Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

Но Березиня не отозвалась, она как будто и не слышала слов матери.

— Да что с тобой, доченька? Аль новой избе не рада?

— Не рада, маменька. Я к лесу привыкла, а здесь всё чужое.

— Еще к болотам, скажи.

— И к болотам, маменька. Где теперь будешь клюкву набирать?

— Клюкву? — переспросила Устинья, и, поглядев на дочь какими-то странными глазами, опустилась на лавку, покрытую медвежьей шкурой, и будто очнулась от усладного сна.

А ведь супруг-то не зря стал сумрачным, не по нутру ему этот распрекрасный дом. Они, чай, не купцы и не бояре, дабы обитать в таких хоромах. Одна изразцовая печь чего стоит. Отродясь таких не видывала. А всё — князь. Ради Березини усердствовал. Но то стыдоба великая, коль она в княжьей постели окажется. Из дому не выйдешь. Как начнет народ языками чесать, под землю готова провалиться. Уж лучше в глухомани жить, чем срам терпеть. Березиня, кажись, ничего князю и не посулила, но тот не отступится, всё равно дочку в свой терем заполучит. И про клятву свою забудет.

В светлицу зашел Прошка. Обвел пасмурными глазами супругу и дочь.

— К князю надумал пробиться. Не стану в сих хоромах жить.

— Да помогут тебе боги, Прохор, — кивнула Устинья.

— А ты, дочь, что скажешь?

— Я, как ты, тятенька. Ступай к князю. Пусть нас в какую-нибудь лесную деревеньку отошлет.

— Вот и я о том же, дочка.

У дубовых ворот деревянного детинца стояли с копьями три отрока из молодшей дружины. Увидев перед собой мужика в затрапезной одёже, усмехнулись.

— Ты это к кому снарядился?

— К князю Ярославу.

У гридней глаза на лоб.

— Прямо-таки к князю? Воротами не ошибся, мужик?

— Пока еще на очи не сетую. Пропущайте!

Один из гридней вскинул копье и направил его на грудь наглеца.

— Кажи гузно, [158] пока цел!

Но мужик не повернул вспять. Дерзкий проситель!

— Отпусти копье, служилый. Молвите князю, что Прошка пришел.

Гридни переглянулись. Никогда не видывали сего нахала в Ростове. Чужак в город забрел и прется до самого князя.

Караульным вовек не забыть, как приплыл из Велесова дворища язычник Тихомир, и едва не убил Ярослава. Вот и у чужака бельмеса недобрые. Может, его кушаками скрутить да к порубу отволочь? Пусть тщательно одежонку прощупают, и спрос учинят с пристрастием. [159]

Так, пожалуй, и поступили бы караульные, не выйди из ворот сотник Озарка.

— Что за шум, а драки нет? — весело вопросил «княжой муж». Он только что выбрался из гридницы, где хватил ковш ставленого меду и сытно закусил.

— Да вот какой-то дерзкий мужик к князю ломится.

— Прошка!.. Тебе чего в избе не сидится? Думал, ты спать завалился. Зачем тебе князь?

— Потолковать надо, Озарка.

— А может, я чем помогу?

— Благодарствую, но мне сам князь нужен.

Сотник зорко вгляделся в смурое лицо мужика и подумал:

«Никак, что-то с девкой неладное. Надо пропустить».

— Идем, Прошка. Проведу тебя к князю.

Караульные проводили обоих озадаченными взглядами.

Ярослав принял Прошку без заминки. Мужик, не замечая красочного убранства покоев, поклонился князю и молвил, чуть ли не с порога:

— Спасибо за честь, князь Ярослав, но в таких хоромах жить не стану.

— И это после твоей курной избенки?

— Так, князь.

Ответ прозвучал незыблемо.

— Ну что ж, потолкуем Прохор. Да ты садись на лавку.

— Я постою. Не пристало мужику при князе садиться. У нас, бывало, при старосте на порог не сядешь.

— А я велю садиться, Прохор. Чую, разговор наш будет долгим.

— Как прикажешь, князь, — и Прошка уселся на край лавки, покрытой в два слоя мягкими лисьими мехами.

— Хочу понять тебя, а посему рассказывай всё без утайки.

— Мне скрывать нечего, князь.

И Прошка о чем думал в избе, то и выложил.

Ярослав походил взад вперед по покоям, а затем спросил:

— А домочадцы твои как рассудили?

— Они согласны, особливо Березиня. Отсылай нас в любую деревеньку, князь.

Ярослав сел подле мужика и надолго ушел в думы, и чем больше он размышлял, тем всё больше убеждался в правоте Прошки.

Беглые пришлые люди будут выглядеть в городе белыми воронами. Напрасно он поставил на Пижерме избу. Да и к Березине запросто не заглянешь. Недобрый слушок по Ростову поплывет. Раз приехал, два приехал — и загудит ростовская земля. Князь-то весь в батюшку, по девкам шастает.

Но Ярослав того не боялся: он далеко не Владимир Святославич. Он с чистыми помыслами Березиню будет навещать, и коль она отзовется на его чувства, то женится на ней. Женится!

Отец будет в бешенстве. Он давно уже задумал обвенчать своих сыновей на дочерях зарубежных императоров и королей, дабы еще больше укрепить могущество Руси и ее независимость от чужеземных стран. Он, разумеется, прав. Браки с зарубежными властителями всегда полезны и выгодны для Руси. Но каково самим сыновьям? Для отца, зачастую, не суть важно, какова невеста: ладна ли телом, умна, образована, не страдает ли недугами? От нее же пойдет потомство, будущие князья. А что получилось со старшим братом Вышеславом? Оженил его отец на тщедушной и квелой принцессе. И что в итоге? Детей нет, «заморская дева» впала в уныние, капризы и потихоньку умирает. Вот тебе и наследник великого княжества.

Нет, отец, в твоей тщеславной правде могут статься большие щербины.

Прошка глядел на задумчивого Ярослава и раскидывал умом:

«Князь, поди, гневается. Столь добра сотворил для беглого мужика, а тот еще рыло на сторону воротит. Возьмет да и повелит наказать непослушного смерда. Надо подкрепить свою просьбу».

— Я, ить, князь Ярослав Владимирович, всю жизнь на пашне сидел, городским ремеслам не обучен. Проку нет мне в городе сидеть. Отошли меня в любую деревеньку, да поближе к самому лесу. Там у нас и нива будет, и огородишко. Да и Устинье моей с Березиней станет повадней.

— В деревеньку, говоришь? — обернулся к Прошке князь, и вновь призадумался.

В деревеньку. А что? Не худо молвил Прохор. В деревеньку можно запросто наведываться: и в пору полюдья, и на охоте. Охоту же он, Ярослав, вельми любит, иногда в селениях ночевать останавливается. Как тут в избу Прохора не заглянуть?

— Будет тебе деревенька, Прохор. Сиди на пашне, коль привык. Я всё обдумаю и тебе скажу.

Прошка вдругорядь поклонился.

— Благодарствую, князь Ярослав Владимирыч. Утешил. Токомо не задоль.

Потрапезовав и помолившись на ночь в крестовой комнате, Ярослав улегся на ложенице. Он всегда мгновенно засыпал, выбросив из головы всякие мысли. Таков, говорят, был его прославленный дед Святослав. Но сегодня, прежде чем смежить веки, он подумал:

«А пошлю-ка я Прохора в село Белогостицы. На реке Вексе, и лес под боком. Да и пора на селе монастырь с храмами ставить. Белогостицы погостом станут. Часто придется туда наведываться. Глядишь, и Березиню увижу».

Глава 10

УДАЛЬ МОЛОДЕЦКАЯ

Молодость брала своё: чем бы ни занимался князь в последние недели, но дума о Березине не покидала его. Чувство, кое вселилось в его сердце, было настолько необычным и загадочным, что оно не давало ему покоя. Он взбирался на новую ладью, дотошно осматривал, как плотники доделывают судно, а перед глазами его стояла Березиня. Милая, чудесная, влекущая к себе Березиня.

— Глянь на мачту, князь. Оселок судна, — высказывал ему дед Овсей.

— Непременно гляну, Овсей Захарыч, — уважительно отзывался Ярослав.

— Глянь, глянь, князь. Мачту никакая буря не должна сломить. На совесть ставили, сколь всякой подготовки было.

Для мачты вырубали особое дерево, ошкуривали, выстругивали, круглили, предназначенное время сушили (не дай Бог пересушить!) и морили, [160] дабы мачта была стойкая и гибкая, как озерная тростинка. Всё предусмотрел дед Овсей, и так было в любом корабельном оснащении, начиная с первой тесины.