Европа кружилась в вальсе (первый роман)

В тот же день император Вильгельм вторично пишет «кузену» — царю Николаю:

«С глубоким сожалением я узнал о впечатлении, произведенном в твоей стране выступлением Австрии против Сербии. Недобросовестная агитация, которая велась в Сербии в продолжение многих лет, завершилась гнусным преступлением, жертвой которого пал эрцгерцог Франц Фердинанд. Состояние умов, приведшее сербов к убийству их собственного короля и его жены, все еще господствует в стране. Без сомнения, ты согласишься со мной, что наши общие интересы, твои и мои, как и интересы других правителей, заставляют нас настаивать на том, чтобы все лица, морально ответственные за это жестокое убийство, понесли бы заслуженное наказание. С другой стороны, я вполне понимаю, как трудно тебе и твоему правительству противостоять силе общественного мнения. Поэтому, принимая во внимание сердечную и нежную дружбу, связывающую нас крепкими узами в продолжение многих лет, я употребляю все свое влияние для того, чтобы заставить австрийцев действовать открыто, чтобы была возможность прийти к удовлетворяющему обе стороны соглашению с тобой. Я искренне надеюсь, что ты придешь мне на помощь в моих усилиях сгладить затруднения, которые все еще могут возникнуть. Твой искренний и преданный друг и кузен

Вилли»

В тот же день царь Николай вторично пишет кайзеру Вильгельму:

«В этот особенно серьезный момент я прибегаю к твоей помощи. Позорная война была объявлена слабой стране. Возмущение в России, вполне разделяемое мною, безмерно. Предвижу, что очень скоро, уступая производящемуся на меня давлению, я буду вынужден принять крайние меры, которые поведут к войне. Стремясь предотвратить такое бедствие, как Европейская война, я умоляю тебя, во имя нашей старой дружбы, сделать все возможное в целях недопущения твоих союзников зайти слишком далеко.

Николай»

23. КОМАРЕК

Когда обер-лейтенант Комарек узнал, что его с девяностодевятьюпроцентной вероятностью ожидает служба в действующей армии, он как раз собирался на завтрак в семью коммерческого советника Рейхенталя. Ровно неделю тому назад обручился он с Иреной и всю эту неделю у Рейхенталей не показывался. Один раз он послал взамен себя розы, два раза — визитную карточку с извинениями. Кто может опровергнуть, что наведаться самолично ему трижды помешали служебные обязанности! Особенно в нынешние времена, когда никто не знает, что будет завтра. Естественно, офицеры должны быть в полной боевой готовности.

Однако теперь Комареку позвонил по телефону его превосходительство господин дядюшка, и… ну, словом, на этот раз отговориться он уже не мог. Дядюшка стоял у истоков всей этой затеи с женитьбой и следил за тем, чтобы его планы в последнюю минуту не расстроились. Сводник эдакий! Впрочем, нет, на дядюшку сердиться грех. Он вытащил племянника из галицийского гарнизона и взял его под свое крылышко, опекая столь ревностно, что иногда Комарек начинал тосковать по былой галицийской вольнице, что, как он сам вынужден был признать, являлось с его стороны самой что ни на есть черной неблагодарностью. Сложность заключалась в том, что его превосходительство невероятно любил свою сестру, мать Комарека; она была пятнадцатью годами младше генерала и с самого рождения была в семье баловнем, эдакой «сахарной куколкой». Генерал питал к ней прямо-таки отцовские чувства, которые перенес потом и на ее единственного сына; а когда мать Комарека еще сравнительно молодой умерла, эти чувства еще более окрепли.

Смерть родителей — отец Комарека последовал за женой всего полгода спустя — весьма неблагоприятно отразилась на жизни сына: денежные вспоможения из дому прекратились, а на жалованье разве проживешь? В провинции это еще как-то удавалось, если, конечно, не очень тратиться в офицерском казино, но в Вене?.. Исключено!

Когда Комарек почувствовал, что вода мало-помалу подступает уже к самому рту, ему не оставалось ничего другого, как обратиться к дядюшке — нет, не за деньгами взаймы, а за советом. Поскольку давняя проблема, вне всякого сомнения, грозила стать хронической.

Когда он посвятил дядюшку в свои заботы, его напугала совершенно неожиданная дядюшкина реакция: его превосходительство побагровел и добрые полчаса бранился далеко не генеральским манером. Когда же Комарек вознамерился было ретироваться в спешном порядке, внезапно выказало себя лицо грозной изнанки — ругательства генерала вдруг обратились против армейской казны, а затем сменились упреками, которые ревнитель адресовал самому себе: как он только мог забыть о нуждах молодых Ахиллов и, главное, как он мог проявить подобную забывчивость в отношении сына любимой Термины!

После столь неожиданной метаморфозы генерал усадил племянника на оттоманку и целых три часа — за вином и сигаретами — посвятил исключительно его делам.

Выводы этого военного совета — речь шла о том, как одержать победу над будущим! — почти дословно врезались в память Комареку; впоследствии у него было время возвращаться к ним в мыслях снова и снова.

Итак, прежде всего, начал генерал, достославная армейская казна, назначая жалованье молодым офицерам, уже заранее учитывает то, что эти молодые люди будут получать из дому соответствующее вспоможение. Австрийская монархия, надо сказать, держится и гибнет, помимо прочего, благодаря своей прижимистости, главным образом благодаря этому, и мастером по этой части, наряду с министерством финансов, является в первую очередь военное министерство. Разумеется, у более высоких чинов — примерно от капитана и выше — дело обстоит лучше, ибо предполагается, что уже мало кто из них может рассчитывать на помощь от родителей…

Из чего следует, во-первых: до того как на петлицах заблестят три звездочки, необходимо себя как-то обеспечить, чтобы продержаться в критический период. Для этого существует несколько возможностей: либо нужно иметь богатых родственников, готовых к тому же в течение нескольких лет и т. д., не правда ли? Либо…

И тут старый генерал погрустнел:

— Я люблю тебя, Карл. Очень. Ты это хорошо знаешь. И если тебе придется туго — положись на меня. Это нечто вроде морального долга и тому подобное. Но с другой стороны, тебе хорошо известно, сколь многочисленное семейство — а теперь еще и внуки появились — сидит у меня на шее.

Прошло немало времени, прежде чем Комарек успокоил дядюшку настолько, что тот смог продолжить:

— Другой способ преодолеть финансовый кризис — часто и весьма легкомысленно молодые офицеры прибегают именно к нему — это взять деньги в долг. Разумеется, на финансовые учреждения надежда плоха, и потому господа офицеры обращаются к приватным заимодавцам. Это чревато, во-первых, высокими процентами, а во-вторых, опасностью того, что в случае неуплаты или хотя бы задержки с выплатой по долговому обязательству кредитор может подать в суд, а это неукоснительно влечет за собой разжалование и увольнение из армии.

После столь пространного sermo{ [97]} его превосходительство надолго умолк; наконец тишину нарушил Комарек, которым все сильнее овладевало чувство безнадежности:

— Стало быть, выхода, по сути дела, нет? Генерал вздохнул, потянулся за сигарой, со знанием дела, словно бы священнодействуя, срезал кончик и закурил. Лишь выпустив изо рта первое сизое облачко, он остановил взгляд на своем визави.

— Выход есть. Есть один выход.

Комарек весь подался вперед в ожидании дальнейших пояснений.

Но старый генерал явно не торопился их давать, а когда он заговорил, чувствовалось по его голосу, каких усилий ему это стоит:

— Прежде чем я продолжу, хочу сразу оговориться и постарайся меня понять; я человек старый, стало быть, закоснелый, и мне уже почти что непонятны вещи, за которые в прежние годы я готов был драться до последнего. Вероятно, ты знаешь и чувствуешь: чувства во мне еще много, но это уже чувство иного рода, чем твое. Ты не поверишь, но порой на меня находит такая тоска, когда я думаю о себе, обо всем, что во мне умерло… И вот сейчас, глядя на тебя…