Сотворение мира

— Видите, — шепнул мне Аджаташатру, тяжело дыша от благовоний, — я невидим.

Я решил, что здесь считается дурным тоном замечать принца, когда он отдыхает среди простого народа. Потом я узнал, что это было хуже, чем дурной тон: тому, кто посмеет взглянуть на принца, когда тот развлекается, грозила смерть.

Задернув занавески, мы развалились на диванах. Затем молоденькие девушки принесли нам в серебряных кувшинах крепкого вина. Одна была совсем девочка, что возбудило интерес принца. Разговаривая со мной, он поглаживал ее, как маг ласкает собаку, важно рассуждая о правильном употреблении хаомы или сотворении мира.

— Вы принесете нам радость и удачу.

Принц улыбался. В отличие от Варшакары он сохранил белизну зубов, поскольку жевал какую-то косметическую смолу, вытягивающую все частички пищи. Я сидел совсем рядом и мог заметить, что все тело принца выбрито, все волоски выщипаны. Если бы не мускулистые предплечья и огромные лапы, я бы подумал, что сижу не с будущим тестем, а с будущей тещей.

— Вы оказали мне честь, которую не оценить золотом и серебром. Мой господин Великий Царь будет доволен.

— Мы должны пригласить его в Магадху. Конечно, не на свадьбу, — добавил Аджаташатру несколько поспешно.

Я всегда догадывался, что секретные службы в Раджагрихе более или менее в курсе персидских намерений, и все же верил, что мы достаточно осторожны в своей шпионской деятельности. Те пятеро, кому я поручил оценить магадханскую военную мощь, ничего не записывали. Каждый должен был запомнить одни и те же факты в расчете, что хотя бы один вернется в Сузы.

В отношении же торговых путей, изделий и сырья наша деятельность была совершенно открыта, и вскоре мы получили полное представление о замечательном богатстве этой страны. Большую часть доходов государство получало через пошлину, взимаемую с проходящих через Магадху караванов; в частности, очень прибыльной была знаменитая тропа с юго-востока на северо-запад — я говорю «тропа», потому что слово «дорога» просто неприменимо к Индии.

Государство имело монополию на производство тканей и оружия. Управляющему ткацкой фабрикой потребовалось три дня, чтобы показать мне все множество цехов, где пряхи и ткачихи работают от восхода до заката. Экспорт готовой хлопчатой ткани — главный источник дохода магадханских царей. Хотя мне не показали арсеналов, кое-кому из моей свиты удалось проникнуть в некоторые секреты. Насколько я узнал, выплавка железа шла на удивление неэффективно, но изготовление оружия и сельскохозяйственных орудий было налажено весьма ловко.

Одна группа рабочих отвечает за изготовление, скажем, деревянных черенков для мотыг, другая отливает железные части. Третья насаживает мотыгу на черенок, а четвертая ответственна за погрузку готовых изделий в фургоны. И огромное количество мотыг может быть сделано и перевезено с удивительной быстротой.

К сожалению, в Сузах я не интересовался подобными вещами. Во-первых, персидская знать презирает торговлю, а во-вторых, как придворный, я не имел знакомых, стремящихся что-либо производить в больших количествах.

— Вы найдете мое дитя совершенным сокровищем. Она будет вам предана, как Сита Раме.

Избитая фраза.

— Она ваша дочь, и для меня этого достаточно.

— Из всех моих детей она мне ближе всех.

Из ярко накрашенных глаз покатились слезы. В действительности, как потом рассказала сама Амбалика, отец так и не удосужился узнать имя хоть какой-нибудь из своих дочерей. Интересовали его только сыновья.

— Я боялась его, — говорила потом Амбалика. — Мы все боялись. Он, по сути дела, никогда со мной не разговаривал до того, как объявил, что выдает меня за персидского вельможу. Когда я спросила, где это — Персия, он ответил, что не мое дело.

— Вы, конечно, захотите встретиться с дедушкой моей дочурки, моим дорогим принцем Джетой. Он также родственник моему нежно любимому дяде — царю Кошалы. Наша семья живет в полном согласии и любви, и я всегда говорю, что разделяет нас лишь Ганг. И известная вам федерация, — добавил он, и лицо его вдруг сморщилось от плача. — Ох, мой драгоценный, вы должны дать мне мудрейший совет.

Огромная лапа на мгновение накрыла мою руку, пальцы принца горели. Пальмовое вино здорово разогревает тело и путает мысли.

— Мы сильнее. Но они хитрее. Они беспокоят нас на границах. Они просачиваются в религиозные секты. В джайнистских и буддийских монастырях полно республиканских агентов. Но поскольку мой отец — да живет он вечно! — сам предан Будде, мы ничего не можем поделать. Хуже того, за последний год республиканцы проникли в гильдии. В настоящий момент они контролируют совет гончарной гильдии здесь, в Раджагрихе. В совете ткачей у них тоже два республикански настроенных члена. И хуже всего, старшина гильдии сапожников — явный республиканец. Нас постепенно разъедают изнутри. О, мой драгоценный друг, что же нам делать?

— Очистить гильдии, достойный принц. Изгнать республиканцев.

— Но, драгоценнейший, вы не знаете нашего маленького мирка. Наши гильдии почти так же стары и почитаемы, как и монархия. Очистить их… Лично я разорвал бы их на куски. У моего отца такое же желание, разумеется тайное. Но они слишком могущественны. И слишком богаты. Они ссужают деньги под сумасшедшие проценты. У них собственное ополчение…

— Но это опасно, достойный принц. Только монарх должен иметь власть набирать войска.

Я был потрясен, узнав, что магадханские гильдии не только контролируют деловую жизнь страны, но, поскольку рабочие каждой профессии живут вместе в определенном квартале, они образуют крохотные государства со своим судом, казной, войсками.

— Учтите, мы до определенной степени контролируем гильдии. В военное время ополчение гильдий автоматически становится частью царского войска. Но сейчас нет никакой войны…

— И они практически независимы?

— Почти. Конечно, гильдии приносят нам пользу. Никакой царь, никакие секретные службы не смогут контролировать такое большое население, как наше. А гильдии поддерживают порядок. К тому же, когда дело касается цен, они обычно лучше нас знают требования рынка.

— Но как вы их контролируете? Если бы я был… скажем, старшиной сапожников, я бы постарался установить цену за пару туфель как можно выше. Я бы удвоил цену, а людям пришлось бы все равно покупать, потому что только моей гильдии позволено делать и продавать туфли.

Принц несколько слащаво улыбнулся. Начинало сказываться выпитое.

— Во-первых, только мы имеем власть казнить и миловать. Мы редко пользуемся ею против гильдий, но она никуда не исчезает, и они знают об этом. Практически наша власть основывается на том, что мы контролируем все сырье. Мы покупаем дешево и продаем с малой выгодой. Например, коров режут в определенное время года. Тогда мы скупаем шкуры и храним на складах. И когда кожи не хватает, продаем гильдиям по приемлемым ценам. Если сапожники пытаются взвинтить цены на свою обувь, мы придерживаем шкуры, пока гильдия не образумится.

Нигде в мире я не видел столь тонкой и сбалансированной монархической системы, способной с минимальным принуждением получать максимальный доход.

— Вы пойдете войной на федерацию? — Я до того напился, что задал принцу вопрос, державший в напряжении всю Индию.

Аджаташатру развел руки ладонями вверх. Кончики его пальцев были выкрашены красным.

— Война — всегда самое последнее дело. Обернись, однако, жертвование коня иначе, у нас был бы хотя бы знак небес, что пора сражаться за выживание. А так… Не знаю, мой драгоценный.

Принц ласкал лежащую у него на коленях девочку лет девяти-десяти. У нее были огромные внимательные глаза. Я заключил, что она агент секретной службы. В Магадхе их вербуют с детства, особенно среди бездомных сирот.

Если девочка и была агентом, она в ту ночь ничего не узнала. Принц, как всегда, соблюдал осторожность. Хоть я не раз видел его напившимся до потери сознания, но ни разу не слышал от него ничего такого, чего бы он не хотел объявить всему миру. От вина принц становился слезливым, сентиментальным и сбивчивым. Его «драгоценнейший» следовали подобно греческим фалангам. Одной горячей рукой он сжимал мою, другой влюбленно обнимал за плечи. Той ночью я был затискан, заласкан, тысячи раз назван «драгоценнейшим» и в какой-то степени принят в члены магадхской царской семьи, отделенной от своих родственников в Кошале лишь Гангом… и зловредной федерацией республик. В ту ночь в игорном доме «Пять Холмов» у меня сложилось впечатление, что решение о войне уже принято.