнеслась по всему Дому Советов. Кое-кто даже пытался переселиться из других комнат к коммунарам.

- Смотря откуда вы, - шутил Митя Азаров.

- Вятские - ребята хватские: семеро одного не боимся.

Рыжий паренек, курянин, тоже был принят в коммуну. Его звали Яшей, а фамилию никто не спрашивал: прозвали Пожарником за огненный цвет волос.

Попросилась в коммуну и Оля воронежская, которая жила в соседней комнате с девушками.

Подходило время обеда. Митя Азаров поднял над головой талоны и скомандовал:

- В колонну едоков стройся! В трапезную шагом - ырш!

С шутками, смехом спустились по лестнице на нижний этаж. В столовой сдвинули столы, уселись с обеих сторон. Хлебали из оловянных мисок щи, с аппетитом уплетали картофельные оладьи. А когда принесли на третье компот, раздались хлопки.

- Вот это житуха! Гаро, не из твоего кишмиша компот сварили?

- Мой кишмиш трамвай остался, - улыбался Гаро.

4

После обеда стали собираться в Большой театр, хотя еще оставалось до вечера много времени.

- Царь-пушка пошли смотреть! - воскликнул Гаро.

Митя Азаров, приезжавший в Москву не раз, вызвался быть проводником.

Шумной толпой высыпали на Садово-Каретную. Шагали по булыжной мостовой. Москвичи оглядывались на пеструю толпу приезжих. Михо Гогуа был в черкеске. Макарка - в лаптях. Гаро выделялся высокой, похожей на дыню бараньей шапкой - сачахлу.

Выглянуло солнце, и мокрые листья у сада «Эрмитаж» заблестели рассыпанным золотом. Они покрывали узкий тротуар, ухабистую мостовую, плавали в лужах.

Навстречу ребятам громыхали по булыжнику водовозы с бочками, в которых плескалась вода. Обгоняли их облезлые автомобили, похожие на «паккард», что был в Ленькином эскадроне. Проносились, обдавая прохожих грязью, легкие фаэтоны. Тяжело тащили груженые телеги ломовики. У коней-битюгов свисали длинные гривы, и от этого лошади казались сказочно-былинными.

На Страстной площади бронзовый Пушкин задумчиво стоял на пьедестале в окружении старинных фонарей.

Гаро остановился как зачарованный и, сложив руки на груди, что-то шептал. Четыре чугунных столба были скованы между собой: цепи гирляндами лежали на земле, опоясывая памятник. Кто-то укрепил на фонарях два красных флага, и они трепетали на ветру.

- Думает... - тихо сказал Гаро. - О чем думает?

- О нас, - ответил Митя Азаров.

- Большевик, да? - спросил Гаро.

- Кто, Пушкин? Считай, что так.

- А цепи зачем?

- Царь держал поэта в неволе, потому и цепи...

Ленька слушал и помалкивал: про Пушкина он слыхал еще в детстве, знал его сказки, только никак не думал, что он тоже боролся против царя.

Ребята, притихшие, слушали, как Митя читал:

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой

И назовет меня всяк сущий в ней язык,

И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой

Тунгус, и друг степей калмык...

«Друг степей калмык... Ведь это про Оку Ивановича сказано», - подумал Ленька. А Гаро все оглядывался на памятник и повторял про себя:

- Вай-вай, еркатэ мард... [4]

Делегаты во главе с Митей шли по Тверской вниз, прыгая через ямы и рытвины, обходя лужи, останавливались у витрин, рассматривали плакаты, карты фронтов. Возле «Окоп РОСТА» задержались, разглядывая смешные рисунки, читая стихи под ними:

Что делать, чтобы сытому быть?

Врангеля бить!

Что делать, чтоб с топливом быть?

Врангеля бить!

Что делать, чтоб одетому быть?

Врангеля бить!

Митя объяснил, что стихи эти написал для народа поэт революции Маяковский...

И опять шли направо и налево бесконечные улицы, переулки, площади.

А вот и центр Москвы - лавчонки Охотного ряда, громоздкая церковь Параскевы Пятницы и Большой театр. Диво дивное, что это был за дом! Восемь громадных колонн, а над ними под самой крышей летела колесница и четверка бронзовых коней. Ну точь-в-точь пулеметная тачанка! Рассказать хлопцам в эскадроне - ни за что не поверят.

Театр еще был закрыт. Митя повел делегатов на Красную площадь.

- Ну, теперь глазейте и рты раскрывайте, - загадочно усмехаясь, сказал Митя.

- Царь-пушка увидим? - заинтересовался Гаро.

Сквозь овальные ворота Иверской часовни вышли на Красную площадь. Она была замощена брусчаткой и отдавала металлическим блеском. Такой простор открылся перед комсомольцами, и столько здесь было диковинного, что все невольно остановились. От памятника Минину и Пожарскому до маячившего вдали собора Василия Блаженного и дальше тянулась справа зубчатая кремлевская стена. За ней виднелся круглый купол здания с красным флагом наверху. Митя сказал, что в том здании живет Ленин и проходят все заседания Совета Народных Комиссаров.

У Леньки сильно забилось сердце. Он вспомнил Федю Стародубцева, чья могила так далеко отсюда...

- Митя, а где та башня, что «Интернационал» играет? - спросил негромко Ваня Гармаш.

- Спасская. Вон она, самая высокая, с часами. Знаете, братцы, какие там стрелки? Каждая в два человеческих роста.

- Пах, пах!.. - восхищался Гаро и, придерживая рукой шапку, чтобы не упала с головы, смотрел туда, где на самом шпиле блестел двуглавый орел и кружились, горланили тучи галок.

Неожиданно раздался гром оркестра. На Красную площадь выходила колонна рабочих с Красным знаменем. Впереди шагал барабанщик и весело ударял колотушкой по гулкому боку огромного барабана. Рядом с ним шел литаврист и оглушительно бил в медные тарелки.

- Нашенские! - сказал Митя Азаров, и комсомольцы любовались тем, как шагали в колоннах рабочие, - наверно, шли на субботник.

По обе стороны Спасской башни виднелись две белые часовни. А возле въезда под Спасскую башню в Кремль стоял часовой с винтовкой.

Ленька не знал, в какую сторону смотреть. Нет, это просто невероятно, что он, юзовский пацан, ходит по Москве и видит Кремль!.. Васька, Васька, посмотри, куда приехал твой друг!

Ребята с чувством страха обошли Лобное место, где казнили Стеньку Разина. Потом комсомольские делегаты спустились к Москве-реке, пошли по набережной. Река спокойно текла в низких берегах, заросших травой, и видны были полузатопленные баржи в воде.

По Каменному мосту перешли на другую сторону реки, откуда виднее был Кремль. На холме возвышался дворец чудесной красоты. Видны были старинные соборы и стройная, высоченная звонница Ивана Великого.

Ребята устали от долгой ходьбы; а когда снова вернулись на Красную площадь, вспомнили о театре.

- Эх, опоздали! - воскликнул Митя, и все припустились бегом.

Ленька на ходу придерживал маузер. Рядом бежал Макарка в лаптях. Мчались так, что обгоняли извозчиков.